Это все-таки, согласитесь, уже перебор. По собственному опыту знаю, что людям нельзя давать заговариваться. А то наобещают вот так вот сгоряча, потом ведь исполнять придется. Оно мне надо? Можно, конечно, заставить его замолчать и силовым способом, но зачем это делать на виду у воззрившегося на нас электората? Ему это — потеря авторитета, мне — приобретение свежеиспеченного врага. И я решил провести небольшой лингвистический эксперимент.
— Илья, ты водку будешь? Настоящую.
Мне просто стало интересно, знает ли он это заветное русское слово. Оказалось, знает. И очень даже хорошо.
Он как-то быстро сел, забыв про боль, и посмотрел на меня с новым интересом. Прямо-таки хищным.
— А не врешь?
— Пошли посмотрим.
Вы когда-нибудь видели, как спешит стреноженная лошадь? Скакать, по причине того что передние ноги у нее стянуты вязкой, она не может, но прилагает к этому все усилия. Я не хочу сказать, что сотник побежал на четвереньках. Отнюдь. На своих двоих. Хромая, шипя и ругаясь, дергая головой при каждом шаге, он не бежал в полном смысле этого слова, но и не шел и уж тем более не плелся. Достаточно сказать, что джипа мы достигли одновременно, хотя я вовсе не тормозил. Нет, все же есть в русском языке волшебные слова, при помощи которых можно горы двигать. Я как-то читал — не берусь утверждать, что это правда, но тем не менее, — что многие, если не все циклопические сооружения древности, начиная от египетских пирамид и заканчивая таинственными городами инков, делались не просто людьми, а людьми зомбированными. В доказательство приводились «живые мертвецы» с Гаити, ввергнутые в это жуткое состояние жрецами религии вуду. Те будто бы способны переносить тяжести, посильные лишь слонам. Но то жрецы с их чудодейственными мазями и порошками, не знаю чем там еще, а тут одно только слово! Почувствуйте разницу.
Кстати, коль уж вспомнил о вуду и «мертвецах», еще одна байка, на этот раз близкая мне в профессиональном плане. Будто бы знаменитые и ужасные тонтон-макуты из той же серии, из заколдованных. Потому, дескать, их и пуля не брала, и вообще умирать они не умели. По-моему, чушь все это. Сказки. Страшные, как и сами эти гвардейцы гаитянского диктатора. Не хочу хвастаться или как-то себя выпятить, но я краем уха и про себя кое-что подобное слыхал. С одной стороны, смешно, с другой же… Даже не знаю как сказать. Не то страшно, не то стыдно. Черт его знает. Только во многом как раз из-за таких вот врак я оказался тут. Знаете, типа пуленепробиваемый, а если и пробьют, так нам и пробиваемых за глаза, за самые уши хватит. Но это так, лирическое отступление. Вроде как в жилетку всплакнул.
Такое поведение я наблюдал у алкашей, которые для того, чтобы скоренько выпить, прячутся за углом магазина или соседним рахитичным кустом. При детской игре в прятки ни то, ни другое укрытие не могло бы посчитаться достаточным. А тут — пожалуйста. Психология, однако!
Иллюзия защищенности и благопристойности. Имитация добропорядочности.
Вот и сотник тоже. Он встал за джипом так, чтобы его не было видно со стороны крепости, и спросил, глядя мне в глаза:
— Ну? Где?
По его тону я и так понял, о чем идет речь. Да и чего тут не понятного? Но все же спросил:
— Чего «где»?
— Попов! Все, ты доигрался!
Его, мягко говоря, лицо стало таким, что я понял — шутки в сторону.
— Садись в машину. Я сейчас. Две минуты. Все будет. Кино, вино и домино.
Последнее предложение я произнес в пустоту. Сотник уже уковылял к знакомой дверце. Однако ж крепко я ему врезал. Как бы не перелом. Минимум — ушиб кости. Тоже, знаете ли, не подарок.
Убрать разведчика на его место в навесном багажнике дело действительно двух минут. Еще меньше нужно на то, чтобы взять из заднего отсека бутылку «Столичной». И прийти с ней в салон.
В целях экономии места я предпочитаю расфасовку по ноль-семь квадратного сечения. Теперь я пожалел о своем предпочтении. Судя по голодным глазам сотника, он готов был биться с бутылкой, точнее, с ее содержимым, до победного конца и даже дальше. Скажу честно, не так много вещей в мире пугают меня по-настоящему. Алкоголики входят в этот скорбный список. Особенно буйные. Еще более особенно — военные. Не просто люди в погонах, а именно те, кто умеет воевать по-настоящему. При определенных обстоятельствах у них отключаются мозги, зато включаются профессиональные рефлексы. Сотник явно относился к этой опасной категории. Трепещите, гады! Моряк ребенка не обидит! Но если он, в смысле моряк, пьяный, то нет преград для нашего эсминца на суше и на море.
Мустанг мой не только средство передвижения, но и дом, все тут под рукой. В том числе и чашки, в которых я готовлю то чай, то кофе. А поскольку я не кисейная барышня с утонченными манерами, трепетными пальцами и любовью к прекрасному, тонкому и трепетному же, то моя посуда отнюдь не салонная и емкость у нее стандартная — двести пятьдесят грамм. Не бьющаяся, несколько вульгарная, даже, можно сказать, тривиальная. Говоря попросту — чашка металлическая. В нее я и плеснул, со скрипом свинтив бутылке голову.
Если кто не знает анекдот про верблюда, который за секунду выпивает ведро воды, то я рассказывать его не буду. Сотник этот рекорд бил просто в прах. Правда, сначала понюхал и прислушался к ощущениям. Видать, понравилось. А потом ахнул. Одним глотком. Даже не глотком. Просто влил в себя содержимое. Из-за бороды я не видел, дернулся у него кадык или нет. Подозреваю, что нет.
На некоторое время я даже забыл про развединформацию. Я глядел на Илью. Я впитывал его чувства, нарисованные на лице. Никакой Рафаэль этого не передаст. Только документальное кино. Жаль, что я не догадался взять в руки видеокамеру, хотя для этого только и стоило что протянуть руку. Нет, действительно жаль. Смесь удивления, напряжения, узнавания, ожидания и умиротворения — и все это за то время, за какое я могу членораздельно, без спешки произнести слово «счастье». И, как апофеоз, как восклицательный знак после восторженного приветствия, мощный выхлоп в мою сторону.
— Ну? — осторожно поинтересовался я. Сотник икнул.
— А ничего.
И утер губы и усы тыльной стороной руки.
Взгляд его ожил, и сам он как-то помолодел. Хотя, конечно, для физиологического воздействия алкоголя на организм было еще рановато. Полагаю, тут имеет место тот же психологический эффект, что у хорошего актера, больного сценой. Когда такой выходит на подмостки, он кроме роли забывает обо всем, в том числе о собственных болячках. В этом смысле большие артисты и законченные алкаши одинаковы. Только одному дай дорваться до сцены, другому до бутылки.
Я посчитал, что на этом процесс нашего примирения завершен и включил видеозапись, доставленную самолетом-разведчиком. Леса-поляны, какие-то люди около телеги — все это меня не интересовало. Меня занимал вопрос, что есть такое траки. И, как говорится, с чем их едят. На восклицания сотника и его попытки остановить картинку я не реагировал. Если не считать, что отбрехивался. И, наконец, увидел.
То есть сначала я не понял. Мне показалось, что это сбой в телематике. Бывает. Особенно тут. На осознание увиденного мне потребовалось секунды три или чуть больше. Скорость прохождения импульса по нервам человека составляет около пятидесяти километров в секунду. То есть я явно тормозил. И тормозил здорово. В нашей работе три секунды — много. Не хочу оправдываться, но, возможно, виновата здешняя жизнь. Медленная, унылая и страшная. Хотя люди как-то живут. Деток рожают, картошку выращивают, за пчелами ухаживают.
Я остановил воспроизведение и вернулся назад.
— Вот твари, — сказал сотник.
Я промолчал. Хотя у меня не было ни одной причины не согласиться с его мнением. Действительно, твари. Они шли волной. Изображение не позволяло сказать, насколько эта волна была протяженной; камера разведчика захватила только часть ее. Я не знаю доподлинно, как выглядит нашествие саранчи. Наверное, где-то также. Твари размером с не самого большого спаниеля оставляли за собой… В общем, мало чего оставляли. Деревья, конечно, никуда не делись. Хотя в данном случае употреблять слово «конечно», полагаю, не совсем уместно. Ну и еще земля. На замершей картинке было видно, как от тварей убегает небольшое, голов на пять-шесть, стадо лосей.
— Мать твою ети, — проговорил я. Искренне. От души.
— Ну ты понял, Попов? — отозвался сотник.
— Кое-что.
Я укрупнил изображение, стараясь рассмотреть представителя породы. Цифровая техника позволяла увидеть изображение до деталей. Что я могу сказать. Если сухо и протокольно — округлое тело, похожее на снаряд, трехцветная раскраска — белый, черный и рыжий, — вытянутая морда с усами и небольшой голый хвост. А вот если без протокола, то меня пробрала жуть. Было в этом «снаряде» что-то, хрен его знает, пугающее, что ли. Какая-то нечеловеческая, тупая устремленность. Возможно, это профессиональная ограниченность воображения, некая зацикленность на предмете, узконаправленность мышления, если угодно, но у меня почему-то возникла ассоциация с пулей. Вы когда-нибудь пробовали увернуться от пули? А от вала пуль?
