Все приникли к окнам. Наконец, доносятся крики.
Крики.Воры! Воры! Разбойники! Сюда, сюда! Помогите!
Всеволожские и их люди выбегают на крыльцо. Варвара и Гордей бегут в направлении криков.
Крики.Бей их! Это сонцевские, я их узнал! Давай, Сенька! Всыпь им, Лукашка!
Голос Варвары.Не смей, Гордеич! Тебе барин запретил!
Андрей один. Он несколько секунд стоит в растерянности, потом бежит бегом в деревянную часовню возле дома.
В часовне.
Луна ярко светит в окно. Освещает икону, изображающую Христа с раскрытой книгой на коленях. Текст: «Аще кто хощет по мне идти, то отверзи ся, возьми крест свой и по мне иди».
Андрей хватает свечу, ставит перед образом и вдруг соображает, что ему нечем ее зажечь. За окном крики. Андрей в замешательстве. Свеча загорается сама.
Андрей.Господи Боже!
Андрей падает на колени, прижимается головой к ножке подсвечного стола, целует ее.
Андрей.Господи Боже! Милый Ты мой!
Голос Всеволожского.Андрей! Андрей! Где ты подевался?
Всеволожский врывается в часовню.
Всеволожский.Ну конечно, баба богомольная!
Хватает Андрея за шиворот, вытаскивает из часовни.
Крики.А-а-а! Бегут! Бегут! Трусы! Догоняй их, ребята! Бей их!
Голос Варвары.Назад! Все назад! Барин не велел.
Андрей, Всеволожский и Митрофаныч бегут навстречу возвращающимся мужикам. Женщины и дети тоже собрались большой толпой.
Всеволожский.Ну молодцы, ребята, молодцы! Век вашей службы не забуду. Сейчас Павел Митрофаныч всем по чарке нальет.
Андрей.А завтра каждому по двадцати копеек серебром. (Всеволожский морщится. Андрей говорит ему на ухо)Из моих, из моих.
Всеобщее веселье.
Двое мальчишек, ходивших догонять разбойников, бегут к усадьбе.
Мальчишки.Пожар! Пожар! Сонцевские господский амбар подожгли.
Крик общего ужаса.
Голоса.Погибли мы, погибли! — Ветер на деревню! — Ой, батюшки! Матерь Божья! Святые угодники! — Ветер-то какой! — Ой, погибель пришла! — Все погорим!
Андрей(посреди толпы, властно).Бегите, тушите! И Бога молите! Господь помилует нас! Помилует нас Господь!
Несколько старых женщин опускаются на колени, творя крестные знамения. Все остальные бегут к горящему амбару.
Сильный ветер гнет деревья.
Пламя над горящим амбаром поднимается вверх, ни одна искра не отлетает в сторону.
Некоторые из прибежавших крестьян при виде этого зрелища застывают в изумлении. Остальные бросаются тушить.
Варвара(изумленно).Павел Митрофаныч, глянь, и впрямь чудо.
Митрофаныч(раздумчиво).Ветер, он как вода в реке. Где прямо течет, а где в воронки завихряется. Видно, в эфтом месте и случилось завихрение. (Вежливым тоном)Но, конечно же, за все Господа благодарить надо.
3– а. В доме Всеволожских
Иван Родионович в кресле, в отчаянье. Евдокия, Андрей, Фима, нянька Настасья, Митрофаныч.
Фима(опускается на колени, обнимает отца).Батюшка, голубчик, но ведь все живы, все цело. Ну, сгорело что-то! Разве ж мы не проживем?
Всеволожский.Все труды прахом! Целый год труда, и всё прахом.
Евдокия.Бог дал, Бог взял, Родионыч. Грех роптать, ведь такая беда миновала!
Всеволожский.Да если бы само собой загорелось! Да я бы слова не сказал! — Но когда такое творится! У всех на виду! Ничего не боятся! Грабят, поджигают! И все их знают — и ничего.
Митрофаныч.Мы такое только в Смутное время видели, ей-богу. При старом царе, при старом воеводе такое и присниться не могло.
Всеволожский.Нет, я должен с ним поговорить! Я поеду в Касимов, я ему все скажу.
Андрей в продолжение разговора стоит поодаль, блаженно переживая произошедшее. Услышав последние слова Всеволожского, поворачивается к нему.
Андрей.Он того и ждет, чтоб ты пришел. Сам
и прислал сонцевских, чтоб тебе про то напомнить. Только с пустыми руками к нему ходить без толку. Либо дань ему надо заплатить, либо охранную грамоту от какого-нибудь вельможи московского в нос ему ткнуть.
Митрофаныч.Да, вот так. В прежние времена
в Золотую Орду дань возили. А теперь эта Орда на каждом перекрестке.
Евдокия.Давай в Москву поедем, Иван Родионыч.
Всеволожский(кричит, стуча кулаком).Я сначала в Касимов поеду! Пусть он мне в глаза посмотрит! Я столбовой дворянин! Я за царя сражался! Я Сергиеву Лавру оборонял!
Настасья.Батюшка, да не убивайся ты так, себя
пощади. Он мизинца твоего не стоит, воевода этот.
Фима(обнимая отца).Ну конечно же, мы поедем в Касимов. Завтра же все поедем. Отец Никола, чай, по тебе соскучился, он так тебя любит.
Всеволожский(смягчаясь).А ты в Касимов ехать не боишься? А как матушка попадья начнет тебя сватать?
Фима.А я храбрая, я никого не боюсь. Я даже матушки Глафиры Петровны не боюсь.
4. Москва
У Кузьмы Кузьмича.
Кузьма и Поликарп (помощник Трофима). Кузьма.Давно ты не появлялся.
Поликарп.Прости, батюшка Кузьма Кузьмич. Работы много было. А Трофим Игнатьич, сам знаешь, мужик дотошный. Все ему надо знать, где был, куда ходил.
Кузьма.А как про жалованье вспомнил, так сразу время нашлось.
Поликарп(падая на колени).Кузьма Кузьмич, да что жалованье! Я и так по милости твоей как сыр в масле катаюсь. Да разве я когда забуду, что ты меня, сироту, к такому месту пристроил. А что давно не был — мой грех, каюсь. Но я, чай, не у бояр Стрешневых служу. Сам знаешь, князья наши — люди тишайшие. Князь Симеон Васильич всегда повторяет: кто Смутное время пережил, тому заради тишины ничего не жалко. Да если бы я про какой злой умысел…
Кузьма.Ты, Поликушка, поднимись и встань-ка вон там, возле окошка!
Поликарп идет ближе к свету, к окну. Кузьма пристально смотрит ему в лицо.
Кузьма.Тебе ведомо, Поликарп, что такое ересь?
Поликарп(ошарашенный).Я, батюшка, читать-писать умею, в уме считаю побыстрее самого Трофим
Игнатьича, еще я шорное дело знаю, столярные работы делать умею… Где же мне еще какие-то ереси знать, что я — семи пядей во лбу?
Кузьма(цедит).Больно много говоришь, Поликушка.
Поликарп.Это я со страху. Я же вижу, что ты
на меня гневаешься, а за что — понять не могу. Оттого и страшно.
Кузьма.Ну хорошо. Я тебе помогу. Ходят к твоему Трофиму диковинные страннички, а ты об этом ничего не докладываешь.
Поликарп.Ну, батюшка, их же столько ходит! Им тогда запись вести надо. А уж что они несут! Каждый думает, чем больше наврет, тем больше ему подадут. Они же заради этого и странствуют.
Кузьма.А Михайло Иванов, что по воде ходит, он тоже подаяния просить приходил? Да? И князь Симеон Васильевич ему из своих рук подавал?
Поликарп.Ну, батюшка Кузьма Кузьмич, ну ты прям Даниил-пророк! Был такой старец в усадьбе нашей, только меня в ту пору в Москве не было. Меня Игнатьич в нижегородские имения посылал, у нас там падеж скота случился.
Кузьма(сквозь зубы).Где у них только нет имений. — (Громко)Так почему же не доложил?
Поликарп.Да кабы я помыслить мог, что тебе про это знать важно. Теперь буду докладывать. Дай Бог памяти на всю их брехню. А запись вести — так Трофим поймает.
Кузьма.А ты не про каждого докладывай, а только про особых, которых привечают особо, князю Прозоровскому представляют, пред его светлые очи.
Поликарп.Батюшка Кузьма Кузьмич, да ведь богомольцев и юродивых и в царских палатах привечают. Кабы князь его слова на веру принял, он бы его к царю отвел.
Кузьма.А царь бы его признал еретиком злым и приказал бы сжечь живьем.
Поликарп(падая на колени).Батюшка, прости меня! Это же не по моему разумению. Ты хоть меня научи!..
Кузьма.Встань, Поликушка! И стой так, чтобы я на тебя снизу смотрел.
Поликарп(поднимаясь).Слушаюсь, батюшка.
Кузьма.Так что же этот Михайло врал?
Поликарп.Батюшка, да повторять стыдно! Хуже Аленки-побирушки, что каждую неделю за подаянием ходит. У ней сын догола раздемшись на крышу залазит и кричит, что он царь Навуходоносор.
Кузьма.Слишком много говоришь, Поликушка.
Поликарп.Да мне же вспомнить надо, концы
с концами соединить. Меня ж не было при этом. Трофим Игнатьич рассказывал и тоже сомневался. У него выходило, что он не то что отца, а дедушку Ивана Грозного видел.
