В эти мгновенья лейтенанту Ковальскому казалось, что операция разыграна, как по нотам, и близится к стремительному победному финалу… ощущение длилось несколько секунд, пока за противоположным склоном возвышенности отчётливо не взревел двигатель и над склоном холма не появилась зловещая тень громадной, совершенно незнакомой машины, которая проломилась сквозь редкий кустарник, выворачивая траками гусениц огромные комья земли; в её бортах открылись люки, и оттуда вдруг посыпались фигуры андроидов.
Их было несколько десятков, каждый экипирован и вооружён не хуже бойцов взвода Ковальского. Выскакивая из люков, они не останавливали начатое движение, а тут же, без промедления, ожидания команд или иных подготовительных действий открывали безошибочный ответный огонь по тем деревьям, где располагались позиции снайперов взвода.
Первый болезненный вскрик и характерный звук падающего, подламывающего ветви тела подействовал на Яна, словно внезапный удар в голову: сознание на миг помутилось, но шок исчез, растворился в невероятном всплеске нервного возбуждения, не прошло и секунды, как, выкрикнув команду, он вскинул «Абакан», дав две короткие прицельные очереди по перебегающим среди поваленного кустарника фигурам.
В ответ, высекая остро пахнущую древесную щепу, в ствол ели впились десятки пуль… и в этот миг от далёкого горизонта, где громоздились кучевые облака, закрывающие закатный диск светила, ударил, найдя прореху, одинокий багряный луч солнца, осветив холм и окрестности нереальным оранжевым светом.
Ян навсегда запомнил этот изливающийся из поднебесья свет, в котором тонули частые отрывистые вспышки выстрелов.
Таким в его памяти запечатлелось начало жестокой неравной схватки.
* * *
Пули с глухим стуком впивались в кору дерева.
Ян слышал крики, автоматные очереди вспарывали сумрак ельника, на злополучном склоне холма горел человекоподобный механизм: горел молча, продолжая посылать во тьму короткие отрывистые очереди.
Ноги Ковальского наконец коснулись земли. Он отбежал на несколько шагов в сторону от демаскированной позиции, по которой продолжали бить из стрелкового оружия, и включил коммуникатор шлема.
Дальнейшее соблюдение радиотишины являлось глупой бессмыслицей.
Полковник Нагаев резко обернулся, заметив, как вспыхнул на тактическом терминале индикатор экстренного вызова: так автоматика отреагировала на всплеск активности в эфире, транслируя в реальном времени все перехваченные радиосообщения.
Участники совещания, стоически ожидавшие развития событий, вдруг услышали чёткий голос боя — канал телеметрии вбирал в себя всё, начиная от участившегося дыхания бойцов, звонких автоматных очередей, глухих взрывов, треска занявшегося на холме пожара, до отчаянных предсмертных вскриков и резких, перекрывающих иные шумы, команд взводного:
— Первое отделение, отойти на двухсотметровый рубеж, занять позиции для прикрытия!.. Ловацкий, обеспечить спуск снайперов, третье отделение, за мной! — Ковальский всё ещё отдавал приказы, как по учебнику, словно листал электронные страницы тактических наставлений, даже сленг пока отсутствовал в его командах, — Ян выговаривал фразы целиком, и оттого они казались штампованными, игрушечными…
Жуткий предсмертный хрип, перешедший в короткое бульканье, стал иллюстрацией к его словам, и тут вдруг разом включилось несколько экранов — это, наконец, начал поступать видеоряд с камер, установленных на шлемах бойцов.
Сидевший в центральном кресле Нагаев вдруг странно дёрнулся, будто шальная пуля, преодолев немыслимое расстояние, ударила его в голову.
Рядом с ним возвышался странного вида терминал, где в такт поступающим данным нервно и часто взмаргивал индикатор…
События развивались стремительно.
Рваная тьма на экранах телеметрии озарялась короткими злыми хоботками очередей, тлела отсветами пожара, слепла от рвущих ельник гранатных разрывов.
Нагаев резко схватил тонкую дугу коммуникатора:
— Ковальский! Ян, ты меня слышишь?
Ему отвечал бой.
— Ян! — В голосе полковника вдруг прорвались визгливые нотки.
Да. Они носили форму и знаки различия, но никто, от рядового до командира, не знал войны, не понимал её сути…
Сегодня, сейчас, сию секунду они получали первый опыт… далёкая, чужая смерть воспринималась как своя, внутренности сжимались, холод драл по спине ледяным ознобом…
Нагаев обернулся. Его взгляд, казалось, сейчас прожжёт насквозь начальника штаба, который сидел в своём кресле со спокойным выражением деловой заинтересованности на лице.
Словно в одну минуту они стали разными… настолько разными, что не могли понять друг друга.
— Встать! Все резервы к посёлку! Держать связь включённой! — И снова, словно отчаянный призыв, на который жизненно важно получить ответ, губы полковника выдохнули в коммуникатор:
— Ян!
Он сам не понимал, что творится в его груди в эти бесконечные, полные чужих впечатлений и эмоций мгновенья.
Ковальский слышал далёкий голос, прорывающийся сквозь треск помех несущей частоты, но у него не было возможности ответить — андроиды шли в атаку, рядом погибал его взвод, так был ли смысл в далёких призывах, что выплёскивал коммуникатор в помутившийся рассудок?
Тьма играла против людей, андроидам она, по всей вероятности, не мешала, но бойцы поредевшего взвода — те, кто попытался задействовать системы тепловидения, — тут же с досадой отключали их: засветка от пожара, охватившего склон холма, не давала работать термальной оптике, и им оставалось уповать на собственное зрение, ориентируясь на вспышки выстрелов, хруст веток или мгновенные отсветы разрывов, высвечивающие из мрака сиюсекундную диспозицию атакующих механизмов…
Добежав до границы ельника, где мятущееся зарево бушующего огня смешивалось с вязкой тьмой, царящей за густыми разлапистыми ветвями могучих деревьев, Ян припал на одно колено, «Абакан» вонзился прикладом в податливый ковёр мха и хвои, он отклонил ствол оружия, забыв в эти секунды обо всём, сосредоточенно, будто на учениях, выцеливая ползущую по горящему склону тяжёлую машину, поливающую ельник шквалом разрывных снарядов из двух автоматических пушек.
«Нет, не пойдёт… Не пробить броню. Только погибну зазря…» — мысли мелькали в голове с неуловимой скоростью, а пальцы уже меняли заряд в подствольнике с осколочного на кумулятивный, он рывком поднял автомат, прижал приклад к плечу, чтобы выстрел пошёл не по миномётной траектории, а прямой наводкой — расстояние до цели не превышало ста метров, для реактивной гранаты меньше секунды полёта…
Он плавно потянул спусковую скобу вторичной системы вооружения, и подствольник разрядился с приглушённым хлопком, заряд рванулся фактически по прямой, попав встык между скруглённым выступом правой орудийной башни и наклонным листом лобовой брони.
Кровь глухо прилила к голове, Ян никогда не испытывал подобного чувства, — словно безумец, не обращая внимания на цвиркающие вокруг пули, он приподнялся, вытягивая шею, мысленно моля лишь об одном — только не рикошет, но угол между двумя поверхностями не дал гранате уйти на излёт, струя раскалённого газа, вырвавшаяся из боевой части, прожгла в броне микроскопическое отверстие, диаметром не более двух миллиметров, но последствия оказались ужасающими — температура внутри машины тут же подскочила до тысячи градусов, и в темнеющие небеса, вырывая люки, изнутри бронированного монстра вдруг с оглушительным грохотом рванули снопы пламени.
От взрыва покачнулась земля, даже андроиды не устояли на ногах, в отличие от людей, их валило, словно кукол, заставляя катиться по склону, вокруг падали раскалённые обломки бронемашины, тут же поджигая траву, кусты, нижние ветви разлапистых елей…
— Все отходим! Назад! Третье отделение, Бешкеев, прикрывайте!
Ян, которого тоже сбило с ног и отшвырнуло в сторону взрывной волной, порывисто вскочил, тут же едва не заорав от боли.
Стиснув зубы, он одной рукой перехватил «Абакан», прижав левую ладонь к бедру, где толчками пульсировала боль.
Между пальцами струилась горячая липкая кровь.
Царапина. Наверное, царапина… — Он попытался шагнуть и понял, что может идти, осколок действительно прошёл вскользь, лишь разрезав кожу.
— Ребята, отходим… Все…
Он не бежал, а шёл, припадая на раненую ногу, постоянно оглядываясь, в надежде увидеть кого-то из своих, но между озарёнными пожаром елями мелькали лишь фигуры андроидов, и тогда Ян стрелял с одной руки, почти не попадая, но заставляя ненавистные силуэты падать на землю, вжиматься в неё, выискивая цель…
Казалось, этот кошмар никогда не закончится. Боли не было, но ощущение крови, по-прежнему сочащейся сквозь пальцы, вызывало приступы тошноты, голова кружилась не то от контузии, полученной в момент взрыва, не то от кровопотери, мир перед глазами постепенно терял чёткость, реальность принимала зыбкие формы, пока его не подхватили чьи-то руки и голос Асмана Бешкеева не начал сыпать возбуждёнными фразами:
