Выключив телевизор, я взяла ранец и хлопнула дверью этого холодного номера. Четверть первого. Кошмар отступил.
Я сказала лифтеру, чтобы он отвез меня на первый этаж, и всю дорогу молилась. Пиу‑Пиу. Передо мной расстилался длинный красный ковер. Я как можно неспешно пересекла холл. Ни одного человека в серой шляпе поблизости не оказалось. Наконец‑то я на улице! До дома доберусь автобусом.
Два дня спустя в газете поместили фотографию беззубого «красавчика». По‑настоящему его звали Матиас Алварес — крупный международный наркобарон. Полиция пока что не пришла к заключению насчет мотивов убийства. По причине вырванных зубов гипотезу о самоубийстве отмели сразу…
«…Служащие гостиницы, где было обнаружено тело, утверждают, что пострадавший вошел в сопровождении девушки с каштановыми волосами, которая через несколько минут покинула место происшествия…»
Под снимком — фоторобот подозреваемой. На меня ни капельки не похоже.
Сострадание
Отдаваться по принуждению — это ужасно. В такой ситуации желание женщины ничего не значит. Самый тяжелый, экстремальный случай — это, конечно, изнасилование. Жертву не просто принуждают — у нее нет выбора. Менее тяжкое принуждение встречается сплошь да рядом, и здесь жертвой может оказаться любая женщина: сестра, тетка, несчастная жена, неудовлетворенная любовница, старая дева, чувствительная проститутка… Такое в жизни случается.
Но отдаваться из сострадания — это еще хуже, чем по принуждению. Отдаваться из сострадания — это бесчеловечно. В этом случае женщина в центре внимания, а мужчина безраздельно предан жертве и почти всегда искренен. Но она‑то отдается не потому, что хочет, а просто из сострадания. Бедняжка… Вот оно, сострадание!
Я чувствовала себя отвратительно в облегающих брюках и в сапогах на высоком каблуке, когда мне приходилось ходить по этой огромной ярмарке электротоваров. После радио я некоторое время работала на модных показах, в рекламе и, наконец, на сезонных выставках. В этот раз мне досталось четыре стенда. В мои обязанности входило следить за образцами товара и координировать действия рабочих и продавщиц. Ярмарка длится пять дней. Как я была счастлива, когда стенд размонтировали и погрузили на два грузовика! Всё. Осталось только рассчитать рабочих, попрощаться со всеми — и конец. Мочевой пузырь у меня чуть не лопался, и мне срочно пришлось бежать в туалет. Писала я гораздо дольше обычного, и когда вернулась, все вокруг словно испарилось. Остался только Жозиас — молодой, расторопный рабочий, который обеспечивал свет и звук. В руках у него было два пластмассовых стаканчика. Он протянул мне один.
— Шампанское.
— Спасибо. Что, все уже ушли?
— Ага. Убегли.
Он неправильно произносил некоторые слова — с грамотой у него были нелады.
— Ну, до свиданья. Спасибо. Всего тебе доброго, Жозиас.
— Так чё, больше не повидаемся?
— Может, на другой выставке…
— Да я тут, это самое, тебе сказать чего хотел…
— Да, Жозиас?..
— Ты это, шибко фигуристая.
— Что?!
— Слышь, я давно тебе сказать хотел. Уж больно ты мне ндравишься. Обалденно.
— Жозиас, ты ведь женат, правда?
— Не‑а…
— Ну как же — у тебя обручальное кольцо.
— А хоть бы так.
— Ты и врать‑то не умеешь.
— Не, в натуре, я чуть разума не решился. У тебя и фигура обалденная, и это, как его, манеры…
— Сначала только фигура, а потом и фигура, и манеры…
— И фигура, и манеры, и личико, и голосочек… Я точно в тебя втюрился. Ну ты прямо прынцесса, ты, это самое, богиня…
— Иди домой, Жозиас. К жене.
— Щас пойду. Только уж больше мне тебя еще повидать охота.
— И думать об этом не смей.
— Это потому что я бедный, что ли?
— Нет! Потому что ты женат, и у меня тоже есть парень, и я люблю его…
— Да, оно конечно. Ты, это самое, прости.
— Все нормально.
— Мне уж больно повидать тебя охота…
Я протянула руку, он ее поцеловал. Попрощавшись, я поспешила к стоянке. На ветровом стекле моей машины оказалась китайская розочка. Я всплакнула. Неразделенная любовь всегда исторгает у меня слезы. Я еще плаксивее, чем моя мать. Я взяла цветок и допила шампанское.
Через неделю Жозиас все же решил со мной связаться через оргкомитет выставки. Я не ответила. Еще через несколько дней получаю цветы и звуковую открытку, заигравшую «Love me Tender» еще до того, как я распечатала конверт. Открытку я спрятала, и коллеги мои чуть не померли от любопытства.
В открытке было написано.
«Прынцеса!
Я тебе не как низабуду.
У мене все из рук валитца. Хочю еще стобой повидатца. Мой телефон 2343 5434 звони он служебный.
Ради Бога.
С уваженеем
Жозиас».
Прочла я это только дома. Письмо растрогало меня. Я решила позвонить этому простому, нескладному, но искреннему человеку, который был по‑своему красив, хотя и грубоват, и обладал удивительно чистой душой. Ведь он любил, обожал меня и просил ответа ради Бога и с уважением.
Я позвонила. Подошла какая‑то женщина. Я сказала, что хочу поговорить с Жозиасом, и она тут же позвала его. Не очень‑то приятно звучал его голос в трубке, не говоря о вопиющих грамматических ошибках. Хотела было я отказаться, но мое сострадательное сердце заставило меня принять его приглашение поужинать.
Когда я приехала, он уже ждал меня на углу. На нем была голубая рубашка с коротким рукавом и бежевые брюки непонятно из какой ткани. Он протянул мне розу.
Улыбаясь, он сел в машину. Я сохраняла полнейшую серьезность. Понюхав розу, я положила ее на панель управления.
— Куда поедем?
— Да куда хочешь…
— Куда бы ты отвез любимую девушку?
— Не знаю…
— Или жену, или кузину, или подругу…
— Не знаю.
— Куда ты обычно ездишь с семьей?
— В этот самый… В универмаг.
— В универмаг?! Превосходная идея. Так и сделаем. В какой универмаг вы обычно ездите?
— Ну, в этот, в нашем районе который. А мы с тобой, может, в какой другой съездим?
— Ясное дело.
Мы подъехали к универмагу, где прежде я не бывала. Назывался он Северный торговый центр. Выйдя из переполненного лифта, мы решили сначала перекусить.
— Что будем есть?
— Выбирай, прынцесса…
— Каждый выбирает то, что хочет…
Я посмотрела на суши и стала ждать, что он предложит.
— Я, это, пиццу, стало быть…
