Кира, на коленях, раскрасневшаяся, с бумажным полотенцем в руках, а перед ней Виталий. О чем он мог еще подумать?
— Нет, не помешал. Мы уже закончили, — произнес Виталик, и только потом до него дошло, как это прозвучало. Еще чуть-чуть, и он хлопнул бы себя ладонью по лбу.
— Пахнет секретами, — усмехнулся Виктор.
Девушка умоляюще взглянула на мужчину.
— Не спрашивай ничего, — отрезал Виталий.
— Даже не думал, — хихикнул Виктор. — Ни на что не намекаю, но планы поменялись. Кира, выезжаем через час. Поэтому закругляйтесь.
Он наконец закрыл дверь снаружи, снова оставляя их одних.
Сказать бесу, учуявшему секреты, «не спрашивай», и чтобы после этого бес просто ушел? Нет, этот Виталий точно не может быть человеком.
— Он наверняка подумал, что я тебя насилую.
— Это плохо? — на всякий случай уточнила Кира.
— Да! Это плохо. Кира, с твоей самооценкой нужно что-то делать. — Он развернулся в сторону выхода, но уже почти у самой двери добавил: — И больше никаких самоповреждений, ты поняла? Будь уверена, если повторится, я узнаю.
Кира поежилась: «Ну да, такой, как он, точно узнает…»
***
Я стояла перед воротами особняка, мечтая лишь об одном – выйти за них. Но Платон оказался прав (не то чтобы я ему до этого не верила в этом вопросе). Едва подносила руку к калитке, как ее тут же окутывало мягкое золотистое сияние, а затем резко отталкивало в сторону. Причем я проверила: палки и камни спокойно проходили сквозь решетку. Блок распространялся именно на живых.
«Интересно, мертвяков оно пропускает?» – отстраненно подумала я, обходя границу владений по кругу и ища слабое место.
Полчаса, отсчитанные Платоном, уже почти вышли, но я не спешила возвращаться. Было стыдно и неловко за то, что показала свою слабость. Позволила заглянуть куда глубже, чем следовало.
Нужно было убегать еще тогда, на старом литейном заводе. Совершила глупость, связалась с сумасшедшим с галлюцинациями и тягой к мазохизму. Как только появится шанс, надо уходить от него.
А внутри меж тем всё кипело от негодования на себя. И, не хотелось в этом признаваться, но больше всего раздражала даже не собственная реакция на чужие пытки. Не сцены из памяти, вставшие перед глазами и заставившие забиться в угол точно дикую зверушку. А то, как меня зацепило поведение Платона.
Его слова, вроде бы простые, но вместе с тем успокаивающие, обволакивающие. Осторожные прикосновения. Он не позволял себе ничего лишнего, и вместе с тем мурашки бежали по телу от мыслей о том, как он согревал мои ладони в своих.
Ничего удивительного, что я поддалась. В последнее время в моей жизни было слишком мало обычного сострадания. Платон просто был добр — и этого хватило, чтобы на секунду поверить, будто он другой, будто он может мне помочь, будто рядом с ним можно расслабиться.
Конечно, зря. Сейчас, придя в себя, я это понимала.
Вдруг за очередным поворотом с той стороны забора я заметила мелькнувший собачий хвост.
– Эй, приятель! – обрадованно позвала я.
Собака обернулась, глядя на меня большими умными глазами. Она словно говорила: «Это я, что ли, тебе приятель?».
– Ты-ты, – уверила я с улыбкой и поманила ее пальчиком. – Иди сюда.
Пес заинтересованно припустил в мою сторону.
– Смотри, что у меня есть, дружок, – я быстро достала из кармана завернутый с завтрака кусочек мяса. – Хочешь? – судя по тому, как пес облизался, идея полакомиться ему понравилась. – Тогда лезь ко мне. Вон какая чудесная дыра есть под забором, надо только немного подкопать.
Всё же моя привычка прятать еду на “черный день” была не так уж и плоха.
Высунув мокрый шершавый язык с капающей на землю слюной, пес бросился к щели и даже успел сделать пару движений лапами, как его вдруг окутало то же сияние, что я уже видела, и отчаянно скулящую собаку откинуло метров на десять назад.
Приземлившись и неловко поднявшись на лапы, собака обиженно на меня посмотрела, как на предательницу.
«Мавки болотные!» – выругалась про себя, мысленно посылая небесам проклятья. Небесам было все равно, да и мне легче не стало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Прости меня, — сказала я псу с искренним сожалением. — Я не хотела делать тебе больно. Прости, мой хороший… Держи…
Я кинула мясо через забор, но собака уже затрусила прочь от него.
Похоже, путь на свободу был действительно только один. Придется взять себя в руки и помочь Платону.
Я вернулась в гостиную и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Страх опять начал проникать под ребра ядовитыми шипами. В прошлый раз, когда я нажала на рубильник, когда увидела, как гримаса боли искажает лицо Платона, то ощутила себя в собственном кошмаре.
Даже почувствовала запах горелого мяса.
Теперь же я пыталась дышать глубоко и быть сконцентрированной на задаче. Вновь облепила Платона жуткими проводами — мужчина иногда одобрительно кивал, как бы намекая: всё хорошо, не переживай, — выставила первоначальные показатели.
— Твои родственники живы? — внезапно спросил Платон.
Моя рука зависла над переключателем.
— Какая тебе разница? — выдавила из себя.
— Я бы мог попытаться их найти.
— Зачем тебе это делать? — спросила с подозрением.
Слабо верится в добрые душевные помыслы того, кто обещал меня убить при первом же знакомстве.
— Мари, — моё имя звучало так странно и так неправильно, но почему-то не захотелось его поправить, — ты мне помогаешь, и взамен я готов помочь тебе. Пока мы не разобрались с твоим Альбеску, — я поежилась от фамилии мучителя, — можем заняться поиском кого-то, кто тебе дорог… если такие вообще остались.
— Но как?
— Я собирался этой ночью съездить в город, к одному знакомому, у него есть связи повсюду. Я мог бы попросить его пробить твоих родственников. Единственное — напиши мне всю информацию о них. Вообще всю, даже самую незначительную. Договорились?
Почему бы и не попробовать. Вряд ли это принесёт какой-то вред. Мою настоящую фамилию он всё равно знает, поэтому скрываться уже бесполезно. Лучше попробовать что-нибудь раскопать. Если Платон, конечно, не обманывает.
Я завороженно кивнула.
Боги, если у него получится…
Даже боялась на секунду поверить в это чудо. Только бы не спугнуть.
— Тогда начинай. — Платон закрыл глаза. — И постарайся не проецировать происходящее на себя. Помни — всё сугубо добровольно и ради благой цели. Поняла?
— Ага…
Всё же я зажмурилась, нажав на рычаг. Пальцы словно окаменели, и мне пришлось силой заставить себя вернуть его в исходное положение.
Платон задышал тяжелее и громче, но если не смотреть на то, как он бьется в агонии, то пытка переносилась значительно легче. Хотя сердце так оглушительно стучало в моей груди, что, казалось, его можно было услышать на другом конце особняка.
— Всё нормально, — хрипло сказал Платон. — Повышай напряжение.
По памяти я ввела требуемые показатели. Они въелись в моё подсознание, и сейчас руки сами выставляли нужные значения.
— Не переживай, — голос Платона звучал успокаивающе. — Дыши глубже.
Такое чувство, что это меня разложили на кофейном столике, а не его — и это он пытался хоть как-то облегчить мои страдания. Мы словно поменялись с ним ролями.
Боги, как же мне было его жалко. Пусть он и сам об этом просил, и это помогало ему восстановить магию — но меня всю скрутило, стоило ему вздрогнуть на столе. Когда мужчина издал тихий короткий стон, я едва сама не взывала белугой.
Я не могу… не смогу больше…
— Повышай… последний раз…
Голос Платона вернул меня в реальность.
Вдох и выдох.
Третий разряд дался мне особенно тяжело. Паническая атака начала разрастаться в легких, сдавливать грудь. Пришлось закрыть лицо руками и отдышаться. Долго-долго приходить в себя. Закусить губу так сильно, чтобы потекла кровь — и я почувствовала настоящую, физическую боль, которая перекрыла память о прошлом.
Платон лежал без движения, в уголках его закрытых глаз скопились слезы. Он не плакал, просто ему было настолько больно, что не смог сдержаться. Я смотрела на длинные ресницы мужчины, на синяки под его глазами.
