Чтобы разрядить обстановку – очень уж сильным было огорчение на лицах тех, кому не досталось – я поспешно принялся вытаскивать и отдавать остальное. Еще одна «икебана», причем большая, занявшая немало драгоценного места в нартах. Ворох безразмерных запашных… халатов… ну или кимоно… не знаю… слишком уж странный у них был крой. Но халаты теплые, длинные, разноцветные – найдены мной целым ворохом в одном из контейнеров, что были в гараже. Похоже, привезли на радость исследователям разноцветную одежку, но распаковать не успели – случилась бойня и эвакуация. Дальше пошли тапочки, носки, шарфы, варежки и даже мужское нижнее белье. Мне было жалко пихать в нарты этот ширпотреб, но… вот сейчас я ничуть не жалел о своем решение – радость жителей Холла того стоила. Хотя пока они ничего не получили – уже оценившие ситуацию после того, как кому-то не досталось «звездочек», и успевшие даже разнять пару неумелых драк, «бугры» поспешно забрали всю одежду, выложили на стол и начали орать, чтобы никто даже близко не подходил – будет вам розыгрыш!
Если точнее, Федорович сказал следующее: «Будет вещевая лотерея, так вас перетак, чертово вы жадное старичье!». А потом добавил, что если кому не то, что хотелось выпадет – его проблемы. Пусть выменивает желаемое, и вообще – даренному коню под хвост не смотрят.
Пяток толстых теплых жилетов с множеством карманов я тоже отдал Федоровичу, успев один отделить и передать его Тихону. Тут уже я действовал, конечно, чуток эгоистично, желая выделить из общей массы тех, кто помогает мне и волочет на себе дела Холла.
– И мясо, – добавил я, указав на тушку медвежонка. – Метка живая…
– Метка? – удивился Федорович, успевший облачиться в жилет и проверяющий карманы.
– Ковырял кости чьи-то жеваные, – вздохнул я. – Старые уже. Так добыл не только мясо, но еще и пару пачек сигарет. Родопи и Ту-134. Не знаю, какие из них хорошие…
– И те, и те хорошие! – заявил старик, забирая пачки. – Буду выдавать отличившимся поштучно. Ну и сам закурю от переизбытка нервного…
– И я, пожалуй, – хмыкнул я, вспоминая залитые слезами стариковские глаза. – И я…
– Сигаретка, горячий чай и стол в дальнем уголку, – Старушка с подносом подошла незаметно, неся на нем полный стакан, и показала налепленную на запястье светящуюся звезду. – Хороша обнова моя? Красная!
– Она ведь от нашей силы горит, – напомнил я, постучав себя пальцем по груди.
– Коли рычаг крестовый старуху не убил, – отмахнулась она и пошла обратно к котлу, – пусть горит звездочка красная. Пусть скуку и тоску разгоняет стариковскую. С возвращением, Охотник. Спасибо, что живой.
– К-хм… вам спасибо, – отозвался я, накидывая край шкуры на оставшееся в нартах добро и берясь за ремни. – Посидим в уголке?
– Посидим, – с готовностью согласились старики.
Тихон не удержался, глянул искоса на нарты.
– Там куски оборудования, – не стал я скрывать. – Для торговли с центровыми нашими. Как они придут – вы уже не обижайтесь…
– Отойдем, – понятливо кивнул Тихон, тоже красующийся в жилете. – Отойдем и мешать не будем. И мне бы сигаретку. Родопи…
– Он еще и выбирает, – проворчал Федорович. – Грешно разборчивым быть, отче!
– Грешник я, – вздохнул настоятель, с благодарностью принимая сигаретку. – Грешен…
– А потом потолковать бы мне с путешественниками нашими. Теми, кто перебраться хочет…
– Луковые? Позовем.
– Вы их так зовете?
– Ну да. Луковые или луковцы.
– Луковианцы же вроде.
– Вот еще мы язык не ломали. Луковые! Позовем их, как скажешь. Ты нам-то хоть расскажешь, откуда богатство такое? Аль секрет великий?
– Кое-что расскажу, – кивнул я, доставая из другого кармана пачку писем. – Почта прибыла.
– Вот это дело! – обрадовался Тихон, забирая пачку и торопливо перебирая сложенные листки. – Где тут мое письмишко? Обсуждали мы одну занятную шахматную партейку…
* * *
Рассказал я мало. Знал, что рано или поздно все сказанное мной разойдется по всему Бункеру, поэтому заранее продумал каждое слово, а затем обдумал его еще раз – прежде чем поделиться со здешней скучающей общественностью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мне не жаль было рассказать об окружающих нас скрытых и заброшенных «чужих» объектах. Да я даже был уверен, что о многих из них знают здешние весовые старожилы. Не может быть, чтобы я первым наткнулся на подобные места. Поэтому речь не о скрытии информации о «Красном Круге» и ему подобных сооружениях, разбросанных меж снежных холмов. Речь о том, чтобы не выдать свои собственные замыслы.
Я по-прежнему хотел оставаться Охотником – крепким мужиком среднего возраста, что старательно добывает мясо, неспешно изучает здешнюю жизнь, пьет мало, говорит мало, в политику и общественные дела особо не лезет. И уж точно я не хотел выдать свои намерения разобраться во всех хитросплетениях сложившейся здесь в буквальном смысле слова патовой ситуации со Столпом.
Короче говоря – я хотел всем дать понять, что случайно наткнулся на заброшенный исследовательский центр. Как это было с Андреем Апостолом. Эту легенду я и озвучил, нагло присвоив себе историю о преследовании раненого медведя, что и вывел меня к холму, в чьей вершине вдруг блеснуло темное стекло…
История получилась занятная, я добавил немало ярких подробностей, чтобы получилась настоящая эпопея с преследованием, где жертва хочет уйти любой ценой, а впавший в азарт преследователь забыл о расстоянии и опасности. И история старикам-слушателям зашла настолько, что потом они, прихватив с собой еще один поразительный «сувенир», разбрелись по огромному залу Холла, где их тут же окружили группки жадных до новостей холловцев.
Переданным им «сувениром» был тот самый плоский ящичек с прозрачной крышкой и пришпиленными мелкими созданиями, что мутировали в здешних кровожадных чудовищ. Я не видел причины скрывать эту информацию. Тем более что среди здешних стариков могут оказаться люди с соответствующим академическим образованием, которые смогут выдвинуть несколько интересных теорий.
Моя находка заставляла серьезно задуматься.
Ясно, что это что-то вроде мутации. Звери изменились не только в размерах – преобразились пасти, глаза, кожный и волосяной покров, они приспособились к здешним суровым погодным условиям, научились жить в глубоком снегу и находить в нем добычу.
И отсюда вопрос – мутация пассивно-естественная? Или это осознанно направленное извне воздействие?
Я не спец, но размышлял так – в зонах наших техногенных катастроф, где происходила утечка жесткой радиации, впоследствии рождалось много мутантов – рыбы, амфибии, млекопитающие. Но там больше нежизнеспособного уродства, чем реальных и тем более полезных мутаций. И там все эти мутационные изменения происходили сами собой, так сказать.
А вот здесь как? Это просто пассивное влияние Столпа? Или же сам Столп все же попытался создать себе что-то вроде… армии? Марионеток?
Я склонялся ко второй версии – Столп сотворил все со здешней фауной специально. Медузоподобный исполин пытался что-то создать намеренно. Эту свою версию я озвучил только Андрею Апостолу, но тот беззлобно рассмеялся и парировал:
– Глупости это! Само собой случилось все. А если и специально страшила наш ледяной что и мудрил… где толк от его начинаний, Охотник? Вот скажи мне – где толк?
– Толк? – переспросил я.
– Он самый. С каждого дела польза должна быть. Ну увеличил он вот здешних червей дождевых и сусликов пугливых. Обратил их в тварей страшенных. И каков результат сей инициативы похвальной? – как любил говаривать мой старый начальник. Черви ползают, медведи тоже ползают, стрекозы кровожадные летают. Все? Вот и весь толк?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Мы живы, – ответил я и улыбнулся, когда на меня уставился крайне озадаченный Апостол.
Пожевав губами, старательно наморщив лоб, он несколько минут сверлил взглядом содержимое лежащего перед ним плоского ящика с «исходным материалом» для мутаций и, разведя руками, наконец, признался:
– Вот не понял я. Мы живы? Это сидельцы которые?
