В другом месте, задолго до этого (в 1847 г.), Энгельс, стоя на митинге рядом с Марксом, говорит знаменитую фразу: «Никакая нация не может стать свободной, продолжая в то же время угнетать другие нации». Формула эта также предельно обобщенная (хотя и высказана в контексте польского вопроса) — никакая нация не … Казалось бы, через год он должен был бы напомнить эту формулу немецким и мадьярским борцам за свободу и призвать их к национальному освобождению славян. Как мы видели выше, ничего подобного не произошло — он призвал их к кровавому терроризму против славян.
Надо сделать еще и такое замечание. Понимание трудов классиков марксизма сопряжено с особой методологической сложностью. Переплетение в этих трудах обществоведения с идеологией во многих случаях приводит к тому, что конъюнктурная «революционная целесообразность» заставляет авторов говорить нечто совершенно противоположное тому, что они знают как обществоведы. Читателю трудно определить, какое утверждение надо принимать всерьез, а какое вызвано требованиями момента и верить ему не следует. Это свойство текстов марксизма в последующем позволяло идеологам манипулировать ими, обосновывая свои «требования момента» цитатами из классиков.
И в момент революции 1848 г., и позже, в 1863 г., Маркс и Энгельс представляли поляков как нацию, принадлежащую к категории «носительниц прогресса». Выше приведены красноречивые высказывания Энгельса, сделанные в январе 1849 г. В феврале того же года он писал, что «польская дворянская республика была колоссальным шагом вперед по сравнению с русским самодержавием» [30, с. 325].
Утверждение сильное, речь о колоссальном шаге вперед. В это должны были вдуматься всем марксисты — и польские, и русские, и прочие. Но ведь в действительности Энгельс так не думал! В личной переписке он дает полякам и российскому самодержавию совсем другие оценки. Вот письмо Энгельса Марксу от 23 мая 1851 г. Судя по всему контексту, речь в письме идет об обустройстве Европы после победы всемирной пролетарской революции, которая должна была произойти со дня на день. Приведем здесь довольно широкие выдержки из этого письма:
«Чем больше я размышляю над историей, тем яснее мне становится, что поляки — une nation foutue [пропащая нация, обреченная нация], которая нужна, как средство, лишь до того момента, пока сама Россия не будет вовлечена в аграрную революцию. С этого момента существование Польши теряет всякий смысл. Поляки никогда не совершали в истории ничего иного, кроме смелых драчливых глупостей. И нельзя указать ни одного момента, когда бы Польша, даже только по сравнению с Россией, с успехом представляла бы прогресс или совершила что-либо, имеющее историческое значение. Наоборот, Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… Россия восприняла гораздо больше элементов просвещения и в особенности элементов промышленного развития, чем, по самой природе своей шляхетски-сонная, Польша… Поляки никогда не умели ассимилировать чужеродные элементы. Немцы в [польских] городах остались и остаются немцами. Между тем каждый русский немец во втором поколении является живым примером того, как Россия умеет русифицировать немцев и евреев. Даже у евреев вырастают там славянские скулы…
Вывод: взять у поляков на западе все, что возможно, занять их крепости немцами, особенно Познань, под предлогом защиты, предоставить им хозяйничать, посылать их в огонь, пожирать их продукты, кормить их обещаниями Риги и Одессы, а в случае, если бы удалось вовлечь в движение русских, соединиться с ними и вынудить поляков к уступкам» [31].
Вот истинные взгляды на то, как должна творить историю жизнеспособная нация: натравить поляков на Россию, «посылать их в огонь, пожирать их продукты», потом натравить русских на поляков — и властвовать над ними.
И ради этой политической целесообразности Маркс и Энгельс в публичных политических выступлениях гипертрофируют революционные и прогрессивные качества поляков. Вот статья Энгельса 1875 г.: «Польша — не только единственный славянский народ, но и единственный европейский народ, который сражался и сражается как всемирный солдат революции» [32, с. 555]. Вот выступление Энгельса в 1876 г.: «Польша играет совершенно особую роль в истории европейских революций. Любая западная революция, которой не удается увлечь за собой Польшу и обеспечить ей независимость и свободу, осуждена на поражение… Воистину Польша не похожа ни на какую иную страну. В революционном аспекте это краеугольный камень европейского здания: сумеет ли удержаться в Польше революция или реакция, — та или другая окончательно победит и во всей Европе» [33, с. 35-36].
В похвалах революционному героизму поляков Маркс порой теряет чувство меры. Об их стойкости во время событий 1848 г. он выразился так: «Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола отступить» [34, с. 205]. Как это «заставил монгола отступить», если через фразу сам же Маркс сообщает, что «Россия пришла в себя и достаточно собралась с силами, чтобы нанести революции 1848 г. удар в ее последнем убежище»?
Таких заявлений множество. За ними стоит одна главная мысль: «Освобождение Польши равнозначно падению Российской империи». Вот общее заявление Маркса, Энгельса и Лафарга в 1880 г.: «Клич «Да здравствует Польша!» означал сам по себе: смерть Священному союзу, смерть военному деспотизму России, Пруссии и Австрии, смерть монгольскому господству над современным обществом!» [33, с. 248]. При этом противопоставление Польши и России носит исключительно цивилизационный характер, оно не имеет никакого классового смысла.
Мысль такова: Польша — «часть Европы», чужеродная для азиатской России. Ее освобождение сразу вытолкнет Россию из Европы и освободит прогрессивные силы Запада от угрозы русского милитаризма. Энгельс пишет: «Как ни развилась Россия со времени Петра Великого, как ни возросло ее влияние в Европе, — все же она по существу оставалась такой же внеевропейской державой, как, например, Турция, вплоть до того момента, когда она овладела Польшей… Что Польшу нельзя умертвить, это она доказала в 1863 г. и доказывает это каждый день. Ее право на самостоятельное существование в семье европейских народов неоспоримо» [35].
Понятно, какую роль сыграли публикации и выступления Маркса и Энгельса по «польскому вопросу» в формировании отношения к России и русским в польском обществе и особенно в польском левом движении. В ХХ веке этот вклад в польскую русофобию стоил и полякам, и русским немало дополнительных страданий. Вот наглядный пример. Юзеф Пилсудский, ставший в 1919 г. диктатором Польши и начавший в 1920 г. войну против Советской России, был революционером и социалистом , руководителем Польской социалистической партии. В 1887 г. он был сослан по тому же делу о подготовке покушения на царя, по которому был казнен брат Ленина Александр Ульянов. Находясь в ссылке в Сибири, он, по его признанию, «вылечился от остатков тогдашнего русского влияния, очистился для западноевропейского влияния». Биографы Пилсудского отмечают, что он был большим поклонником Энгельса и главным пунктом в его политической программе была «глубокая ненависть к России». Вряд ли Энгельс завоевал у него такой авторитет своим трудом «Диалектика природы».
Стремление Маркса и Энгельса придавать «польскому вопросу» во всех его аспектах антироссийское звучание привлекало к ним крайне правых, «махровых» поляков, которые иначе не имели бы никакого шанса приобрести расположение основоположников научного коммунизма. Например, 12 сентября 1863 г. Маркс сообщает Энгельсу о своем новом знакомом: «Мое самое интересное знакомство здесь с полковником Лапинским. Без сомнения, он умнейший из всех поляков, встреченных мной, и кроме того — человек действия. Национальная борьба его не интересует, он знает только расовую борьбу. Он равно ненавидит всех азиатов, к которым причисляет русских, турок, греков, армян и т.д.» [36].[10]
«Умнейший из поляков» ненавидит русских и греков как азиатов и считает, что русские и поляки принадлежат к разным расам. Он перечисляет народы, которые ненавидит, и готов вести с ними расовую борьбу, даже национальная борьба его не интересует. И у таких людей Маркс собирал самые нелепые, антинаучные сведения, которые могли хоть как-то послужить для подкрепления антирусских установок.
Глава 5. Как понимать «пролетарский интернационализм» классиков марксизма? Какие народы достойны существования?
В 1882 г. Энгельс все еще считал славян смертельным врагом Запада и откровенничал Каутскому: «Вы могли бы спросить меня, неужели я не питаю никакой симпатии к малым славянским народам и обломкам народов, разделенным тремя клиньями, вбитыми в славянство: немецким, мадьярским и турецким? В самом деле — чертовски мало» [20, с. 223].
