У кровати стоял Лев. Я сказала:
– Привет.
– Привет-привет… – протянул он и поинтересовался: – Ты что на звонок не отвечаешь? – Почему так долго спишь?
– Ты же сам твердил, что нужно есть побольше фруктов и как можно больше спать. Вот я и выполняю твои указания.
– А я и не знал, что ты у нас такая послушная.
– Так вот теперь будешь знать.
Я спустила ноги на пол и протянула руку к платью. Лев внимательно проследил за моим движением, и тут я с ужасом заметила, что платье у меня порвано. Я замерла от страха.
– Ты где платье порвала?
– Упала.
– Упала, говоришь? А с чего это ты падаешь?
– Живот большой, носить тяжело. Равновесие нарушилось, центр тяжести тела сместился.
– Что-то я не замечал, чтобы у тебя равновесие нарушалось.
– А ты и не мог заметить, ты знаешь меня всего пару дней.
– Ты хочешь сказать, что ты и раньше равновесие теряла?
– Теряла, особенно когда живот прямо на глазах расти начал.
– А ты об этом врачу говорила?
– Забыла, но в следующий раз обязательно скажу.
– Сделай милость, – усмехнулся он, задрал мне платье прямо до самого живота и уставился на синяки, ссадины и разбитые колени.
– Это тоже равновесие?
Поняв, что мне нечего терять, я заголосила что было сил:
– Кто дал тебе право лазить ко мне под платье?! Ты что, врач?! Я, как тебя увидела, сразу поняла, что ты озабоченный тип. У тебя бабы давно не было? И не стыдно тебе приставать к беременной женщине? Это же какой грех нужно взять на душу?
– Дура ты, – пробормотал Лев, позеленев от злости, и вдруг закричал: – Ты мне басни не рассказывай! Не на того напала! Как женщина ты меня не интересуешь. Говори правду, а то не посмотрю, что ты пузатая, удавлю!
Меня трясло как в лихорадке, чувствовала, что сейчас может произойти непоправимое, прошедшая ночь покажется мне просто пустяком.
– Врешь, – тихо сказала я.
– Ты о чем?
– О том, что я как женщина тебя не интересую. Я видела, как ты на меня в аэропорту пялился.
Лев раздул ноздри, его кадык задергался.
– Ты дурой прикидываешься или в самом деле думаешь, что я могу на пузатую бабу запасть? Да я смотрел на тебя как на товар, точнее, на упаковку товара. Не скажешь, что тут произошло, я тебя, ей-богу, прибью!
Я легла на кровать, положила руки на живот и жалобно застонала:
– Лева, Левушка, я, по-моему, рожаю.
– Что?
– Я говорю, у меня схватки начались!
– Ты… это правда, что ли? Тогда нужно в клинику ехать. «Неотложку» вызывать нельзя. Ты должна только у нашего врача рожать. Вроде же еще не срок?
– Я до твоего врача не доеду. Рожу по дороге, похоже, преждевременные роды…
– Тогда врач сам сюда приедет.
– Опоздает. Ой-ё-ёй! Мамочки! А-а-а!
Лев вытаращил на меня глаза:
– Ты что?
– Как что? Ой! Принимай роды!
– Кто? Я?!
– Ты! Ой, не могу…
– Ты чего?.. Я не умею… Ольга, ты меня не разыгрываешь? Ты же знаешь, я шуток не прощаю…
– Не до шуток сейчас. Сними мне трусики.
– Что?!
– Трусы стяни, глухая тетеря!
– Зачем?!
Судя по всему, Лев действительно впервые в жизни видел рожающую женщину. Ему легче было провалиться сквозь землю, чем оказать мне хоть какую-то посильную помощь.
– Давай быстрее, а то уже скоро головка появится, не могу же я в трусах рожать!
Последние слова произвели на моего гида впечатление. Дрожащими руками он принялся снимать с меня трусы и даже попытался разглядеть, что же творится между моих ног.
– Ольга, а может, лучше врача вызовем? Может, ты потерпишь?
– Идиот! Как я могу терпеть, если это от меня не зависит?
Широко расставив ноги, я слегка приподнялась и скорчила скорбную гримасу:
– По-моему, воды отошли. Ну-ка, проверь.
– Как?
– Сунь палец.
– Куда?
– Во влагалище, куда же еще.
– Зачем?
– Сунь, тебе говорят.
Перепуганный Лев сунул палец мне во влагалище и тут же выдернул его.
Сжав кулаки, я громко застонала и стала кататься из стороны в сторону.
– Мы должны знать, отошли воды или нет.
– Господи, да что ж делать?! – побледнел Лев.
– Узнать, какая среда.
– Как?!
– Попробуй языком.
Расставив ноги пошире, я застонала еще громче и почувствовала горячий и до боли приятный мужской язык, касающийся моего влажного естества. Расплывшись в блаженной улыбке, я притянула голову мужчины ближе и, не помня себя от наслаждения, прошептала томно:
– Левушка, господи, как хорошо… Только не останавливайся.
Лев подскочил и заревел, как раненый зверь:
– Вот тварь, наколола! Сука драная! Все придумала!
Натянув платье до самых колен, я произнесла невинным голоском:
– Я тут ни при чем. Я думала, это схватки, а оказывается, ошиблась. Я же никогда не рожала. Откуда я могу знать, какие у меня должны быть ощущения? Зато теперь знаю, какое должно быть обезболивающее лекарство.
Лицо моего гида менялось каждую минуту. Оно то побагровело, то зеленело, а то как-то неестественно белело.
– Ну теперь я тебя действительно убью.
– Не убьешь.
– Почему?
– Потому что тебя в тюрьму посадят.
– Не посадят. Тебя никто не будет искать, ты тут незаконно находишься.
– Я не верю, что ты можешь пойти на такое преступление. У тебя ведь жена при родах умерла.
Я скрестила руки на груди и посмотрела на разъяренного Льва с мольбой. Он схватил меня за руку и волоком потащил по коридору в столовую. За столом сидела Дина и вытирала окровавленный нос. Рядом с ней сидел здоровенный браток, весом не меньше ста шестидесяти килограммов.
– Дина, откуда у тебя кровь?! – с ужасом воскликнула я.
– От верблюда, – злобно посмотрел на меня браток. – Давай присаживайся. У меня и к тебе есть разговор.
Я приготовилась к самому худшему.
– Где ваша домработница? – ударил он кулаком по столу.
– Какая? – спросила я еле слышно.
– Обыкновенная. Ты комедию не ломай, а то щас будешь утираться, как твоя подруга.
– Я ничего не ломаю. Я просто не понимаю, о ком идет речь.
– Речь идет о бабке, которую мы оставили за вами присматривать – кормить, поить, следить за тем, чтобы не нарушали режим и не вредили ни себе, ни здоровью будущих детей.
– А что с ней?
– Пропала.
– А мы-то тут при чем? Мы сидели по своим комнатам и не высовывали носа.
– Надо же! С каких это пор вы такие послушные?
– А мы всегда такими были. Нам нужны ваши деньги, а вам нужны наши дети.
Я украдкой посмотрела на Льва и мысленно молила его только об одном: чтобы он не рассказал о ссадинах и синяках на моем теле. Если он это сделает, мне конец. Лев словно услышал мою мольбу и стоял молча.
Носовой платок Дины промок и стал ярко-багряного цвета.
– Дина, у тебя же кровотечение! Тебе в больницу надо!
– Выживу, – еле слышно пробормотала она и бросила окровавленный платок на пол.
– Жить будет, – подтвердил браток и, взяв мою руку, сжал ее что было силы. Я застонала:
– Ты что?! Больно же!
– Больно, говоришь?
– Конечно, пусти!
– Терпи, потому что будет еще больнее.
Неожиданно Дина сползла на пол и, взявшись за живот, скорчилась от боли. Я встала на колени рядом с ней и приподняла ее голову.
– Динка, ты что?! Разве можно так – животом об пол? Ребенку же больно, ей-богу! Ты же ему навредишь!
Лев присел на корточки рядом со мной.
– Она тоже прикалывается?! – подозрительно спросил он. – Решила немножко покуражиться?
– Дурак ты! – крикнула я. – Не видишь, человеку плохо? Ее спасать надо!
Мне показалось, что Дина ничего не видит и не слышит. Но она неожиданно приоткрыла слипшиеся губы и с трудом выдавила, уставившись в потолок:
– По-моему, мне конец. Наверное, не только мне, но и сыну. Я же скрыла от фирмы, что у меня слабое сердце, что мне совершенно нельзя нервничать, я же как лучше хотела – денег заработать. Машеньку с Пашкой к морю вывезти… Мой Пашка до седых волос дожил и ни разу моря не видел… Я ведь все справки подделала… Мне по всем показаниям запрещено рожать.
– Она, по-моему, в натуре сейчас сдохнет! – Браток быстро достал мобильный телефон.
Пока он вызывал врача, я как завороженная смотрела на Динку и приговаривала сквозь слезы:
– Динка, ты давай не выдумывай… ты только держись… Сейчас врач приедет.
– Нет, – простонала Динка и положила руки на грудь. – Знаешь, о чем я жалею больше всего? Жалею, что так и не подарила наследника своему мужу. Ведь где один, там и второй. Хрен с ним, с этим морем. Жили же мы как-то столько лет без него. Господи, Ольга, если бы ты знала, как я своего мужа люблю! Если бы ты знала! А Машеньку… Я ей круг купила и детские ласты. Думала, что на море ее плавать научу. Ты, Ольга, свою доченьку люби и никому ее не отдавай. Слышишь, не отдавай. Это я сейчас поняла: можно торговать чем угодно, только не детьми. Дети – это святое. Понимаешь, святое. А все, что святое, не продается. Если бы сейчас повернуть время вспять, я бы никому своего сыночка не отдала. Любого бы задушила, кто к нему хоть пальцем бы прикоснулся.
