Наконец он утихомирился. Я осторожно опустила его на пол, он вытянулся на ковре. Я накрыла его шерстяным одеялом и, совершенно опустошенная, отправилась спать.
Глава 10
Я вскочила среди ночи вне себя от ужаса, разбуженная внезапной догадкой. Целый час я, как сова, сидела в темноте, сопоставляя разные факты. Все еще дрожа, спустилась на кухню, сварила себе чашечку кофе, потом решила, что капля коньяка тоже не повредит. Занимался рассвет. На востоке расширялась белая, уже начинавшая голубеть полоска неба. Я взглянула на «Ройс» в саду. Его снова увивал чертополох – ведь была пятница. Потом перевела взгляд на любимое кресло Льюиса, затем на свои руки, лежавшие на перилах балкона. Они слегка дрожали. Не знаю, сколько времени я так простояла. Несколько раз я присаживалась в кресло, но усидеть не могла: все та же мысль заставляла меня вскакивать, как марионетку, которую дернули за веревочку. Я не могла даже курить.
В восемь утра у меня над головой со стуком распахнулись ставни в комнате Льюиса. Я вздрогнула. Слышно было, как он, посвистывая, спустился по лестнице, поставил кофейник на плиту. Похоже, ЛСД улетучился вместе со сном. Сделав большой глоток свежего воздуха, я отправилась на кухню. Он удивился моему столь раннему появлению. Секунду я остолбенело его рассматривала: он был так красив, так молод, так растрепан, так нежен.
– Мне очень жаль, что вчера так вышло, – сказал он. – К этой дряни я больше не притронусь.
– И правильно, – мрачно отозвалась я и опустилась наконец на стул. Обретя собеседника, хотя бы и такого, я почувствовала некоторое облегчение. Казалось, он весь поглощен приготовлением кофе, но что-то в моем голосе заставило его поднять глаза:
– Что случилось?
В домашнем халате, с вопросительно приподнятыми бровями, он выглядел столь невинно, что я засомневалась. Цепочка совпадений, полуулик, фактиков, которую я сплела ночью, распадалась на глазах. Я прошептала:
– Льюис… Скажите, ведь это не вы их убили, правда?
– Кого?
Вопрос был по меньшей мере обескураживающим. Не смея поднять на него глаза, я пробормотала:
– Всех. Фрэнка, Болтона, Луэллу.
– Я.
Я слегка застонала и вжалась в спинку стула. Он спокойно продолжал:
– Но не стоит беспокоиться. Я не оставил улик. У вас больше не будет неприятностей.
Он добавил немного воды в кофейник. Я была ошеломлена.
– Но, Льюис, вы что… вы с ума сошли? Людей убивать нельзя, так не делают.
Выражение показалось мне недостаточно сильным, но было не до того, чтоб подбирать слова. В драматических обстоятельствах я начинаю говорить, словно воспитанница монастырской школы, эдакая пай-девочка. Не знаю, отчего так происходит.
– Вы бы знали, сколько всего нельзя, а люди все-таки делают. Нельзя обманывать людей, покупать, унижать, бросать их…
– Но убивать все же не надо, – твердо сказала я.
Он пожал плечами. Я ожидала, что разыграется трагическая сцена, а этот спокойный тон сбивал с толку. Он повернулся ко мне:
– Откуда вы обо всем знаете?
– Я думала, всю ночь думала.
– Вы, верно, умираете от усталости. Хотите кофе?
– Нет, я-то не умираю, – произнесла я с горечью, – Льюис… что же теперь делать?
– Ничего. При чем тут я? Самоубийство. Убийство с целью ограбления – улик не обнаружено. Автомобильная катастрофа. Так что все в порядке.
– А я? – закричала я. – А я? Как мне жить бок о бок с убийцей? Или вы полагаете, я буду спокойно наблюдать, как вы без разбора приканчиваете людей?
– Без разбора? Вовсе нет, Дороти. Я убиваю только тех, кто причинил вам горе.
– Да что на вас нашло? Вы что, вообразили себя моим телохранителем? Я вас о чем-нибудь просила?
Он поставил кофейник и повернулся ко мне со спокойным лицом.
– Нет, но я люблю вас.
Тут у меня все закружилось перед глазами, и я начала сползать со стула. Ослабленная еще и бессонницей, я впервые в жизни грохнулась в обморок.
Очнулась я на канапе, и первое, что увидела, было потрясенное (наконец-то) лицо Льюиса. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом он протянул мне бутылку скотча. Я сделала большой глоток, потом еще. Сердце стало биться ровнее. И меня охватила ярость.
– Ах, вы меня любите? В самом деле? И поэтому вы убили бедного Фрэнка? И несчастную Луэллу? Так что же вы не убьете Пола, раз так? Он же мой любовник!
– Потому что он любит вас. Но если он попробует бросить вас или причинит зло, я его тоже убью.
– О боже, да вы ненормальный. Скольких же вы убили прежде?
– До того, как узнал вас, – ни одного. Это было ни к чему, я никого не любил.
Он вскочил, прошелся по комнате, потирая подбородок. Мне казалось, я сплю и вижу кошмарный сон.
– Понимаете, до шестнадцати лет меня били чаще, чем ласкали. Мне никто ничего не давал задаром. Потом, когда исполнилось шестнадцать, я всем занадобился – мужчинам, женщинам и так далее, но при одном условии… они хотели… как сказать… Они хотели…
Нет, это уж слишком: целомудренный убийца. Я прервала:
– Я понимаю, о чем речь.
– Ничего и никогда, ничего и никогда просто так, бесплатно, бескорыстно. Так было всегда до тех пор, пока я не встретил вас. Пока я лежал там, наверху, я сперва думал, что в один прекрасный день вы… вы захотите, чтобы…
Он покраснел. Я, наверное, тоже. Бред, бред, что-то среднее между Дж. Х. Чейзом и Делли. Я ощущала себя совершенно разбитой.
– Но когда я понял, что это просто от доброты, то полюбил вас. Вот. Я знаю, вы считаете меня слишком молодым, вы предпочитаете Пола Брета, я вам не нравлюсь, но я могу хотя бы защищать вас. Вот.
Вот. Как он выразился: «Вот». Вот. Попалась. И ничего нельзя сделать. Я пропала. Подобрала на дороге, у обочины, психа, убийцу, маньяка. Пол снова прав. Он всегда прав.
– Вы сердитесь? – мило поинтересовался Льюис.
Я не сочла нужным ответить. Как прикажете «сердиться» на человека, совершившего три убийства, чтоб доставить вам удовольствие? Слово показалось мне слишком детским. Я задумалась, вернее, сделала вид, что задумалась, голова была совершенно пустой.
– Вы знаете, Льюис, что я должна сдать вас в полицию?
– Пожалуйста, – ответил он безмятежно.
– Я должна немедленно туда позвонить, – произнесла я сдавленным голосом.
Он поставил телефон рядом со мной, и мы еще некоторое время томно разглядывали друг друга.
– Как вы это сделали? – спросила я.
– Фрэнку назначил от вашего имени встречу в мотеле, в номере, снятом по телефону. Я залез туда через окно. Что до Болтона, я сразу понял, что он за птица, и сделал вид, что согласен. Он страшно обрадовался, назначил мне свидание в том подозрительном отеле и дал ключ от комнаты. Так что никто меня не видел. Ну а Луэлла… Я целую ночь отвинчивал гайки с ее машины. Вот и все.
– Этого вполне достаточно. Что же мне теперь делать?
Конечно, можно было бы выгнать Льюиса и никому ничего не говорить. Но это все равно что выпускать хищника на волю. Тогда никто не помешал бы ему следить за мной со стороны и сеять смерть вокруг. Я могла потребовать, чтоб он уехал, но он подписал долгосрочный контракт, и его бы везде разыскивали. И я не могла выдать его полиции. Я никого не могу выдать полиции. Тупик.
– Но никто не страдал, – сказал Льюис. – Все происходило очень быстро.
– Это большое счастье, – язвительно подтвердила я. – А я-то полагала, вы кромсали их на кусочки перочинным ножиком.
– Вы прекрасно знаете, что нет, – мягко произнес он и взял меня за руку. По рассеянности я позволила ему это сделать. Потом я подумала, что вот этой тонкой теплой рукой, что сжимает сейчас мою ладонь, убиты три человека. Почему-то это уже не вызывало ужаса. Тем не менее я решительно отняла руку.
– А вчерашнего мальчика, его вы тоже хотели убить?
– Да. Но это было глупо. Я переборщил с ЛСД и ничего не соображал.
– Ну да, а с ясной головой… Льюис, вы понимаете, что натворили?
Он взглянул на меня, а я всматривалась в его лицо: зеленые глаза, красиво очерченный рот, черные волосы, гладкая кожа. Я искала в нем хоть каплю понимания случившегося либо черты садизма. Но ни того, ни другого не обнаружила. Только безграничную нежность ко мне. Он смотрел на меня, как смотрят на капризных детей, чьи беды и выеденного яйца не стоят. Готова поклясться, в его взоре сквозила снисходительность. Это меня доконало: я разрыдалась. Он обнял меня, стал гладить по голове. Я не сопротивлялась.
– Между вами и мной со вчерашнего вечера не может быть ничего такого, о чем стоило бы плакать, – прошептал он.
Глава 11
Крупные неприятности обычно заканчиваются для меня печеночным приступом. Так случилось и на этот раз. Он продолжался два дня. Меня так прихватило, что все это время я не имела возможности думать о чем бы то ни было. Было просто не до того. Ослабевшая и печальная, я преисполнилась решимости все уладить. Кому-то покажется, что два дня тошноты и боли – невысокая плата за три трупа. Но лишь тот, кому незнакомы печеночные колики, посмеет бросить в меня камень. Наконец я смогла встать и попробовала передвигаться на ватных ногах. Убийства, совершенные Льюисом, теперь значили для меня не больше, чем мои декларации о доходах. К тому же бедняга провел два дня у моего изголовья, меняя компрессы, заваривая ромашку, и вообще нянчил меня, словно сиделка. Он с ума сходил от беспокойства, и я не могла укусить руку, которая меня выхаживала.
