– Лёш, ключи от почтового ящика не видел? – Это значит в прихожей, на обычном месте их не было.
– В правом кармане твоего пальто, ба, – с небольшой задержкой приходил ответ. Время ушло на то, чтобы оторваться от детектива и просчитать несложную схему. Почту вынимает только бабушка, значит ключи у нее. Это раз. Последний раз она вынимала почту вчера. Это два. Бабушка всегда обычно внимательная, и у нее все разложено по своим местам. Это три. Но вчера пришло очередное письмо от родителей, которое она поторопилась открыть прямо на лестничной клетке, значит, поволновалась. Это четыре. И последнее, которое по счету пять, почтовый ящик она открыла, возвращаясь из булочной, значит, была в пальто. Да, была и шестая мысль, пролетевшая в долю микросекунды насчет левого или правого кармана, но если бы бабушка открыла ящик с пустыми руками, то были бы варианты, но авоська с хлебом в левой руке не оставила альтернативы.
– Вот они, потеряшки, – радостно донеслось через минуту из коридора. – Глазастый ты у меня, – добавила бабушка, предполагая, что тот обратил внимание, когда она прятала ключи в карман. А внук продолжал читать детектив, уже забыв про этот случай. Интерес представляла загадка и сам поиск решения, а всё, что уже было решено, быстро падало в мусорную корзину.
Но иногда эти способности доставляли немало неприятностей. Лешка вспоминал иногда случай, произошедший с его соседом, Виктором Маслюковым по кличке Мосол. Виктор был старше Лёшки на шесть лет. Для него он был добрым парнем с непростой судьбой, успевшим к своим девятнадцати годам получить судимость за драку и из трех лет два года отбыть на «малолетке». Он держал голубятню на крыше и всегда был рад, если Лёшка составлял ему компанию. Мослом его, очевидно, прозвали не по фамилии, а за фигуру. Необычайно худой, но необыкновенно жилистый и резкий, с коротким ежиком черных волос и презрительным прищуром темных глаз, скользкий в словах – за язык не поймать, он действительно походил на обглоданную кость для собак. Поскольку мяса на ней нет, то она никому не нужна. Его лоб и висок пересекал длинный неровный шрам, полученный в заведении для малолетних преступников. Все соседские пацаны обходили его стороной. Здесь, видно, не обходилось без родителей, которые в свою очередь переживали за будущие анкеты своих детей. Но и Витька их тоже не жаловал. Только с Лёшкой всё как-то было по-другому. Возможно, из-за Полины Сергеевны, которая искренне жалела Мосла, рано оставшегося без матери, да и без отца, по сути, – тот редко был резвым. Она могла Виктора накормить обедом, могла отчитать его за проделки. Мосол почему-то всё сносил покорно и безропотно: «Тёть Поль… ну ладно вам, тёть Поль… ». Но если бабушка себя плохо чувствовала, а внук был в школе, Мосол откладывал все дела, какими бы срочными они ни были, и всегда бегал за хлебом, молоком или в аптеку. С Лёшкой Виктор общался на равных, но никогда не спорил и никогда не рассказывал о жизни в колонии, как бы Лешка ни просил. «Там тебе было бы неинтересно», – отшучивался он.
C трудоустройством у Мосла была просто беда. Кому был нужен человек с несоветской биографией? Жил случайными заработками – подрабатывал на стройке ночным сторожем, занимался мелким ремонтом бытовой техники и, конечно, продавал голубей. На существование вполне хватало, на жизнь – совсем нет.
Однажды Лёшка, которому на тот момент было тринадцать лет, возвращался от своего одноклассника и, проходя мимо строящегося дома, случайно в сумерках угодил правой ногой в лужу растекшейся смолы. Потерял минут двадцать на то, чтобы очистить кеды, и чертыхаясь продолжил путь домой.
У его подъезда стоял милицейский «Москвич» с типичным канареечным цветом кузова. Лёшка открыл скрипучую дверь, отметил на себе внимательный взгляд водителя и стал подниматься наверх. На лестничной площадке третьего этажа, где он проживал, оказалось довольно оживленно. Двери двух квартир, его и Мосла, были распахнуты, а в квартире у Виктора еще куча народа – два милиционера в форме, незнакомый человек в штатском, бабушка, сам Мосол и еще отец Виктора, точнее сказать, храп отца Виктора, доносившийся из соседней комнаты. Как выяснилось, юная жена заместителя прокурора города возвращалась вечером домой от известной портнихи, обшивающей весь бомонд города, у которой она заказала новое вечернее платье. Неожиданно от стены дома, мимо которого она проходила, отделилась тень, подлетела к ней, сорвала золотую цепочку с нежной шейки и бесшумно исчезла, если не считать звуком шарканье старыми тапками. Проходивший мимо милицейский патруль мгновенно оценил ситуацию, услышав фамилию потерпевшей, и практически настиг злоумышленника у подъезда дома, где проживал Лёшка. Однако, негодяй успел шмыгнуть в подъезд, и скрутить его удалось уже только на пороге квартиры. Таким образом, первые гости кучей малой ввалились в квартиру. Потом мгновенно отреагировал и минут через десять прибыл дежурный следователь районной прокуратуры. Еще минут через пять пригласили Полину Сергеевну в качестве понятой, и в этот момент в дверном проеме появился Лёшка. Мосол молча сидел в наручниках на кухне возле крохотного стола, рядом с ним стоял человек в штатском, а в штатского упирался плечом розовощекий сержант милиции. В узком коридоре находилась бабушка, и рядом с ней вход контролировал второй блюститель порядка. На мгновенье зависла тишина. В глазах штатского читался вопрос – «ты кто?». Мосол безучастно мазнул взглядом по Лёшкиному лицу, милицейские напряглись – «так, соучастник явился», бабушка расстроенно глянула на внука: «вот вечно ты не вовремя», даже отец Мосла храпеть перестал, затих на секунду. Однако тут же немая сцена начала движение: под аккомпанемент мощного храпа милиционеры развернули плечи, штатский спросил – «Ты кто?», бабушка одновременно ответила: «Это мой внук», и все как-то сразу потеряли интерес к Лёшкиной персоне. Штатский повернулся к Мослу:
– Повторяю, верни цепочку, получишь свой «пятерик» и расстанемся по-доброму.
– Не я это был, гражданин начальник, попутали, – не поднимая головы, пробубнил Виктор.
– А почему убегал тогда? – следователь ухмыльнулся. – Да и по показаниям патруля, там в районе ста метров вообще никого не было. Отдай по-хорошему, иначе вверх дном всё перевернем.
– Ищите, если надо. Не я это был, – упорно, как мантру, повторил Мосол и при этом как-то странно жалобно взглянул на Полину Сергеевну. Одновременно под столом он шевельнул пальцами правой ноги, задник тапки съехал вниз, и на пол выползло что-то блестящее. Бабушка стояла как изваяние, наверное, ничего не заметила. Зато Лешка мгновенно всё увидел и понял. С одной стороны, на весах было явное преступление, с другой тороны, был Мосол, неплохой человек, просто загнанный в угол сложившейся жизнью. Сомнений не осталось. Решение тоже пришло мгновенно. Как-то раз Мосол, испытывая смекалку Лёшки, смачно плюнул на асфальт и предложил – подними, если умный. Лёшка знал этот фокус, однако пожал плечами, предоставив другу проявить свои умения, и усмехнулся, когда тот, повернувшись к нему спиной, шаркнул ногой по плевку и согнул ногу в колене, как лошадь, с победным видом предъявляя мокрую подошву. Сегодня придется повторить этот трюк.
В комнате неожиданно прекратился храп и скрипнула кровать. «Пора», – подумал Лёха и сделал шаг на кухню.
– Извините, а воды можно выпить? – обратился он к следователю.
– Можно, быстро пей и дуй отсюда, здесь не должно быть посторонних, – следователь повернулся к сержанту: – Федотов, ну что там со вторым понятым?
– Щас штаны наденет и поднимется, он спал после смены, – раздался ответ.
Лёшка подошел к раковине, которая вплотную примыкала к столу, взял кружку, налил воды и незаметно для всех наступил правой ногой на ногу Мосла. Тот слегка вздрогнул, но не шевельнулся. Лёха скользнул кедом по ноге и наступил на цепочку. В этот момент скрипнула дверь спальни и на кухню с мутным взором ввалился Маслюков-старший. Жуткий перегар мог убить не только мух и тараканов, но и отравить всех людей в маленьком помещении:
–Чёт не понял, кто тут? – задал он вопрос зеленой стене.
– Федотов, убрать… это… в комнату, немедленно, – следователь брезгливо поморщился.
– Чё … я слесарь … имею право …я ща сам тебя уберу в комнату, – не соглашался основатель династии. Он ткнул пальцем в холодильник «ЗИЛ», – Там … пол-чекушки дай … уйду.
Федотов уже кинулся было скрутить дерзкого слесаря, но следователь вовремя понял, что обыск может затянуться надолго, поэтому он жестом остановил сержанта и открыл временами стонущий, временами грохочущий, временами подпрыгивающий на месте холодильник. Долго искать не пришлось. На средней полке, в гордом одиночестве, стояла «чекушка», рядом с которой лежал не первой свежести когда-то синий носок. Может, Маслюков пил из горла, одновременно снимая носки, может, его музыкальные пальцы не выносили холода и он перед употреблением заворачивал водку в носок, может, он им занюхивал – никто спрашивать не стал, да если бы и спросили, слесарь и под пытками не смог бы раскрыть этот секрет. Следователь немного напрягся – вместо ожидаемой «пол-чекушки» там находилось «на дне чекушки», – но скандал не случился – Маслюков получил то, что хотел, повернулся и по стене, как по снежной горке, укатился в комнату.
