- Ты ленив духом, - сказал Борис Архипов.
- Я доволен жизнью и не хочу ее деформировать.
- Ну ладно. Довольных людей немного, их надо поощрять. Пошлю Крутицкому эту газету, он объявит тебе благодарность в приказе.
- Не излишне, - сказал Овцын. - На первом курсе училища я поставил себе цель: к тридцати годам стать лауреатом или Героем Советского Союза. Мне тридцать, и теперь я буду счастлив, если меня наградят значком «Отличник морского флота».
- Выходит, ты не совсем доволен своей жизнью?
- Я доволен своей жизнью, - повторил Овцын. - Я не совсем доволен собой. Сообрази, насколько это прискорбнее, и налей мне еще кофе.
- Конечно, это трагедия личности, - сказал Борис Архипов, наливая в чашку тягучий черный настой. - Утешься тем, что ее переживают все, кроме симпатичных розовых поросят. Симпатичные розовые поросята всегда довольны собой.
- Смотрю я на тебя и удивляюсь: чего это ты та кой мудрый?
- Наследственное, - смеясь, ответил Борис Архипов. - У меня дед -поп. До сего дня священствует в Архангельске. Проповедует евангельские мудрости.
- Сколько же ему лет?
- Восемьдесят с довеском. Поморы - они народ живучий.
- Он тебе не пишет, какая сейчас на Двине ледовая обстановка? -спросил Овцын.
- Его больше тревожат успехи атеистической пропаганды,- сказал Борис Архипов. - На ледовую обстановку ему в общем-то наплевать.
- Бесполезный человек. Ну, я пойду, отец. Спасибо за кофе.
На другой день приехала, наконец, из Ленинграда команда. И хорошо, что Алексей Гаврилович наладил уже свое камбузное хозяйство: люди были голодны, как щуки, и мгновенно опорожнили вместительный бак щей из кислой капусты. Старпом развел их по каютам, потом зашел к капитану.
- Сегодня они не работники, - сказал Марат Петрович.
- Пусть отдохнут от изнурительных тягот, - усмехнулся Овцын.
- Двое суток в хорошей компании - это, конечно, утомительно, -согласился старпом. - Завтра я их напрягу как положено.
- Учтите, что нам осталось стоять здесь не больше десяти дней, западная часть Финского залива уже свободна ото льда.
- За десять дней справимся... Хорошо бы перейти в Таллин, - сказал старпом. - Там бы и подождали, пока вскроется восточная часть Финского залива.
- Здешние красавицы надоели? - поинтересовался Овцын.
- Красавицы живут только в Ленинграде и в Риге,- вздохнул старпом. -Больше их нигде не водится.
- Зачем же вам в Таллин?
- Знакомый город. Почти родной. Три года там работал. На каждом судне по десять приятелей.
- Ничем не могу помочь, - сказал Овцын.- Порт там маленький. Стать нам негде.
- Это верно, - печально сказал старпом. - Нас там держать не будут. Своим тесно.
Старпом ушел, и сразу же явился Соломон Двоскин. Овцын подумал, что Соломон специально поджидал у двери, пока выйдет старпом. Он прекрасно выглядел, был весел, и выпуклые глаза его поблескивали.
- Товарищ капитан, разрешите доложить: второй штурман Двоскин для исполнения обязанностей прибыл!- отрапортовал Соломон, выпячивая живот.
- Прибывают поезда на станцию, - сказал Овцын.
- В таком случае явился, - поправился Соломон.
- Являются черти во сне.
- А что делают вторые штурмана ?
- Пока и вижу, что паясничают, - сказал Овцын. - Здравствуй, краб. Садись. Что нового в славном Питере?
- В Питере весна. Тебе привет от буфетчицы Тамары, от Исаакиевского собора и от Крутицкого. Он к тебе хорошо относится. К тебе все хорошо относятся, не понимаю, за какие заслуги. Вот документы на четырех матросов, четырех мотористов, третьего механика, радиста и меня. Больше никого не получишь. - Соломон положил папку на стол.
- Больше мне никого и не надо, - сказал Овцын. Кока я здесь взял, буфетчика найду, когда понадобится. Что еще нового?
Овцын ждал, что Соломон расскажет о Марине, они ведь встречались в эти дни. Но Соломон говорил о чем угодно, даже о ремонте зданий на Невском проспекте, но не о Марине. Соломон прежде всего должен был рассказать о Марине.
- Что с Мариной? - спросил Овцын в упор.
- А что с ней может случиться? - сказал Соломон и вдруг без надобности надел очки. - Все в порядке. Комнату она оставила, переехала в общежитие.
- Видишь, какие вещи я узнаю на самый последок, - покачал головой Овцын. - А в чем дело? Зачем она переехала?
- Вернулся этот тип из сумасшедшего дома.
- Его вылечили? - спросил Овцын.
- Доконали. Такого шизика я еще не встречал. Трясется, разговаривает, руками машет. Марину перепугал, она вылетела из той комнаты шибче пули. Я потом съездил за вещами.
- Как же его выпустили из больницы? - удивился Овцын.
- Не знаю. Дали инвалидность второй группы и выпустили. Ему бы лучше не жить...
- Я ждал, что этим кончится, - сказал Овцын. - Еще в тот день, когда он мне рассказывал, как сгорел на работе, я понял, что этим кончится. Он слишком уважал свою неврастению. Он был уверен, что она большая, сильная и страшная. Вот она его одолела. Зря он пошел в больницу.
- Сейчас он еще больше уважает свою неврастению, - сказал Соломон. - Сейчас ему дают за нее деньги. Можно кормиться работой, а можно кормиться неврастенией. Кому как больше нравится. Ему нравится кормиться неврастенией.
- Марина жила у тебя, пока не оформилась в общежитие? - спросил Овцын.
- Один день с небольшим, - сказал Соломон. - Какие могут быть разговоры? Я ночевал у приятеля.
- А я ничего и не говорю... Сегодня отдыхай. Завтра получи в навигационной камере карты на переход, лоции и тому подобное. Приведи в порядок рубку, проверь рулевое и поставь компасы в нактоузы. Когда пойдешь в навигационную камеру, договорись об уничтожении девиации.
- Я все сделаю, - сказал Соломон. - Можешь не беспокоиться. Штурманская часть будет в лучшем виде, ты ж меня знаешь.
- Я и себя не очень-то знаю, - усмехнулся Овцын.- Иногда такое в себе найдешь, что сядешь в трансе и диву даешься с отвисшей челюстью.
- Приятное или наоборот? - поинтересовался Соломон.
- Странное.
- Говорят, ты тут кого-то спас, в газете о тебе написали.
- Да, - кивнул Овцын. - Правду говорят. Самоотверженно рисковал жизнью, преодолевая силу течения. Жизнь имярек была спасена.
- Где ты здесь нашел силу течения и кто этот имярек?
- Силу течения обнаружил репортер, а имярек преподает английский язык в рыбном техникуме.
- Тогда я пойду спать, - сказал Соломон. - Все-таки два дня в поезде -это тяжелее, чем переход Диксон - Тикси. Ты не волнуйся, капитан. Штурманская часть будет в лучшем виде.
- И шлюпки! - напомнил Овцын.
- И шлюпки, - сказал Соломон. - Ты ж меня знаешь. Если бы не глаза, я тоже был бы сейчас капитаном.
Механики, получив четырех мотористов, стали отапливать судно по-человечески. Утром изо рта уже не шел пар. И горячая вода весь день была в магистрали. Едва Овцын успел побриться, повар принес на подносе завтрак. Это древнее право капитана - есть отдельно от команды, и до сих пор никто его не отменил. Но приносить еду - обязанность буфетчика, а не кока. Да и скучновато есть одному.
- Зря вы это, Гаврилыч, - сказал Овцын. - Я буду питаться в салоне. Со всем комсоставом.
- Вы похожи на человека, который положил деньги в сберкассу и отказывается получать проценты,- сказал повар, накрывая на стол.
- Бог с ними, с процентами, - махнул рукой Овцын. - Всего-то две копейки с рубля в год, а прослывешь скрягой.
Только он сел за стол, зашел вахтенный матрос и доложил, что его хочет видеть женщина.
- Просите,- сказал Овцын.
Пока матрос ходил за ней, Овцын гадал, кто это может быть, уж не приехала ли Марина? Или, может быть, это мама кого-нибудь из юных матросов, желающая порасспросить о своем сыне? Такое бывает. Впрочем, как здесь могут очутиться ленинградские мамы?..
Она зашла без стука и тихо прикрыла за собой дверь. Некоторое время молча рассматривали друг-друга. Женщине было лет двадцать пять. Свободный плащ не скрывал стройной, худощавой фигуры. Непокрытые темные волосы слабо вились, свободно свисали на плечи, и обрамленное ими лицо было слишком бледным. Овцын подумал, что Борис Архипов прав. Она красива. Не небесно, конечно, но очень красива. Марат Петрович Филин не остался бы спокойным, увидев эти влажные чуть раскосые темные глаза и длинные, с большим тщанием созданные природой ноги. Марат Петрович не утверждал бы больше, что красавицы водятся только в Ленинграде и в Риге. «За такой девушкой стоило прыгать в мутные воды Прегеля», - с усмешкой подумал Овцын. Он не собирался знакомиться с ней.
- Я рад, что вы в добром здравии, Ксения Михайловна, - сказал Овцын. - Снимайте плащ и садитесь.
Она отдала ему плащ и села па край дивана, плотно сжав колени и не опираясь на спинку.
- Нет, нет, - сказал он, - садитесь к столу. Будем пить, кофе.
Она пересела к столу, и Овцын сел напротив.
- Хозяйничайте, - сказал он. - И не молчите.
Она налила кофе в чашки. Сделала бутерброд и подала ему.
