Фруде Грюттен
Плывущий медведь
~~~
Накануне вечером повеяло прохладой, а теперь — снова жара. Я открыл все окна и включил маленький вентилятор на столе. Запах пота смешивался с вонью боулинг-бара на цокольном этаже. Сомнительные ароматы гамбургеров и картофеля фри доходили до моего кабинета на четвертом. Кажется, в одной из местных газет я читал, что зимой работа этого заведения затухала, а вот сейчас запах их стряпни разносился по всему зданию.
Зазвонил телефон. Я сидел и смотрел на него. Не прошло и пяти минут, как он зазвонил снова. Я подождал, пока звонки не прекратятся. Через несколько секунд запищал мобильник. Определитель выдал тот же номер, с которого только что звонили на рабочий. Через несколько минут весь этот цирк повторится. Рабочий. Мобильный. Снова рабочий.
В это утро я звонил уже по двадцати телефонам — и все впустую. Никто не хотел со мной разговаривать. И особенно — мой родной братец. Я звонил ему около десяти. Он ничего не сказал. Странно. Франк как-то заметил, что, когда кого-то убивают, все вылезает на поверхность. Как будто нажимают на какую-то кнопку — и люди начинают говорить даже о том, о чем долгие годы молчали.
Все, что у меня было, — это листок с записями. Плюс заголовок на экране: «Не доверяйте лету». Не знаю, как он пришел мне в голову, — возможно, это предложение я у кого-то украл. Если бы день был обычный, меня бы попросили передать дело. «Передай кому-нибудь дело, у нас полно других», — сказали бы мне, не слушая, что я отвечу.
Нужно было принять душ. Рубашка прилипла к спине, под мышками расплылись большие пятна пота. Но уже скоро между горами должен был появиться гидроплан. Ненавижу опаздывать и ненавижу, когда другие опаздывают. Последние полчаса я раскладывал на компьютере пасьянс «Tripeaks» — это где надо расчистить три вершины с помощью карт на столе. Игра идет на деньги. Деньги, конечно, понарошку, но в азарт впадаешь по-настоящему. Мой принцип — выходить из игры как минимум с нулевым балансом. Сейчас у меня на счете было минус пять долларов, но я все равно вышел.
Запер дверь в кабинет и стал спускаться. От запахов на лестнице я чувствовал одновременно тошноту и голод. Из-за всей этой суеты я так и не позавтракал. У выхода я встретил троих парней. Сербов, а может, албанцев. Я видел их здесь и раньше. Играть в боулинг приходили в основном иностранцы. Владельцу, думаю, было на руку, что к нам едут беженцы: можно еще несколько месяцев выкачивать из них деньги, выдавать напрокат ботинки для боулинга и жарить гамбургеры. И все будут довольны — до ноября, когда работа заведения снова пойдет на спад.
Я надел солнечные очки и вышел в море света. В океан света. Его было столько, что можно захлебнуться. На стоянке рядом с церковью была припаркована моя «вольво». В салоне стояла вонища. Она появилась вместе с жарой. Может, под сиденьем завалялись остатки еды? Или так воняет из какой-нибудь канистры в багажнике? Я сел. Сиденье раскалилось как сковородка. Я старался не прислоняться к спинке и от этого всю дорогу вел нелепо выпрямившись. Кто-нибудь увидел бы — обсмеял.
На перекрестке у «Плавильни» я проехал мимо моего братца. Он сидел в новенькой «субару». Это просто смешно. Полицейские должны ездить на «вольво». «Вольво» — это совсем другой статус. А когда братец или кто-нибудь еще из их конторы едет на «субару» — такое впечатление, что они играют в «полицейские-воры». Франк меня не заметил. До него — в форменной рубашке с коротким рукавом и темных очках, как в американских фильмах, — было рукой подать, и мне захотелось крикнуть или свистнуть. Но я сдержался. Он свернул направо и поехал к супермаркету «Кооп-Мега».
Было начало двенадцатого, жара сочилась в долину. К ледяной шапке Фольгефонны прилипло маленькое облачко, похожее на те, какие рисуют в комиксах. Проезжая мимо «Хардангер-отеля», я прибавил скорости. Салон наполнился легким ветром. Возле «Фьорд-центра» я сбавил скорость и включил правый поворотник. Метров за двести до моста трижды пропищал мой мобильный телефон.
Когда я съезжал с моста, мне показалось, что я падаю с большой высоты. Точечка между гор медленно, но верно увеличивалась. Я уже различал крылья и поплавки. Сейчас самолет сядет на воду. На пристани собрался народ — посмотреть на посадку. Даже толстый мальчуган, кидавший с моста камешки, на какое-то время сделал перерыв. Он сидел с грудой своих боеприпасов и смотрел, как чайки улетают к «Макдоналдсу».
— Ты можешь последить ночью? — не глядя на меня, спросил мальчуган.
Таким тоном, будто ответ он знал. Так, будто опросил уже всех в Одде и теперь ждет очередного отказа. На нем была футболка бразильской сборной с надписью «RONALDO» на спине.
— Ночью мне надо спать, — объяснил мальчуган. — А кто-то должен последить. Иначе не получится. Мне не разрешают гулять ночью.
Я ответил, что мне тоже не разрешают гулять ночью.
Мальчуган не улыбнулся в ответ. У него было неулыбчивое лицо.
— Сегодня ночью одного уже заклевали, — сказал он. — Осталось пять.
— А сколько их было?
— Семь или шесть.
Я повернулся к заливу, где кругами плавала мама-утка, пытаясь вывести своих детишек на берег. Я насчитал пятерых. На одном из булыжников красным было намалевано: «Не ешьте утят. Вас заберет полиция».
— Ты можешь последить ночью? — повторил мальчишка. — Сегодня ночью сунулся из дома — а на меня накричали.
— Мне нужно иногда спать. Как ты считаешь? — спросил я.
— Ведь лето же, — ответил он.
Гидроплан с жужжанием сел на воду. Из правого люка показался Мартинсен и приготовился спрыгнуть на землю. Я готов был поверить, что это он вел самолет всю дорогу от Бергена до Одды. Это в его духе. К тому же у него есть летное свидетельство и редкий дар убеждать других.
— Сколько тебе лет, «Рональдо»? — поинтересовался я.
— Скоро девять, — ответил мальчишка.
— Отличный возраст, — сказал я.
Впервые он посмотрел на меня.
— Ты можешь последить ночью? — в третий раз спросил он.
— Ведь лето же, — ответил я.
Мартинсен уже стоял на берегу. Он был в солнечных очках, белой рубашке и шортах цвета хаки. На обоих плечах висело по сумке. Поздоровавшись, я подумал, что надо бы его расспросить о поездке или, может, о его фотографиях из Газы. В эти выходные выходит его статья — Мартинсену даже довелось начеркать ее лично. Он расписал, как израильские солдаты встретили его пластиковыми пулями. Ненавижу, когда фотографы пишут сами.
— Позвони заведующей, — сказал Мартинсен, поигрывая мобильником. — Она мне три раза писала, чтобы ты ей перезвонил.
Я положил сумки на заднее сиденье «вольво» и предложил поехать в отель. Но Мартинсен сказал, что сначала должен ознакомиться с общим видом. Я подумал, что тут-то как раз ничего сложного. Можно глубоко вдохнуть, развернуться на триста шестьдесят градусов и выдохнуть — и считай, что с общим видом ты уже ознакомился.
— Труп у нас есть? — спросил Мартинсен.
— Пока нет, — ответил я. — Его ищут в реке.
— Тогда едем туда.
Я опустил стекло и включил зажигание. На берегу залива показался старик с хлебом для уток. Чайки сделали круг над «Макдоналдсом» и полетели обратно к воде. Уезжая со стоянки, я видел, как «Рональдо» встал на мосту и взял в руку камень.
~~~
Тропинка привела к заводской ограде. Здесь течение было поспокойней. Горное буйство реки Опо тут сменялось смирением, пресная вода смешивалась с соленой и без дальнейших протестов впадала во фьорд.
В доме на другом берегу женщина мыла окно. Теперь в этом был смысл. В конце апреля работа химического комбината в Одде приостановилась, копоть перестала окутывать город, замерли краны на пристани, остановилась подвесная дорога, и вагончики замерли в воздухе пунктирной линией от гавани до Нюланна. Как будто кто-то пришел в Одду, поднял палец к губам и прошептал: «Тсссс!»
Полицейские оцепления не давали нам подойти к устью ближе чем на сто метров. По обеим сторонам реки работали поисковые группы. Туда-сюда сновали резиновые лодки. При ярких лучах солнца это все напоминало выезд на рыбалку. Отличный денек, чтобы выехать во фьорд порыбачить.
— Но ведь этот парень всплывет? — спросил Мартинсен. — Трупы же всегда всплывают?
Я не знал, что ему ответить. Где-то я слыхал, что одного утопленника подводным течением отнесло до самого Моге — а это на целую милю ниже по фьорду. А другого нашли только через несколько месяцев, когда от него остался один скелет.
Мартинсен сфотографировал реку с тропинки, но сказал, что нужен другой угол. С фотокамерой на плече он направился к ветхому мостику. На заводских воротах висела ржавая колючая проволока. Тут же имелась табличка: «Высокое напряжение — опасно для жизни!» Честно говоря, я не понимал, где тут опасность. По-моему, куда опасней было навернуться с моста в реку. Такое могло случиться где угодно и когда угодно: земля исчезнет из-под ног, а небо упадет на голову.
