Генри и Мэри Крофорд приходились братом и сестрой миссис Грант, жене священника, занимавшего в те дни пасторат. Живые, деятельные, наделенные яркими талантами и неотразимым обаянием, неизменно готовые доставлять удовольствие и получать его, они привыкли к блестящему лондонскому обществу, но нисколько, впрочем, не чуждались и радостей деревенского уединения. Однако за их милым очарованием, секретом которого была лишь естественная непринужденность и обходительность, таилось расчетливое честолюбие и непомерное тщеславие. Натуры неглубокие, лишенные нравственного чувства, они сызмальства были испорчены губительным влиянием воспитавшего их дядюшки, человека грубого и распутного, известного дурными связями. Мисс Крофорд, располагая двадцатью тысячами фунтов, рассчитывала найти себе богатого мужа, а ее брат Генри, обладатель солидного состояния, вел бездумную, праздную жизнь светского вертопраха. Эгоистичный, легковесный и непостоянный, он не питал сердечной привязанности ни к кому, кроме одной лишь сестры, и обожал покорять сердца молодых женщин обворожительными улыбками, живыми речами и ласковым обхождением. Обе сестры Бертрам, Мария и Джулия, поддались его чарам и позднее, поняв, что он вовсе не намеревался связывать себя узами брака ни с одной из них, исполненные разочарования и гнева, безрассудно бросились искать утешения в скором замужестве.
Но неожиданно случилось нечто удивительное: холодный, бессердечный Генри Крофорд полюбил глубоко и искренне, полюбил страстно, со всем пылом молодости, скромную и незаметную кузину сестер Бертрам, Фанни, далеко уступавшую признанным красавицам Марии и Джулии и в красоте, и в талантах, и в утонченности воспитания, и в изысканности манер. Трудно сказать, как такое могло произойти, но только завзятый сердцеед, неприступный Генри Крофорд, неуязвимый для стрел любви, совершенно потерял голову и отчаянно умолял Фанни Прайс стать его женой.
«Отчего же ты отказала ему, сестра?» — неизменно спрашивала Сьюзен на этом месте рассказа. И вправду, если не считать присущего ему легкомыслия и ветрености, с которой он играл чувствами сестер Бертрам (этот проступок Сьюзен судила и вполовину не столь сурово, как сестра, ибо, не питая любви к Джулии Бертрам, готова была с легкостью простить другому презрение к этой особе), Генри Крофорд даже такой, каким изображала его Фанни, строго его осуждавшая, был щедро одарен множеством неоспоримых достоинств. Едва ли его можно было назвать красавцем, но природное обаяние, учтивость и безукоризненные манеры обеспечивали ему успех в любом окружении; он умел говорить занимательно о всяком предмете, был хорошо образован, обладал несомненным актерским даром, превосходно пел и декламировал; искусный и храбрый наездник, умелый и рачительный хозяин в своем поместье, он отличался редким добросердечием и, желая услужить другому, готов был приложить все старания и усердие.
«Так почему же ты не пошла за него, сестрица?» — повторяла, бывало, Сьюзен, и Фанни всякий раз отвечала: «Надобно ли спрашивать? Да обладай он всеми мыслимыми совершенствами, возвышенной душой и добрым нравом, вдобавок к похвальным его качествам, я отказала бы ему, потому что еще ребенком отдала свое сердце кузену Эдмунду. А потом, ты знаешь сама, разразился скандал из-за Марии, который невозвратимо разобщил наши семьи, сделав нас далекими, чуждыми друг другу. Бедный Эдмунд! Как он был подавлен, как сокрушен в те дни, а причиной тому — его привязанность к Мэри».
В этом заключалось еще одно пренеприятное затруднение. Мэри Крофорд, сестра, создание еще более очаровательное, нежели ее брат, ибо она была лишена того суетного, тщеславного пристрастия пленять сердца, что развратило нрав молодого Генри, обратила свой взор на Эдмунда Бертрама и готова была, невзирая на честолюбивые мечты о выгодном замужестве, благосклонно принять его ухаживания, хотя тот был всего лишь младшим братом будущего баронета. Эдмунд же, к молчаливому отчаянию Фанни, одно время воображал себя влюбленным в прелестную и обаятельную лондонскую красавицу.
«Она восхитительно играла на арфе, Сьюзен, а ее речи всегда были так забавны и занимательны… хотя, на мой взгляд, временами шутки ее граничили с непристойностью. Мэри не упускала случая посмеяться над духовенством; подобное легкомыслие больно ранило бедняжку Эдмунда. Думаю, главным препятствием к браку с Эдмундом послужило то обстоятельство, что ему предстояло принять сан и унаследовать всего лишь долю младшего брата. Однако же, полагаю, она его любила, насколько позволяла ее легковесная натура; уверена, в конце концов она решилась бы на союз с ним, если бы не несчастье с Марией».
Мария Бертрам, ставшая женой человека богатого, но совершенно ничтожного, вновь повстречала Генри Крофорда в Лондоне и, глубоко уязвленная небрежением, с которым тот играл ее чувствами, а затем бросил, приняла его холодно, с презрением. Почувствовав, что тщеславие его задето, Крофорд попытался вновь завоевать расположение Марии, и прежде чем успел осознать, какую навлекает на себя опасность, страстно влюбленная женщина оставила постылого супруга и бежала к нему.
«Боже милостивый! — ужаснулась своим мыслям Сьюзен. — И этакий распутник, этакий растлитель чужих жен вновь водворится в Мэнсфилде и будет принят здесь как гость! О нет! Том никогда этого не допустит».
Тут Сьюзен пришло в голову, что, возможно, ее долг — уведомить кузена, кто эти новые люди, которых он, сам того не ведая, приютил в Уайт-Хаусе.
Том единственный из братьев и сестер Бертрам не стал жертвой рокового очарования Крофордов. Благодаря прозорливости или недостатку чувствительности или же, быть может, частые отлучки его из Мэнсфилда послужили тому причиной, но Тому удалось избежать всеобщего увлечения молодой парой; изнурительная лихорадка уложила его в постель незадолго до того, как распался брак Марии, и волей случая сознание той разрушительной роли, которую сыграли злополучные брат с сестрой в бесчестье семьи Бертрам, не нанесло ему жестокого удара. Фамилия Крофорд, упомянутая его поверенным, не заставила его насторожиться.
Да, Тома, несомненно, следовало поставить в известность о том, кто такие Крофорды, и сделать это надлежало Сьюзен. Однако еще более она чувствовала себя обязанной ответить несчастной, немощной Мэри, писавшей Фанни столь страстно, с трогательной привязанностью и доверием. Быть может, именно в эту минуту, не получив отказа, который, как она заверяла, удержал бы ее от осуществления заветнейшей мечты, бедняжка была уже на пути в Мэнсфилд, полная надежд на скорую встречу с друзьями. Не в силах долее терпеть неизвестность, Сьюзен позвала дворецкого.
— Баддели, вы, случаем, не знаете, новые арендаторы мистера Тома уже прибыли в Уайт-Хаус?
Она не сомневалась, что в такой маленькой деревушке, как Мэнсфилд, подобные новости разносятся в мгновение ока, переходя из уст в уста, так что к вечеру все в округе будут знать о приезде Крофордов; хозяева усадьбы, разумеется, услышат новости последними, но прислуга, по-видимому, уже осведомлена. Так оно и оказалось.
— Да, мисс, они приехали в коляске из Нортгемптона. Я слышал, леди выглядела скверно, сказать по правде, она больна, совсем больна; горничная сразу уложила ее в постель. И тотчас послали за доктором Фелтемом. Это те самые господа, мисс, что были здесь, кажется, назад тому лет пять или шесть, еще до того как вы приехали в Мэнсфилд, пасторский дом занимал тогда старый доктор Грант; помню, в то лето молодому мистеру Тому вздумалось актерствовать, и он приказал выстроить театр в кабинете хозяина. Господи, ну и шуму было, доложу я вам, когда хозяин — старый хозяин — воротился домой и увидел у себя в кабинете сцену да занавес в пятьдесят ярдов сукна. Да, леди и джентльмен из Уайт-Хауса, верно, те самые; они были дружны с мисс Марией, мисс Джулией и мистером Эдмундом, все вместе играли в театре да пели, бывало. Редкая красавица была эта мисс Крофорд. Но, сказывают, теперь она уже не та, что прежде. Джентльмен, тот нисколько не переменился. А леди, говорят, страх как подурнела.
— Благодарю вас, Баддели, — сказала Сьюзен и, как только дворецкий удалился, села писать письмо.
«Милостивая госпожа», — начала было она, но, зачеркнув написанное, вывела.
«Дорогая мисс Крофорд!
Я только что получила Ваше письмо, адресованное моей сестре Фанни, и спешу сообщить Вам печальную весть, что сестра моя и зять теперь в отъезде. Дела, связанные с недавней кончиной моего дядюшки, сэра Томаса Бертрама, вынудили их отправиться в Вест-Индию. Я осмелилась вскрыть Ваше послание, поскольку сестра просила меня отвечать на все письма и сообщать о ее отъезде и о настоящем местопребывании. Я, конечно же, перешлю ей Ваше письмо с ближайшим почтовым судном, но, боюсь, пройдет не меньше четырех месяцев, прежде чем Вы получите ответ. Фанни с мистером Бертрамом едва ли вернутся в Мэнсфилд раньше сентября.
