Парк виллы Волконского, где располагалось в Риме немецкое посольство, кишел серыми мундирами офицеров вермахта и черными — СС. Штатские, сновавшие вокруг, все были членами тайной полиции, гестапо. Джованни сразу узнал виллу, украшенную добрым десятком огромных красных знамен с крючковатыми крестами.
Подойдя к воротам, он предъявил документы, и его высокомерно оглядел полицейский в черной форме с красной повязкой на рукаве. Джованни обиделся и бесстрашно уставился на этого типа. С хорошо видной петлицей, вручаемой каждому гостю, он направился по аллее к огромному козырьку-балдахину на четырех колоннах белого мрамора, под которым скрывался подъезд. Перед ним возвышался внушительный двухэтажный фасад, и Джованни ощутил себя варваром, явившимся к римскому императору. Едва он шагнул за порог, как сотрудник посольства, видимо предупрежденный стражей у входа, проводил его на верхний этаж и предложил подождать в просторном зале, обставленном мебелью в стиле конца XVII века. Джованни залюбовался комодом и тут почувствовал, что у него за спиной кто-то есть. Обернувшись, он увидел массивную фигуру посла фон Макензена. Тот шел к нему, улыбаясь и протягивая руку.
— Герр Вольпе, рад вас видеть. Как вы добрались?
— Прекрасно, господин посол.
— Вот и отлично. Я вижу, вам понравилось мое последнее приобретение.
— Да, вещь отменная.
— Уж вы-то в этом понимаете, герр Вольпе. Это работа вашего знаменитого краснодеревщика Джузеппе Маджолини. Вещь уникальная, неповторимая, с клеймом мастера.
— Мои комплименты, господин посол, — почтительно произнес Вольпе.
— Ja-ja, но теперь прошу вас, пойдемте в мой кабинет.
Едва войдя в комнату, Джованни застыл на месте: у большого окна стоял человек и бесцеремонно курил. Увидев посла, он щелкнул каблуками. Несмотря на штатскую одежду, это выдало в нем военного.
— Герр Вольпе, позвольте вам представить: герр Цугель. Теперь и в дальнейшем мы будем держать связь через него. Не смотрите, что он так молод. В Берлине этот юноша имеет вес, ему доверяют. Как и мне, — прибавил он со зловещей улыбкой.
Цугель загасил сигарету и вытянул вперед правую руку, заложив за спину левую. Вольпе знал, что этот жест еще со времен убийства Цезаря означал, что правая рука свидетельствует о лояльности, а в левой спрятан нож. Он сразу почувствовал антипатию к парню в штатском. К тому же напомаженные черные волосы Цугеля были по моде зачесаны назад, а Джованни ненавидел эту прическу.
— Значит, господин посол, я могу говорить свободно? — спросил он, тоже закуривая сигарету.
— Конечно, дорогой друг, — ответил посол, откинувшись на золоченую спинку массивного кресла и сложив руки на объемистом животе.
— Тогда сразу перейду к делу. К сожалению, я все еще не пользуюсь полным доверием учителя, но мне известно, где находится книга. По крайней мере, я знаю, как добраться до того места, где она хранится, поскольку имею точные инструкции на случай его смерти.
Фон Макензен и Цугель обменялись быстрыми взглядами.
— Думаю, однако, что дело решится в течение нескольких месяцев, — продолжил Вольпе. — Де Мола все больше волнует политическая ситуация в Италии. Необходимость полностью довериться мне возрастает. Да и еврейский вопрос его тоже…
— Де Мола еврей? — перебил его Цугель.
— Нет, он итальянец, с отдаленными французскими корнями.
— Жаль, — улыбнулся Цугель.
— Дело в том, что у нас не так много времени, — сказал фон Макензен, поднимаясь. — Видите ли, герр Вольпе, мы находимся здесь, в Риме, в вашей прекрасной Италии, где все смягчает прелестный климат. Но в Германии совсем другая ситуация. Там не знают слова «покой», зато хорошо известно понятие «ожидание». Открою вам маленький секрет. Наш рейхсфюрер Генрих Гиммлер лично в вас заинтересован. Своим предложением вы, так сказать, пробили его сердце. Как и все великие вожди, он наделен многими добродетелями, но только не терпением. Как только ему стало известно о существовании этой книги, он только и знает, что требует и требует ее от нас… Понимаете?
Джованни Вольпе нервничал, но изо всех сил старался не подавать виду. В этой игре он желал оставаться на паритетных началах, хотя бы для того, чтобы не быть раздавленным.
— Вы должны знать, — продолжил посол доверительным тоном, — что герр Гиммлер еще сильнее, чем фюрер, если только такое возможно, убежден в великой миссии тысячелетнего рейха. Он полагает, что эта высокая цель была предсказана с незапамятных времен, но нужны, скажем так, особые знаки, которые бесспорно подтвердили бы ее. Для вас, видимо, не секрет, что копье Лонгина, пронзившее Христа, с большими почестями перевезли из Вены к нам, в Нюрнберг. Может быть, вы не знаете, что мы вот-вот станем обладателями святого Грааля, находящегося, как нам известно, в Испании. Все эти символы очень важны. Скажу вам больше. Это инструменты, которыми должен обладать рейх, чтобы реализовать свой исторический проект и прийти к конечной цели! Следовательно, мы не можем больше дожидаться вашей книги и того, что в ней должно содержаться. Ее обнародование станет бомбой, которая взорвется и сметет последнее сопротивление тому, что наш рейхсфюрер называет религией рейха. Я говорю «должно содержаться», потому что вашу книгу пока никто не видел. Если она окажется благом для рейха, то и для вас тоже. Вы меня поняли, герр Вольпе?
Последние слова были произнесены решительно и угрожающе. Джованни с показным спокойствием загасил наполовину выкуренную сигарету и спросил:
— Следовательно, смерть де Мола была бы своевременной?
— Да, — сказал фон Макензен, улыбаясь и разводя руками. — Весьма.
— Я понимаю, — холодно отозвался Вольпе, — но я вовсе не расположен…
— Нет-нет, — перебил его Цугель и совсем не по-дружески вцепился ему в локоть.
Джованни с содроганием посмотрел на руку Цугеля, покрытую розовато-коричневыми пятнами, похожими на чешую.
— Нет, — продолжал тот. — Вы ученый. Этими маленькими проблемами займемся мы. Вы только объявите нам когда и как.
— «Как» меня не интересует, но не забывайте, что сейф останется запертым еще на двадцать лет, если смерть маэстро не будет выглядеть естественной.
Вольпе высвободил руку.
— Я только хочу… чтобы все прошло в соответствии с нашим договором.
— Будьте спокойны, — произнес фон Макензен. — Доктор Гиммлер уже отдал распоряжение об оплате. Сказать по правде, он был слегка удивлен и раздражен, когда узнал, что вы запросили доллары вместо наших марок, отдав предпочтение Америке. Но все пойдет по плану. Как только де Мола умрет и вы доставите нам книгу, ваш швейцарский счет пополнится двумястами тысячами долларов. Но предупреждаю вас! Если книга того не стоит, вы не воспользуетесь ни единым центом.
— Стоит, стоит, и намного больше, я уверен.
— А что вы будете делать с такой кучей денег?
— С вашего позволения, поеду именно в Соединенные Штаты, потому и прошу доллары.
— Прекрасно, герр Вольпе. Вы вольны отправиться куда пожелаете. Но учтите, если доктор Гиммлер будет недоволен, то мы вас все равно найдем, даже если вы измените внешность и заведете себе новый паспорт. У нас и в Штатах есть много друзей.
— Когда вы предполагаете все осуществить?
— А вы так спешите? — спросил Цугель с двусмысленной улыбочкой.
— Нет-нет. Но мне казалось, что это вы торопитесь.
Вольпе посмотрел ему прямо в глаза.
— Очень скоро, — сказал посол и протянул ему руку, давая понять, что разговор окончен.
Джованни Вольпе открыл портфель, вытащил оттуда книгу в красном сафьяновом переплете с золотым обрезом и положил на стол.
Посол на миг застыл от изумления, но тут же улыбнулся и провел рукой по лбу.
— Герб принца Конде, — сказал он, погладив титульный лист.
Затем достал из ящика стола конверт и протянул Джованни. Тот засунул его во внутренний карман пиджака.
— А сосчитать не хотите? — спросил Макензен. — Две тысячи долларов — это немало.
— Нет, — серьезно ответил Вольпе. — Я вам доверяю.
~~~
Рим
Воскресенье, 17 декабря 1486 г.
Хор чистых голосов в базилике Святого Петра запел вступительное «Miserere», когда граф делла Мирандола и Джироламо Бенивьени вошли в храм. Они двинулись по правой стороне второго нефа, и их длинные одежды зашуршали по брусчатке пола, поднимая маленькие облачка пыли. Со дня смерти Николая V, вот уже больше тридцати лет, базилика представляла собой открытую строительную площадку. А учитывая, как давно тянулись работы, видно было, что еще надолго так и останется.
Папа вошел через парадный вход, и сразу заиграли серебряные трубы, вслед за которыми хор грянул «Аллилуйю», словно его появление возвестило воскресение Христа. В окружении кардиналов в пурпурных одеждах его фигура в белой, расшитой золотом мантии выглядела весьма импозантно. Иннокентий уселся в кресло, приподнял красную накидку, опушенную горностаевым мехом, и махнул рукой группе знатных горожан, стоявших поодаль в ожидании. Один за другим они приближались и, склонившись к ногам Папы, целовали его туфлю. Этот тысячелетней давности ритуал подчеркивал полную покорность воле понтифика.
