Негативная правовая активность – массовое явление. Это характерная черта современной российской правовой жизни – массовость негативных проявлений правовой активности, с одной стороны, и низкий уровень позитивных ее форм – с другой, обусловленный невысоким уровнем правосознания, правовой культуры, широким распространением правового нигилизма, правового дилетантизма и юридической неграмотности большинства граждан.
Теневой сектор правовой жизни – это не только теоретическая конструкция, но и реальность современной российской правовой жизни, которая расцвела пышным цветом в условиях ослабления государственности, безграничной бюрократизации, бесконтрольности и безответственности. В связи с этим уже в начале своего правления Президент РФ В. В. Путин в Послании Федеральному Собранию Российской Федерации 8 июля 2000 г. вынужден был признать, что «диктату теневой экономики и «серых» схем, разгулу коррупции и массовому оттоку капитала за рубеж во многом способствовало само государство», что «вакуум власти привел к перехвату государственных функций частными корпорациями и кланами. Они обросли собственными теневыми группами влияния, сомнительными службами безопасности, использующими незаконные способы получения информации»[81].
Опасность для общества представляют все виды негативной активности, но особо в этом отношении выделяется такое социальное явление, как преступность, а в ней – коррупционная и организованная. С учетом активности субъектов этих видов преступности они должны быть объектом особого внимания при осуществлении правовой политики.
Организованная преступность – это весьма разрушительный для общества и государства элемент преступности, это целый пласт, системное образование в структуре деструктивного сегмента правовой жизни. В ее рамках развиваются многие негативные проявления социально-правовой активности, в которых участвуют в качестве активных субъектов представители различных слоев общества:
• система внутреннего управления (своеобразный криминальный менеджмент) и противодействия государству в интересах получения сверхприбылей за счет ограбления государства и общества;
• боевые формирования, специфические силовые структуры, оснащенные современными материально-техническими средствами, обеспечивающие «безопасность» преступных сообществ, в том числе от общества и государства;
• множество специалистов («работников») различных сфер экономической, научной деятельности, консультантов по правовым и иным вопросам, адвокатов;
• группы (весьма многочисленные) влияния в государственных органах, включая правоохранительные, мощный аппарат лоббирования своих интересов в представительных органах власти. Огромная часть граждан (далеко не бесталанных) оказывается активной силой противоправной деятельности.
Следует прислушаться к научным выводам о том, что организованная преступность, напрямую связанная с коррупцией, пытается обеспечить свое существование на длительный период, т. е. она думает на перспективу, ставит стратегические цели и задачи и пытается их достигать. «Тем самым мафия претендует на выстраивание собственной теневой политики. Именно в этом таится главная опасность данного вида преступности. Если не срабатывает государственно-правовая политика, на ее место «выдвигается» теневая, которая пытается решать проблемы общества с помощью своей системы ценностей и своих преступных средств»[82].
Только при системной стратегии заинтересованных структур, постоянном использовании разнообразных средств и технологий масштабы коррупции, организованной преступности, всех других форм негативной активности в правовой жизни могут быть минимизированы и появятся определенные успехи в борьбе с этим массовым социально-правовым явлением.
Резюмируя, отметим следующее. Правовая жизнь, правовое поведение личности и правовая политика государства взаимосвязаны и взаимозависимы. С одной стороны, правовая жизнь (и правовая активность как ее важнейшая часть) дает возможность оценить эффективность правовой политики, исследовать ее сущность, поскольку она (правовая политика) реально воплощается именно в юридической действительности, в правовой жизни личности, государства, всего общества. С другой стороны, правовая политика играет огромную роль в упорядочении и организации правовой жизни, развитии позитивных и сдерживании, минимизации негативных форм поведения граждан, в планировании будущего развития российского законодательства, в развитии социально ценных политико-правовых процессов и последовательной борьбе с негативными проявлениями.
3. Правовая жизнь общества: теоретико-методологические аспекты исследования (А. В. Малько, В. В. Трофимов)
Развитие юридической науки в настоящее время сопряжено не только с появлением новых теоретико-правовых знаний и расширением сферы прикладных разработок, но и с усложнением аппарата и методов научного исследования. Этот процесс для науки права является закономерным и в то же время сложным и противоречивым. Стремление освоить все новые и новые области права (раздвинуть рамки предмета исследования) не всегда дополняется методологическими возможностями (наличием адекватных подходов и методов изучения). Вместе с тем привлечение новых методов (в частности, из других гуманитарных или естественных наук) не всегда означает высокий коэффициент полезного действия от их применения в силу специфики предметного поля юриспруденции.
Одновременно с этим противоречивым и неоднозначным является и процесс «наращивания» категориального аппарата науки права, особенно если это касается так называемых всеобщих правовых категорий. С одной стороны, юриспруденция испытывает «дефицит» целостных и в некоторой степени претендующих на «универсальность» теоретико-методологических моделей познания мира правовых явлений (чтобы охватить в том числе такие несистемные явления, как «теневое право», инфраправо, «множественность нормативных систем» и пр.). С другой стороны, этот «дефицит» имеет парадоксальный характер, поскольку требуемый массив понятий и категорий, выражающих собой свойственную им методологическую функцию, не отсутствует как таковой (практикуются такие обобщающие понятия, как «правовая сфера», «правовая среда», «правовая реальность» и др.). Однако использование вводимого категориального аппарата либо не приводит к желаемому эффекту, либо «заглушается» теми критериями рациональности, «научности» традиционной методологии, которые сформировались в рамках общей теории права. (Хотя, если говорить о мировоззренческих, философских основаниях, то предпосылки смены таковых (к новым типам рациональности) стали ощущаться как необходимые и «назревшие» в отечественной философии с конца 80-х гг.[83])
В определенной мере невысокий «коэффициент полезного действия» правопознавательных конструкций, заключенных в правовых категориях методологических приемов обусловливается недостаточной их разработанностью и не очень устойчивой связью с соответствующими данным правовым категориям философскими моделями (основаниями). Поэтому обратной стороной «дефицита» «понимающих» практик является «инфляция» и нередко хаотичное «нагромождение» терминов, понятий, категорий, которые может быть и могли бы выполнять предназначавшуюся им роль и функцию в полной мере, но не осуществляют этого или в силу неправильной их интерпретации, или в силу неадекватного контекста.
Общая оценка методологического и категориального аппарата, как представляется, именно такова. Не секрет, что практически любое из понятий, претендующих на статус так называемых всеобщих правовых абстракций либо «предельных правовых категорий»[84], получает очень часто неоднозначную интерпретацию и истолкование. Это и обусловливает определенный научный скептицизм и делает многие исследовательские попытки бесперспективными[85].
Определенным образом это объясняется самим характером любой гуманитарной науки, имеющей дело не с материально-осязаемыми объектами, а с их духовным «отражением» в виде мнений, суждений, взглядов, теорий, идей и т. д. По этой причине имеющая место «неоднозначность», «плюралистичность» теоретического и методологического компонентов общей теории права может быть оценена как объективная данность. Несомненно, что и то главное ядро «сомнений» во всем организме правовой теории в виде отсутствия единого «общего понятия права» есть следствие того же рода причин. Тем не менее всегда возможен научный консенсус, который станет итогом развития, диалектики правовой науки. Интенсивность, качество роста во многом будет зависеть от открытости системы правовой науки, от ее предрасположенности к модернизации, новым идеям и концепциям.
