ты полноправный гражданин вечно юной страны — страны студентов.
— Money21, — Гаджендра бросил беспокойный взгляд на свой чемодан.
***
Стук клавиатуры приостановился: девушки, сидевшие за столами друг напротив друга, прыснули со смеху:
— Ей почти 50 лет, а она приехала учиться. Да еще в аспирантуру, — не могла удержаться от смеха девушка, напоминавшая крысу.
— Бабушка! Так и будем ее называть, — поддакнула обладательница конского хвоста, добавив: — какое у нас общежитие похуже: 15–е или 14–е, чтобы поселить её, так, чтобы… мало не показалось? — и девушки пустились наперебой обсуждать запахи, трещины в штукатурке и количество тараканов в этих двух общежитиях.
В центре кабинета — черное кресло. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, насколько оно мягкое и как бы сказал человек, продававший его, «эргономичное». Пыльный компьютер соседствует с металлической термокружкой и черной ручкой, одним своим видом говорящей о солидности её владельца.
За столом пил что-то из своей кружки молодой, но лысый мужчина в ярко-синем костюме. Собственно, сидел он редко: однажды к нему на работу пришел его пятилетний сын, Дима. Пробыв в кабинете четыре часа, поиграв в самолетик, пробежав три раза вокруг стола, построив какие-то кубики в своем планшете, мальчик вдруг выдал:
— Папа приходит, говорит тётям, что делать. Потом пьёт чай. Потом гладит ручку на столе — не пишет ей, только гладит, она слишком дорогая, чтобы ей писать. Мне эту ручку брать тоже нельзя. Потом папа ещё куда-то ходит. В компьютер папа не играет, а тёти все время играют, ещё после работы, когда стемнеет, сидят и за компьютерами играют, а папа смотрит, чтобы тёти никуда не ушли, пока он их не отпустит. Если он уйдёт, они сразу уйдут.
— Ждёте, когда хан уедет? — бросила из-за приоткрытой двери дама, державшая пачку паспортов и что-то говорившая в коридоре про визы для студентов.
Хан, он же мужчина в синем костюме, усмехнулся, но брезгливо поёжился, напомнив всем присутствующим, сколько смуглых студенческих тел стояло вот здесь ещё в сентябре.
Смуглые люди вызывали у него приступы тошноты — это несложно было заметить. Он этого не скрывал. Сегодня он улыбался, ведь в кабинет давно не ходят студенты: последнего поселили в октябре. Но дверь открылась.
***
Начальник почувствовал холод, словно откуда-то дуло. Видимо, у него подступила тошнота к горлу: он стал прикрывать рот рукой и наклонился вперед. В кабинет сначала ворвалась высокая девушка с горящими черными глазами. Затем — пошатываясь в разных сапогах, ввалилось… нечто. Девушка принялась нервно снимать с этого нечто черный пуховик в пол. Молния заедала, девушка то объясняла что-то, то продолжала энергично раскутывать этот безразмерный сверток. Наконец, из свертка выпал (начальник поперхнулся) смуглый юноша с копной смоляных волос на голове. "Палочник какой-то. Так и буду звать", — повторял хан в синем костюме, не раз пересказывая эту историю коллегам из визового отдела.
— И тут эта девушка понесла немыслимую чушь. Якобы у него, этого студента из Индии (имя сложное, не запомнил) осталось чуть меньше тысячи рублей на всё про всё. Якобы ему собрали зимнюю одежду добрые люди. И ещё у него, видите ли, нет денег, чтобы снимать квартиру, пока он ждёт общежития. А из хостела гонят, — на этом месте начальник отдела адаптации начинал смеяться, — Нет, вы слышали? Все заселяются не сразу. А про деньги он явно врёт. Да и какое мне дело, что ему не хватает на еду. Я так и сказал.
— А потом как она взвелась, эта девушка — волонтёр, когда стала говорить, что ей надо работать, а она не может бросить этого студента. Дескать, он здесь никого не знает, ни на каком языке не говорит. Чушь! Да и я посмотрел по системе: она студентка. Какая работа?
***
— Даже не знаю, чем помочь. В нашем городе нет землячества Индии. Есть арабское, африканское землячество. Много китайцев. А индусов — буквально три студента, — сообщение высветилось на экране моего телефона. Пытаюсь не заснуть, с надеждой ожидая сообщения от Марселя — он возглавляет волонтерский отдел в университете. Марсель поясняет, насколько странно со стороны студента приезжать в незнакомую страну с такой суммой — тысячей рублей.
— Три индуса. Можно мне связаться с ними? — глаза слипаются. Кажется, ожидание длится слишком долго. Кумар. Он не сможет всё время находиться с Гаджендрой. Но даст денег на хостел, а там… Tomorrow22 — это надежда.
Перешагнув порог хостела, Кумар сразу протянул мне руку. Горячая рука. Розовая клетчатая рубашка. На запястье — браслет из переплетающихся кожаных нитей. Кумар бросил на Гаджендру оценивающий взгляд, обменялся с ним парой реплик на языке, понятном лишь им обоим, и взял его телефон, уставившись в экран: переписка с агентом из Индии — Гаджендра в ней ничего не понял. Через минуту лицо Кумара, и без того тёмное, приобрело багровый оттенок, а на виске запульсировала жилка. Встряхнув зачем-то рукой, индус резко вскрикнул:
— They want to full us23!!! — Кумар принялся объяснять мне значение того, что произошло. Гаджендра заплатил каким-то агентам. Они забрали его деньги себе, не оставив ему ничего другого, кроме как побираться в чужом городе.
Гаджендра растерянно переводил взгляд с Кумара на меня и наконец произнес:
— Hungry24, — он показал на свой рот.
Кумар бросился к стойке хостела, откуда маняще пахло кофе.
На следующие два с половиной месяца Кумар превратился в заботливого родителя. Утром и после занятий он кормил своего земляка, не только покупая ему блюда, но и поясняя, из чего они приготовлены и как их надо есть. Оставляя Гаджендру, чтобы пойти на пары, он выскакивал из аудитории по его первому звонку или сообщению. А во время большой перемены заходил в кабинет к лысому мужчине в синем костюме, а потом к проректору, наконец и к ректору.
Я ходила с ним вместе всего пять раз. Но он делал это каждый день: сначала в декабре, затем в тех днях, что оставались рабочими в январе, а потом и в феврале.
Кумар становился прекрасен, когда, потрясая в воздухе какими-то документами, напоминал очередному обладателю делового костюма о том, как университет призывает всех студентов ехать сюда со всего мира. Иногда он переходил в патетические интонации, призывая ту сторону к человечности. Иногда угрожал испортить вузу репутацию. Но тут же переходил в почтительный тон, если в словах власть имущего звучала хоть нотка надежды, что незадачливого студента, Гаджендру, поселят в общежитие и пустят, наконец, на занятия.
***
Солнце стало чаще освещать сугробы, становилось как будто теплее и светлее
