капитана.
– Николай! – закричал ему Юра. – Поддержите полковника… Хороший мужик!
– Не беспокойся. Всё будет «якши»![13]
Уже наверху, около двери, мы увидели Скорика, бегущего к нам. Он на время оставил местных, чтобы попрощаться. Встретились на середине трапа. Обнялись. Крепко, по-братски, как будто были очень близкими и родными людьми. На прощанье сказав друг другу: «Бог даст, свидимся!», – побежали по раскачивающемуся трапу в разные стороны…
Когда самолёт поднимался, опять окружённый вертолётами, я думал: «Всего трое суток знаю человека, а уже полюбил его, и такое ощущение, что знаю много лет. Правильно говорили наши учителя: общая опасность сближает людей и делает их друзьями навсегда…»
Как неожиданно и ярко произошла наша встреча! И какой важный урок своего мудрого и спокойного отношения к жизни он показал. А история его, которую я назвал «Второе пришествие Христа», и есть ответ на многие вопросы, возникающие сегодня в моей голове… И в какой-то мере именно он показал мне правила расстановки знаков препинания по нашему отношению к жизни и смерти…
Уже поздно вечером приземлились в морозной и заснеженной Москве. Нас ждала дежурная «Волга». Водитель нетерпеливо гнал всю дорогу и молчал, приученный службой. В Балашиху, на 25-й километр, заскочили, чтобы сдать оружие и спецсредства. Из дежурки набрал домашний номер Хмелёва и стал докладывать.
– Владимир Александрович! Прибыли в Москву полтора часа назад. Оружие сдали…
– Подожди. – И он впервые назвал меня просто по имени. – Скажи главное: вы сумели правильно расставить знаки препинания?
Этот вопрос меня поразил больше всего: «Он, оказывается, пока мы летали, был с нами на одной волне. Командир думал так же, как и мы, и задачу эту решал вместе с нами. Только он – здесь, а мы – там…»
Часть вторая. В лесу
Всем моим братьям-ОУЦменам, прошедшим леса, горы и болота во времена своей подготовки, – посвящаю
Лес был нашим уютным родным домом. Он стал для нас живым, осязаемым организмом. Лес, как ещё один член нашей группы, заботился о нас, оберегая, как своих товарищей, от невзгод. Мы с ним подружились накрепко и навсегда. Он – как жена: кормил, поил и радовал своей красотой. Он – как друг: всегда подставлял своё мощное лесное плечо и протягивал крепкую ветвистую древесную руку… Нигде и никогда в дальнейшей жизни я не испытывал такого блаженного комфорта от пребывания рядом с потрескивающим костром в окружении густого, теплого русского леса.
В ту ночь в лесу звёздное летнее небо горело огромным количеством неповторимой красоты ярких голубых звёзд. Лишь небольшая их часть, пробиваясь сквозь густые вершины деревьев, смогла заглянуть в самую середину дремучего леса, на маленькую уютную полянку. По всем правилам партизанской науки мы выбрали именно это место: вдали от жилья и человека, поближе к диким зверям и птицам. Только животные в этом прекрасном уголке земли были сегодня нашими спутниками. Встреча с любым гражданским человеком нами расценивалась как провал.
Я возился с костром, подкладывая дрова, и старался, чтобы ни одна искра, как учили, не вылетала из огня. Рядом на земле возлежали два начальника отдела. Мой – Розин и соседнего, 3-го боевого, отдела – Кириченко. Валерий Витальевич Розин, укутавшись в лётную куртку, лежал на полиуретановом коврике, очень тонком и поэтому оставляющем ощутимой каждую веточку под телом, но зато – совсем малом по весу. Это облегчало рюкзак в переходах на марше и дарило уют на днёвках и ночёвках, защищая от холода земли.
Кириченко, похожий на среднеазиатского бая, лежал на надувном матрасе. Никакие кочечки и сучочки под телом были ему не страшны, кроме того, расстояние от лесной сырой земли из-за воздуха в матрасе было значительным. А самое главное, было невообразимо мягко.
Мы уже давно, каждый для себя, брали в такие походы или надувной матрас, или коврик. Некоторые выбрали лёгкость в весе, но при этом жёсткое «прокрустово ложе». Кто-то выбрал мягкость опочивальни в виде надувного матраса. Когда при постановке задачи выяснялось, что с собой не надо тащить много железяк в виде мин, гранат, патронов и каких-либо спецсредств и переходы будут не больше недели, то многие брали надувные матрасы. Если же переходы были длиннее, а железа – побольше, то над рюкзаками приторачивали свёрнутые в трубу эти самые коврики. Когда командир группы давал команду выставить охранение и располагаться на ночлег, группа с надувными матрасами, забравшись в кромешной тьме в ещё более непролазную чащу и темень, распаковывала рюкзаки, естественно, первым делом скинув опостылевшую ненавистную сырую обувь, доставала достаточно тяжёлые матрасы с самого низа рюкзака, выворачивая все остальные вещи, и… начиналось ночное дыхательное упражнение. Из-под каждого мало-мальски густого кустарника звучал сначала громкий вдох, затем длинный звучный выдох. А потом, уловив чутким ухом такие же звуки из соседних кустов, причём доносившиеся со всех сторон, – каждый слышал уже раздающееся сдавленное приглушённое хихиканье. Лес дышал и смеялся шёпотом. А наши матрасы и коврики от постоянного использования и скольжения по земле, траве, грязи, снегу, лужам, болотам, камням и ещё чёрт знает чему были ужасно «закамуфлированного» цвета. Некогда новенькие и достаточно игривых расцветок, купленные на собственные деньги, они уже поистёрлись. Все знали: «Поход – дело, надо сказать, государственное, а ночёвка и сон – дело личное». И поэтому, когда душа во сне отделяется от тела, и раньше всех, опять же во сне, уже выполнила боевую задачу, – это твоё индивидуальное дело. Поэтому для индивидуальной задачи и подбирались собственные средства для комфортного отдыха.
Мы, кстати говоря, к финансам и личным закупкам относились философски. Была определённая штатная форма и было дополнительное, всякое подсобное снаряжение. То есть очень нужные вещи личного назначения. Если одежда спецназа была принята нами единодушно и навсегда, то для хождения по горам, долинам и по взгорьям у нас вместо тяжёлых ботинок были свои кроссовки. Разного цвета, подогнанные под свою ногу и часто, что называется, видавшие виды. За один день эти кроссовки успевали вымокнуть от росы в густой траве, побродить по ручьям и болотам, минимум десятки раз согреться от быстрой ходьбы и бега и высохнуть, снова промокнуть при переходе речки и потом подвялиться у костра. Кроссовки имели ещё одну особенность. В рюкзаках у каждого была гражданская одежда. И если бывали поводы, а бывали они нередко, мы переодевались в гражданку, прятали автоматы в рюкзаки и пересекали сложные участки под видом туристов, геологов или просто грибников. И кроссовки в этом случае не становились демаскирующим признаком. А преподаватели учили, чтобы обувь, для конспирации, не была у всех с одной фабрики.
Вообще
