Узнаёте в этом табернас первоначальную форму нынешнего эльзасского Цаберн’а? Подумайте, какие сложные процессы должны были произойти, чтобы одно название превратилось в другое. Подумайте, какой глубокий интерес представляет сохранение древнего имени на протяжении стольких веков, пусть хоть в трудно узнаваемом виде: ведь через него, как через окошко, можно заглянуть в жизнь, протекавшую почти два, а то и два с лишком тысячелетия назад! Подумайте, легко ли было топонимистам раскрыть историю этого имени; какое блестящее знание прошлого, какое виртуозное владение древними и новыми языками понадобилось для этого... Подумайте и низко склоните голову перед топонимикой...
Может быть, вы думаете, такие задачи встречаются не так уж часто? Они возникают на каждом шагу.
Несколько лет назад я, перечитывая одну из книг великолепного писателя-географа В. К. Арсеньева «В Уссурийской тайге», наткнулся на сообщение, которого не замечал раньше. Оказывается, в бассейне реки Уссури, за десятки километров от ближней железной дороги, Арсеньев в начале нашего века обнаружил маленькое селение, скорее стойбище, Паровози [23]1.
Путешественник выражает полное недоумение по этому поводу. Никакие «паровозы» в те времена не {52} только не ходили в этих местах, но, безусловно, не были даже известны местным жителям. Никто из них не ездил на поездах, во сне не видел их. Но имя-то «Паровози» — налицо? Оно требует объяснения! А подите найдите его...
Великолепная, Великолепная, но и мучительная наука топонимика!
Милая речка Печалька и подозрительный Кия-Шалтырь
Нет, в самом деле, неужели вам не нравится это название: Печалька? Когда я впервые услышал его, мне сразу полезли в голову сказочные образы... Глухая глушь; над тихой речной заводью сидит, охватив колени руками, грустная девочка, бедная Аленушка... «Братец Иванушка, где ты? Речка Печалька, расскажи, где он?» Бывают же на свете красивые имена мест! [24]2
Однако топонимика рассуждает так: красота — прекрасное дело, но истина дороже всякой красоты! Сейчас вы узнаете, как воды речки Печальки унесли с собой мои сентиментальные восторги... Зато они одарили меня другим наслаждением.
Но начинать придется не с Печальки, а с Кия-Шалтыря.
«Понимаете, есть такой Кия-Шалтырь... Далеко ушел он от областного центра, от районных городов, от сел и деревень Кемеровской области, подобрался к Красноярскому краю...»
Так неожиданно начинался в «Литературной газете» за 13 октября 1963 года подписанный журналисткой М. Белкиной живой и интересный очерк, посвященный одной из сибирских новостроек. Очень весело, очень красочно М. Белкина рассказывает о двух своих, за три последних года, визитах в этот самый Кия-Шалтырь.
В 1960 году она с большим трудом туда добралась: никаких дорог не было.
«И врезались мне в память избушки. Тайга. Гора. Дождь. И еще — грязь. Грязь там особая, кия-шалтырская. Зазевался, и — нет сапог: стянет «глина четвертичного отложения, категория крепости — два-три», как пояснили мне топографы». {53}
В 1963 году М. Белкина прикатила в Кия-Шалтырь уже автобусом, по великолепному — «само под колеса стелется» — шоссе. Еще сквозь автобусные стекла на месте избушонок-развальцóв она увидела бетонный большой мост через реку, за рекой — город с двухэтажными домами, с гостиницей и парикмахерской...
« — Что, не признаете, как тут было?
Тайга была...
Спрыгнула с автобуса и увязла в грязи. Глина, «четвертичного отложения, категория крепости два-три»...
— Узнаю Кия-Шалтырь.
— Это — Белогорск!
— Белогорск?
— Комиссия из Кемеровской области приезжала, постановила: переименовать. Потому как неизвестно, что Кия-Шалтырь обозначает. Можно ли доверять географическому названию?»
А в самом деле — можно ли? Я говорю о таких случаях, как этот, когда название выглядит вовсе непонятно, и неизвестно, ни откуда оно взялось, ни что может значить.
Пусть корреспондентка «Литературной газеты» М. Белкина ведет за собой читателей по новенькому, только что вылупившемуся на свет, как из яйца, городку, получившему сразу два спорящих друг с другом имени,— мы задержимся над этим интригующим вопросом: доверять или нет?
Имя нового городка непонятно. Для кого? Для тех людей, которые в наши дни работают в этих местах, управляют строительством, возглавляют администрацию в области и в соседнем Красноярском крае. Для русских людей.
Оно непонятно им по двум причинам: во-первых, появилось оно очень давно, и, во-вторых, дано оно было месту как раз не русскими и не на русском языке. Кем же, и на каком? Не думайте, что установить это так уж просто!
Когда русский человек впервые появился здесь — а это было во времена Ермака Тимофеевича, может быть, чуть позже, — он застал тут древнее население края, немногочисленное, но издавна считавшее эти места своей родиной, знавшее их как свои пять пальцев и давно успевшее окрестить по-своему каждую падь в го-{54}рах, каждый порог на реках, каждый обрыв и крутояр над их течением. На своем языке или — на своих языках?
Дело в том, что до прихода русских история этих мест была не простой и не однообразной. Тут жили рядом друг с другом, соперничали, теснили одни других многие племена разного происхождения: и тюркские — чулымцы, хакасцы, шорцы, — и селькупские, близкие к ненцам, к северным финским народам. Приходил один народ, крестил горы и реки по-своему. Вытеснял его другой — перекрещивал их на свой лад, иногда просто заменяя имя другим, иной раз переделывая его на новый манер, а порою оставляя старое название: «Кто его знает, в честь какого бога или духа назвали место наши предшественники? Может быть, их бог был очень сильным и обидчивым? Дадим его жилью другое имя, а он рассердится и покарает нас... Пусть уж все остается как было...»
Затем появились русские и стали поступать примерно так же. И в результате образовалось великое множество проживших долгий век имен, когда-то, на каком-то языке имевших очень точное (и, вероятно, совсем простое, даже проще, чем по правилам «Таинственного острова» приданное) значение, но затем, при переходах от народа к народу, при сложных скрещениях и изменениях, превратившихся в малопонятные, хотя и звучные, чистые названия.
То, что некогда было значимым словом, именем нарицательным, а нередко и сочетанием слов, превратилось в имя собственное, не имеющее никакого определенного смысла. По крайней мере, значение это, глубоко спрятанное внутри имени, недоступно никому из людей, сегодня его произносящих... Но ведь оно же было известно когда-то? Оно таится там, в глубине этого пустого скопления звуков. И что, если в какой-то момент оно вырвется оттуда, воскреснет?
Все знают: имена бывают очень различными и по своему смыслу, и по той эмоциональной окраске, которую люди в них вкладывают. Нередко они строятся, чтобы передать преклонение, восторг человека перед удивительным, поразившим его воображение произведением природы: озеро Красавица, гора Высокая, ключ Малиновая вода, речка Серебрянка, деревня Красный Холм, река Красивая Меча... Красиво! Но ведь встречаются {55} на карте и мира и нашей страны названия совсем другого сорта и смысла. Помните у Некрасова в «Кому на Руси жить хорошо» деревни Горелово, Неелово, Разутово, Знобишино, Дырявино, Заплатово, Неурожайка? Хороши имена?
Не следует думать, что это вымысел поэта, что имена придуманы «для агитации»... В газете «Правда» (4 августа 1964 года) сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета Белорусской ССР. Этим указом заменялись новыми старые названия деревень, таких, как Бесхлебичи в Пинском районе, Свиноупы (Городкский район), Неумываки (Минский), Гниляки (Глубокский)... На Полесье, по свидетельству газеты, до наших дней дожили поселки Мохоеды и Короеды, были в Белоруссии деревни Горечь и Скорбичи, Голодница и Синебрюхи. Я сомневаюсь, чтобы это название тоже имело неодобрительное значение. Вряд ли «синее брюхо» может быть признаком нищеты или голода. Не связано ли имя деревни с обычаем носить какие-либо синие жупаны или с прозвищем ее основателя: он спокойно мог передать его своему потомству. Но все может быть; так или иначе — имя, не вызывающее умиления.
Это характерно не только для старой России: подобных «плохих» имен хватало и хватает повсюду. У немцев не так давно еще существовали населенные пункты Ангст унд Нот, то есть «Страх и бедность», даже «Страх и нужда» и Гибиснют (не берусь точно перевести; нечто в духе: «Неподаваловка милостыни»). У американцев есть и Грейт Мизери Айлендс — «Острова великой нищеты», и Уорри — «Тоска». Французское местечко Крэвкёр лё Гран, расположенное неподалеку от Парижа (Арамис в «Трех Мушкетерах» застрял тут, во время путешествия трех друзей в Англию за бриллиантовой подвеской королевы), носит имя, означающее «Великая досада».
