Нанеся еще один удар лопатой и чуть расширив путь, я заклинил ее снаружи, привязал к черенку веревку, закинув второй конец внутрь. Тут можно и без этого, но лучше иметь под рукой путеводную веревку. Поняв, что почему-то опять медлю, зло рыкнул на себя и ногами вперед скользнул внутрь, одновременно зажигая фонарик…
Разбившийся тюремный крест я покинул через полчаса, успев за это время забрать все, что там оставалось, а заодно осмотреть каждый почти родной уголок. Опять иррациональность – я сожалел, что все здесь разбито и приведено в негодность, я жалел, что моя тюремная нора лишилась света и тепла…
Выбравшись, вытянув за собой на веревке добычу, я по ступеням торопливо потащил ее к вездеходу, не забывая поглядывать в небо и по сторонам. Огромного медведя, что втаскивал себя по склону соседнего холма, я увидел сразу – трудно не разглядеть этого гиганта, что был больше похож на выползшего на лед морского обитателя, чем на сухопутное создание. Страшная голова раскачивалась из стороны в сторону, в вечную ночь рвался долгий постанывающий рык – медведь был голоден и выражал свое недовольство. Охотиться на такого гиганта с рогатиной и копьями… я не рискну. Хотя в голове тут же родилась глупая детская фантазия – улыбающийся я вездеходом подтаскиваю к Бункеру огромную медвежью тушу и с непринужденной улыбкой извечного победителя принимаю заслуженные аплодисменты и стакан крепкого сладкого чая.
Заходя в вездеход, я смеялся и качал головой – похоже, живущий в каждом из мужиков хвастливый и охочий до похвал мальчишка не исчезнет до самой смерти. Затащив все внутрь и разместив уже не в загроможденном салоне, а в кабине за креслами, я покосился на лежащий поверх зеленоватого резинового костюма медный шлем с залитыми изнутри черной кровью оконцами. В кресте остался лежать нагой труп Чертура – того, что навестил меня так невовремя и попытался убить за то, что я не проявлял смирения и продолжал дергать третий рычаг – оружейную гашетку.
У меня было желание вытащить и замороженный труп, но не рубя его на куски такое не проделать – не успев даже подгнить, вволю накатавшись по полу во время аварийной посадки, он замерз в нелепой позе с раскинутыми конечностями. Костюм пришлось срезать, шлем я содрал целиком.
Я уже закрывал дверь в салоне – к стене рядом прислонено короткое копье с перекладиной, а в моей левой руке нож, наружу голову не высовываю – когда заметил еще одно знакомое движение в снежном сумраке. Вглядевшись, убедился, что не ошибся, и, с глубоким вздохом напялив поглубже шапку, сгребя оружие и глянув наверх, шагнул на высокую гусеницу, а затем тяжело спрыгнул в снег. Ни о чем не подозревающий небольшой медведь пугливо обнюхивал глубокий желоб, оставленный его куда более крупным собратом. Моего приближения он не ощутил до самого конца, и лезвие копья глубоко вошло точно в область как раз открывшейся левой подмышки. Вскинувшийся зверь с ревом изрыгнул фонтан едкой белой слизи, я поспешно сделал шаг назад, налегая на короткое древко и расширяя рану. И тут же снова налег на рогатину, вбивая ее поглубже… Зверь рухнул на снег, рефлекторно вбивая до предела удлинившиеся лапы в матерый сугроб, со звоном ломая прикрывающий его ледяной панцирь…
Еще через полчаса вездеход уже катил прочь от места охоты, обогнув кишащую шипастыми снежными червями зону – я и так уже задумывался над тем, что наверняка стальные гусеницы подавили немало этих прячущихся под снежком тварей, напитавшись аммиачным запахом их крови. Кровь червей – лучшая приманка для медведей. Так что лучше не мазать себя этим… мерзким пахучим шоколадом.
Следующий пункт назначения наполнял меня предвкушением… нормальная еда, горячий чай, отдых…
А пока что я медленно жевал длинную и широкую полоску сырого медвежьего мяса, постепенно втягивая волокнистую ленту в себя. Нельзя отвыкать от реалий здешних мест. Нельзя… нельзя…
* * *
– Живой! – уже, наверное, раз в десятый повторил хлопочущий вокруг меня Апостол Андрей. – Живой, мать твою! Живой!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Живой, – какой уж раз ответил и я, стащив наконец свитер и прислонившись плечом к теплой стене. – Ох…
– Лицо твое…
– Страшное?
– Да уж прелестями телесными душу не греет… в тебя будто снежками ледяными кидали. Давай мыться и греться! А я пока к столу все приготовлю… Живой, чертяка! Живой!
– Живой… – кивнул я, потягиваясь всем своим усталым до последней клеточки телом. – Живой…
– Сначала чай и еда, а потом уже мои жадные расспросы. Каждую мелочь выведаю! Как же я испереживался – ровно баба пугливая. А как не переживать при таком разе?
– Все хорошо, – вздохнул я. – Все хорошо. Ох… надо же тяжести потаскать… на турнике повисеть…
– Спятил?! – В радостном голосе Апостола появились удивленные и злые нотки. – А надорваться не боишься?
– Я чуток совсем, – улыбнулся я, уже топая в «спортивный уголок» и на ходу разминая плечи. – Дело даже не в тренировке, Андрей. Дело в… что-то в голову ничего не идет умного…
– Дело в упертости твоей! Хотя, может, потому ты и Охотник…
– Дело во мне, – согласился я и с вырвавшимся наружу скулящим позевыванием начал приседать. – Дело в моей упертости…. Я мяса свежего притащил кусман!
– Да видел уже… сковороду уже разогреваю. Сейчас ты живо прибежишь на запах жарящегося жирка…
Сглотнув невольно набежавшую голодную слюну, я улыбнулся и продолжил приседать. Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…
– А чего так инея на тебе маловато было? – удивился вслух Апостол. – Я сразу не приметил, а теперь вот удивляюсь – чего ты такой не заиндевелый?
– А чего там индеветь, если я, считай, вплотную к тебе на машине подъехал? Салон теплый, в свитерке одном ехал. А как наружу вышел, так там всего-то делов – холм обогнуть и подняться.
– Ну да… Это понятно… СТОП! – На кухонке звякнула сковорода, еще через пару секунд Апостол уже стоял рядом и тряс меня за плечи. – На чем, говоришь, подъехал вплотную?! Салон теплый?!
– Гусеничный вездеход. Рычажный. В общем, все как у тебя, только ездить можно.
– Вот черт! И где он?! Глянуть бы!
– Покажу, – кивнул я и, помрачнев, положил руку на стариковское плечо. – Андрей…
– Ась? – машинально отозвался тот, продолжая изумленно крутить головой.
– Я Ахава Гарпунера убил… – просто сказал я. – Ты уж извини… пришлось…
– Ох… – вырвалось у Андрея, и он начал медленно оседать.
Ухватив его поперек туловища, крякнул – тяжел старик! – потащил к табурету, но он уже ожил, твердо встал на ноги, успокаивающе улыбнулся, выворачиваясь из моей хватки:
– Все хорошо, Охотник. Все хорошо. Да и не Ахав это был уже. Кто-то другой…
– Никто, – качнул я головой, облегченно выдыхая. – Никто другой, Андрей. Там… просто оболочка с дистанционным управлением, как по мне.
– Мудреные слова говоришь… – хмыкнул Апостол и все же уселся, явно не доверяя вдруг ослабшим ногам. – Но я понял. Столп?
– Он самый, – кивнул я и вернулся к приседаниям, с огромным удовольствием напрягая идеально слушающиеся ноги, что полностью восстановились за время отлеживания и возвращения назад в теплом салоне вездехода. – Он управляет ими. И не только Ахавом. Я наткнулся на что-то вроде капитального, но в целом полевого исследовательского центра. Ученые и вооруженная охрана, пункт защищен слоем стали и бетона. Казалось бы, что может пойти не так?
– Но?
– Столп захватил одного из… – ответил я, поднимаясь. – Ох… сто десять… – Выждав несколько секунд, я продолжил приседать и говорить. – Захватил вооруженного охранника. И тот, войдя внутрь, устроил настоящую бойню. Кому-то удалось эвакуироваться, кто-то погиб на месте, еще парочка умирала долго – они заперлись в бронированном боксе и попросту умерли от жажды или холода.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ну и страсти ты рассказываешь… и так спокойно, – подивился Апостол, явно разрывающийся как от желания задать больше вопросов, так и от желания сидеть и просто слушать удивительные новости. Вспомнив о сковороде, он вскочил и заторопился к плите. – Тебе жирка побольше поджаристого?
