Как-то под вечер, когда Мария Эмилия подсчитывала, сколько сундуков ей придется везти с собой в ее новый дом в Мадриде, — она уже даже знала из письма маркиза адрес этого дома, — ее служанка напомнила ей об одном деле, о котором она уже совершенно позабыла.
— Если сеньора помнит, в тот самый день, когда погиб ваш супруг, — да примет его Господь в обители свои! — вы попросили меня навести справки о мальчике-цыгане, и я сделала это еще несколько дней назад. Мне неизвестно, интересует ли он вас по-прежнему или уже нет, а потому я решила напомнить вам о нем, а уж вы поступайте как знаете.
Припомнив, какой трогательный вид был у этого ребенка, Мария Эмилия невольно отложила в сторону документы, в которых разбиралась вот уже несколько часов кряду.
— Ну конечно, он меня интересует. Расскажи мне, что ты о нем узнала!
— Его зовут Браулио, а фамилия его — Монтойа. Он говорит, что ему тринадцать лет и что он родом из Альмерии. Вы даже и не представляете, как мне было трудно его разговорить. Поскольку никто ничего не знает о его родственниках, мне пришлось поговорить с ним самим и попытаться вызвать у него доверие к себе, что оказалось необычайно трудным делом, потому что жестокость, с которой он часто сталкивался за свою еще столь короткую жизнь, сделала его очень замкнутым. Впрочем, об этом позже. Сначала я объясню вам, по какой причине другие цыгане относятся к нему с неприязнью. Причина эта — цвет его волос.
— Да, я помню, что он светловолосый и шевелюра у него кудрявая, — сказала Мария Эмилия и мысленно добавила: «А еще нечесаная и грязная». — Однако мне непонятно, почему это вызывает у его сородичей неприязнь.
— Цыгане не хотят смешивать свою кровь с кровью других рас, и, поскольку светлый цвет волос для них не характерен, они полагают, что этот мальчик — дитя от смешанного брака, и поэтому не считают его «своим».
— Теперь я припоминаю, что он шел отдельно от остальных подростков, — сказала Мария Эмилия. Тот факт, что этот ребенок был отвергнут как раз самыми отверженными людьми этой страны, показался ей одновременно и трагическим, и забавным. — А что известно о его родителях? У него есть какие-нибудь родственники?
— Чтобы это выяснить, мне потребовалось еще больше времени, — ответила служанка. — А еще мне это стоило нервов, особенно когда он стал рассказывать о том, что с ними произошло. — Тяжко вздохнув, служанка продолжила: — Тридцатого июля прошлого года в их жилище в городке Вера пришел альгвасил с ордером на их арест. С ним было несколько солдат. Мальчик мне рассказал, что поначалу его отец попытался оспорить правомерность показанного ему ордера на арест, заявляя, что он, дескать, не цыган, а потому королевский указ об аресте цыган на него не распространяется, однако ему не удалось убедить альгвасила, и тот приказал солдатам схватить этого человека. Видя, что его протесты бесполезны, отец мальчика набросился на солдат, чтобы отвлечь их внимание от жены и сына, которым он быстро шепнул, чтобы они бежали к церкви и попытались в ней укрыться. Они так и сделали, и, хотя вслед за ними вскоре бросились трое солдат, они успели добежать до церкви, войти в нее и попросить защиты у приходского священника. Священник вначале и в самом деле взял их под свою защиту, однако менее чем через час передал их в руки военных, которые напомнили ему о том, что цыгане лишены права просить убежища у церкви. Забрав беглецов, солдаты заявили им, что потратили на них уж слишком много времени, и от злости набросились на мать мальчика и убили ее у него на глазах, прямо на ступеньках церкви. Чуть позже такая же участь постигла и его отца. Если бы в этот момент не появился коррехидор, то и сам мальчик мог погибнуть от рук солдат, которые, похоже, решили в тот день обагрить кровью свои сабли.
Когда служанка описывала все эти события, у нее из глаз текли слезы — такое сильное впечатление произвел на нее рассказ мальчика.
— Вот бедняжка! Он еще такой маленький, а жизнь уже отняла у него то, что есть у других детей, — родителей, возможность расти в обстановке любви и ласки и играть с друзьями.
Марии Эмилии теперь стал более понятным ее интуитивный порыв защитить этого мальчика, возникший в тот момент, когда она увидела его в первый раз.
Когда после ухода служанки она осталась одна, в ее памяти снова ожили переживания того дня, и она вспомнила, что этот мальчик показался ей ключом, с помощью которого можно открыть дверь в новую жизнь. У нее вдруг возникла мысль подать ходатайство о его усыновлении, тем более что ей в нынешней ситуации для этого не потребовалось бы прилагать особых усилий, однако она не была уверена в том, что, будучи вдовой, сумеет справиться с ролью матери в совершенно незнакомом для нее городе Мадриде.
Три кареты и эскорт направились к выезду с военно-морской базы, которую ныне покойный адмирал Гонсалес де Мендоса и его супруга Мария Эмилия Сальвадорес столько лет считали своим домом. Теперь Марии Эмилии и ее спутникам предстояло преодолеть немалое расстояние, разделявшее города Кадис и Мадрид.
Вдову адмирала, ехавшую во второй карете, сопровождали четыре ее служанки и пятеро солдат. У нее с собой были проездные документы, подписанные новым начальником судоверфи.
Приоткрыв окошечко, Мария Эмилия внимательно рассматривала каждое из проплывавших мимо зданий, с которыми у нее было связано так много воспоминаний и так много несбывшихся грез. Она накануне очень долго размышляла и решила все-таки не усыновлять того мальчика, хотя данное решение было одним из самых трудных в ее жизни.
Кареты проехали по обсаженной пальмами центральной аллее и оказались в районе мастерских. Мария Эмилия по-прежнему внимательно разглядывала все окружающие строения, стараясь получше запомнить, как они выглядят. И тут она его увидела. Более того, они даже встретились на мгновение взглядами. Он лежал на земле, а окружившие его подростки-цыгане пинали его изможденное тело ногами, причем прямо на глазах у человека, который являлся начальником охраны судоверфи.
Мария Эмилия приказала остановить карету и, к всеобщему удивлению, бегом бросилась на помощь к мальчику. Ее появление перепугало маленьких хулиганов, и они, увидев, что вслед за ней к ним приближаются еще и двое солдат, тут же кинулись наутек. Мария Эмилия подняла с земли избитого Браулио и потребовала объяснений у начальника охраны верфи. Тот, не придумав ничего лучшего, попросту заявил, что у него так много всевозможных проблем и ему некогда обращать внимание на детские шалости. По его словам, в этот день из тюрьмы сбежали двое братьев-цыган по фамилии Эредиа, а еще произошел очередной бунт в одной из мастерских.
Вернувшись вместе с мальчиком в свою карету, Мария Эмилия стала ласково гладить его золотистые кудри, мысленно упрекая себя за то, что у нее раньше не хватило духу решиться на его усыновление.
Когда мальчик посмотрел ей в глаза, он понял, что эта женщина станет неотъемлемой частью его жизни.
Посольство Англии
Мадрид. 1751 год
7 июля
Послу, наверное, не приличествовало принимать посетителя в подвалах своего особняка, в окружении нескольких тысяч покоящихся на стеллажах бутылок и двух больших бочек шотландского виски. Однако стоявшая в это время года в Мадриде изнуряющая жара даже ночью спадала всего на несколько градусов, а потому для возглавлявшего английское посольство Бенджамина Кина прохладный погреб здания посольства стал единственным местом, где можно было хоть как-то спрятаться от жары.
Его сегодняшний посетитель — друг и влиятельный человек, генерал-лейтенант Фернандо де Сильва Альварес де Толедо, герцог де Уэскар и наследник титула герцога де Альбы, — похоже, не испытывал неудобств, находясь в помещении, стены которого кое-где были покрыты плесенью. Он смаковал недавно завезенное сюда виски, которое всячески расхваливал глава посольства. Кроме того, уединенность этого помещения вполне устраивала собеседников, потому что позволяла им — заклятым врагам маркиза де ла Энсенады — поговорить подальше от чужих ушей о деликатных делах, которые им необходимо было обсудить.
Герцог уже два дня как приехал из посольства Испании в Париже, и всего лишь час назад у него состоялся нелицеприятный разговор с государственным секретарем де Карвахалем, отвечавшим в правительстве короля Фердинанда VI за внешнюю политику Испании.
— Я только что узнал, что послезавтра будет предпринята еще одна — как обычно бесполезная — попытка помешать просвещению нашего патриархального общества.
Герцог — статный молодой человек — гордился тесной дружбой с Руссо и другими французскими вольнодумцами. Кроме того, он уже довольно долго поддерживал отношения с высшим руководством находившейся в Париже масонской ложи «Великий Восток Франции», идеи которой он во многом разделял.
