да, – он улыбнулся. – Пульс есть. Поздравляю. Ты только что спас свою первую жизнь.
Он подвинул мою руку на несколько сантиметров выше, где действительно ощущался энергичный пульс.
– Черт побери! – воскликнул я, когда мы встретились взглядом.
– И действительно, черт побери. Теперь подключи ее обратно к ИВЛ.
Ни с чем не сравнимое ощущение, когда помогаешь вытащить пациента с того света, заставляет преодолевать все трудности, напоминая, зачем врач пришел в свою профессию.
Вот и все. После долгих лет подготовки я наконец помог вернуть человека с того света. У меня колотилось сердце, и я чувствовал, как в шее стучит мой собственный пульс. Именно к такому ощущению я и стремился, именно его мне недоставало в хирургии. Конечно, я просто сделал то, что велел мне Байо, тем самым покалечив пациентку и создав новые проблемы, но она выкарабкалась. Она все еще в живых и сможет провести еще один день со своим мужем, детьми – да с кем бы то ни было. Это была грубая работа, однако она дала невероятный результат. Мы стояли возле ее кровати, и я с гордостью посмотрел на Байо. Казалось, он это почувствовал.
– Знаешь, – сказал он, похлопывая меня по спине, – нет ничего приятней, чем вернуть к жизни женщину девяноста пяти лет со старческим слабоумием и раком легких, который дал метастазы по всему организму. Молодец!
Глава 6
Следующие несколько часов я наблюдал из-за плеча Байо, как он спасает одну ситуацию за другой. Я словно сидел в первом ряду на небольшом концерте, зачарованный игрой неизвестной группы на ее вершине славы, и думал: «Почему я не научился играть на гитаре?» Во время каждого своего похода в столовую я записывал в блокнот различные термины и фразы на будущее. Не успел оглянуться, как на часах оказалось три ночи – двадцать один час дежурства прошел в мгновение ока.
«Я всегда начинаю изучать ЭКГ с частоты сердцебиения: если она сильно отклоняется от нормы – скажем, 190 ударов в минуту… или 25, – то нужно бросать бумаги и идти осматривать пациента».
Или нет? За ту ночь я повидал и сделал больше, чем за многие месяцы в медицинской школе. Бьющееся сердце остановилось, и я перезапустил его, надавливая своими ладонями. Я ломал ребра, сжимал промежности, настраивал аппараты ИВЛ, а также вводил лекарства, которые были настолько новыми, что про них еще не успели написать в учебниках. Конечно, было здорово аккуратно зашивать рваные раны на лице, однако в реаниматологии было нечто уникальное, нечто потустороннее. Пациенты были настолько больны, настолько близки к смерти. В отделении кардиореанимации не было никаких мнимых чисел. Операционная по сравнению с ним казалась чуть ли не приземленным местом. Аксель бы рассмеялся на такое заявление, но его здесь не было. Хирургия в итоге стала казаться мне слишком узконаправленной. Здесь же приходилось принимать сложные решения, для чего было необходимо одновременно обрабатывать десятки потоков данных.
На сестринском посту Байо демонстративно ударил по клавише на клавиатуре и развернулся в мою сторону.
– Ладно, я устал, и я доволен. Пришло время немного поучиться. Давай пробежимся по ЭКГ. Предполагаю, ты совершенно в ней не разбираешься, – сказал он, сдерживая улыбку.
Я схватил ручку и подкатил свой стул поближе к нему.
– Это отличное предположение.
– Давай начнем с твоего нового пациента, Гладстона, – предложил он, взяв в руки ЭКГ, из-за которой несколькими часами ранее было столько всего сделано. – В медицине все следует делать систематически.
– Систематически, – повторил я про себя, готовясь превратить это в свою мантру.
– В противном случае можно что-то упустить, и тогда происходит всякое дерьмо.
– Понял.
– Когда я смотрю на ЭКГ, каждый раз мысленно повторяю одни и те же слова: частота, ритм, зубцы, интервалы. Я начинаю с частоты сердцебиения. Знаешь почему?
Я покачал головой.
– Если частота сильно отклоняется от нормы – скажем, 190 ударов в минуту… или 25, – то нужно бросать ЭКГ и идти осматривать пациента. Усек?
Я нацарапал «частота сильно отклоняется от нормы, бросить ЭКГ».
– Да-да, усек. Считай, что это отпечаталось у меня в мозгу.
– Ты напоминаешь мне, – он усмехнулся, – ты напоминаешь мне, самую малость, того парня из «Помни»[33].
Я на секунду представил себе красавчика, игравшего в этом фильме:
– Спасибо.
– Это был не комплимент. Затем я анализирую сердечный ритм. Если он отличается от нормального синусового ритма, то у нас может быть проблема.
Следующие два с половиной часа Байо объяснял мне, как читать ЭКГ, какие выводы делать по показателям газового состава артериальной крови и как анализировать бесконечный поток данных, который раз в несколько часов выдавался по каждому пациенту. Я пожалел, что не занимался этим с первого дня в медицинской школе. Бесчисленные лекции по анатомии и фармакологии вооружили меня огромным количеством важнейшей информации, но при этом никак не научили использовать ее на практике. В критической ситуации нужно не только знать химические и физические процессы, происходящие в теле, но и уметь правильно оценить состояние пациента и быстро принять верные решения. Чтобы не ошибиться, мне непременно нужно было как-то систематизировать все эти знания в своей голове. Я быстро понял, что Байо, по сути, помогал мне состыковать теорию с реальными симптомами, наблюдаемыми у пациентов.
Примерно в полшестого утра врачи, включая, помимо меня, еще трех интернов, начали собираться в отделении. Меня случайным образом поместили в одну группу с тремя женщинами, вместе с которыми мне предстояло провести все три года ординатуры. Их звали Ариэль, Лалита и Меган. Большую часть года нам нужно было поочередно дежурить по тридцать шесть часов. Только вот наше совместное времяпрепровождение в отделении кардиореанимации было весьма ограниченным: каждого поставили в пару к врачу второго года практики – в моем случае это был Байо, – чтобы мы поняли, что к чему. Каждые четыре недели в течение всего года мы проходили практику по новой специальности – инфекционные болезни, общая медицина, гериатрия[34], реаниматология, онкология и так далее. На следующий год мы должны были пойти по второму кругу, на этот раз сами став наставниками для новых интернов – по одному на каждого. По сути, нам предполагалось стать Байо – к счастью, это казалось чем-то запредельно далеким. Я толком не знал, чем именно занимались ординаторы на третий год, помимо трудоустройства или поиска вариантов продолжения обучения по более узкой специальности.
– Завтрак! – сказала Ариэль, протянув мне коричневый бумажный пакет и кофе. У нее были вьющиеся рыжие волосы и дизайнерский медицинский
