Здесь были и помятые после сна бабы, и угрюмые мужики, и конечно же родственник со своим товарищем. Люди заполняли храм, в котором уже хозяйничал отец Сергий и на нас обращали внимание и перешептывались, особенно бабы. Оно и не удивительно, вряд ли в деревне часто происходило что-то новенькое.
Всю службу прадед буравил нас взглядом, не особо переживая, что на это явно обращают внимание. И мы с Танькой готовы были сквозь землю провалиться. Когда народ потянулся к выходу, нас остановила матушка Прасковья, и плохое предчувствие нахлынуло на меня с удивительной силой.
— Подождите-ка, поговорить хочу с вами, — сказала она и сложила руки на животе. — Повезло вам, бабоньки. Очень повезло.
— Да? И в чем же? — поинтересовалась Танька, а меня просто колотить стало от ее благодушного тона.
— При церкви жить тяжело, работы много, а вы еще бабы молодые, — начала она, приторно улыбаясь. — Так вот, есть в нашей деревне, мужик хороший, Григорий Плясов. Жена у него слегла после родов, уж второй год лежит бревном. А последнее время совсем заплохело ей, видать преставится скоро. Нужна помощница ему в дом, чтоб и за женой присмотреть могла и в хате порядок навесть. Пойдете вдвоем к нему, подсобите. Крыша над головой будет, кусок хлеба завсегда, а там гляди, кто-нибудь из вас и хозяйкой станет. Это дело такое…
Танька повернулась ко мне и многозначительно дернула бровью, что означало — пипец однако!
— А если не хотим мы??? — я недовольно нахмурилась. — Нам и тут хорошо!
— Хорошо им! — воскликнула матушка. — Тут и без вас ртов хватает! А если сироту, какого обездоленного занесет, или калеку? А вы тут место занимаете, когда такой шанс выпадает! Собирайтесь и идите! Вот и весь разговор!
Было понятно, что нас никто слушать не будет, и мы поплелись в сторону деревни, ибо брать с собой нам было нечего.
Григорий Плясов и его странный дружок стояли пол кривой сосенкой, одиноко маячившей возле дороги и, по всей видимости, ждали нас. Так вот о чем они разговаривали с батюшкой вчера вечером! А отец Сергий доверил своей жене проинформировать нас, что она с легким сердцем и сделала.
— Попали мы в передрягу, — зло сказала Танька. — Он на тебя глаз положил и придумал, как сделать, чтобы поближе была.
— Тетка Клава говорила, что прапрабабку колдун убил, — вдруг вспомнила я. — И ничего о том, что она после родов слегла.
— Да после того, как они тебя Корнею отдали, и как она твой дом заняла, ты еще веришь, что весь тот рассказ правдой был? — хмыкнула Танька. — Ложь кругом, а от этого все еще запутаннее!
Мы все ближе подходили к мужчинам, и я с содроганием смотрела на орлиное лицо своего родственника. А если он ко мне приставать начнет?
— Доброго дня бабоньки, — поздоровался он. — Вижу, уговорил вас отец Сергий в помощницы ко мне пойти?
— Уговорил, — буркнула я. — Идти-то куда?
— А я сейчас покажу, — он взял меня под руку и повел, сжимая локоть, цепкими пальцами. — Ты не бойся, не обижу…
Я оглянулась и увидела, что Танька находится в явном шоке, шагая рядом со вторым товарищем, который ей что-то «чесал», облапывая елейным взглядом. Господи, что происходит? Бред, просто бред какой-то…
— Так вы из Алексеевки? — спросил Григорий, пристально разглядывая меня.
— Да, оттуда.
— И все бабы там такие пригожие? — хохотнул он.
— Все, — я довольно четко дала ему понять, что не хочу разговаривать.
Неужели этот неприятный человек мой родственник?
— Голод, говоришь, у вас там, — не унимался он, и вдруг наклонившись, жарко зашептал мне в ухо: — Ты не боись, самое лучшее есть будешь, цацок тебе накуплю, одежку справим…
Я отшатнулась от него, и он зло прищурился.
— Брезгуешь? Гордая, да? Ну, посмотрим, как оно дальше будет.
Было странно смотреть на дом, в котором я жила, вернее буду когда-то жить. Вроде бы он, а вроде и не он. В этом времени он выглядел более мрачным и каким-то хмурым. Судя по живности, прапрадед жил довольно зажиточно, краем глаза я даже приметила двух работников, копошащихся в его закромах. Ну да, как раз ему двух помощниц и не хватало…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Григорий больше не заговаривал со мной, но я ощущала исходившую от него злобу и чего греха таить — боялась.
Он провел нас в дом, и я еще раз удивилась своему ощущению раздвоенности. И мой дом, и не мой. По убранству комнат, я лишний раз убедилась, что прапрадед не беден и обратила внимание, как в его глазах вспыхнула гордость собой, стоило ему заметить мою заинтересованность.
— Гриша, кто там? — раздался слабый голос из дальней спальни, и его лицо потемнело, приобретая выражение недовольства и презрения.
— Не надо оно тебе! — крикнул он в ответ и женщина замолчала.
Через секунду раздался сухой кашель и тихий стон.
— Жена ваша? — не скрывая неприязни, спросила я и он оскалился:
— Что, ненавидишь меня? Ее жалеешь? А меня кто пожалеет??? С трупом в одном доме находиться! Смотреть на этот скелет! Задыхаться от вони могильной! А?!
— Тише! — оборвала я его и, обернувшись, увидела ужас в глазах Таньки.
Она тоже это слышала.
— Леня, отведи-ка их в амбар и запри, — вдруг сказал он своему товарищу, и я испугалась этого лица и улыбки сумасшедшего. — Потом поговорим. Пусть посидят, поголодают, чтоб дурь из головы выветрилась!
— Вы не имеете права! — я оттолкнула его, чтобы убежать, но он крепко схватил меня за плечи:
— А я хотел по-доброму, по любви… Сама виновата.
Каким-то непостижимым образом в комнате оказался один из работников и с его помощью, Леня потащил нас, не особо церемонясь и причиняя боль. Последнее, что я увидела, перед тем, как нас выволокли из дома, страшные, налитые кровью глаза своего предка.
В амбаре было темно и пыльно, лишь в щели между досок пробивались солнечные лучи, пронизывая сумрак. В углу стояли лари с мукой, на которых были сложены холщовые мешки, тихо попискивали мыши в соломе, и пахло зерном.
— Такого поворота я не ожидала, — пробурчала Танька и прильнула глазом к щели. — Ходят по двору, злые, что-то обсуждают!
— Теперь у нас выход один — любыми путями свалить из этой деревни, — сказала я и принялась шарить под деревянными стенами, пытаясь найти более мягкую землю.
— Ты что делаешь? — Танька отлипла от созерцания моего родственника и, нахмурившись, наблюдала за мной.
— Хочу подкоп сделать, — сказала я. — В фильме видела.
— Аааа, давай! — Танька присоединилась ко мне, и мы стали ползать вдвоем, пока не услышали дикий крик:
— Ой, люди! Люди добрые! Пропала! Доченька моя пропала!!!
— Вот об этом тетка Клава и говорила! — мы замерли и стали прислушиваться.
— Сомневаюсь, что к этому Корней причастен, — прошептала Танька. — Он хоть и неприятный тип, но вот чувствую я, что это не он!
— Вокруг столько загадок, что я ничему уже не удивлюсь! — я услышала разговор и показала Таньке, чтобы она приложила ухо к щели.
— Чего случилось, Агафья? Почто орешь? — крикнул прадед. — Всех собак всполошила!
— Дочка у меня пропала, Гриша! — всхлипнула женщина. — Посадила ее в палисаднике на травку, пошла корову подоить, вернулась, а Катеньки нее-ет!!!
— Ладно, не ори. Ты хорошо искала? — грубо спросил прадед. — У соседей спрашивала?
— Всех обошла! Никто Катеньку не видел! О-ох! Сосед в колодец спускался, и там нет ее!!!
— Мы с Ленькой сейчас лес прочешем. Может чего, и найдем, — прадед замолчал, а потом добавил: — Иди домой Агафья.
Я отлипла от стенки и тут моя нога провалилась в рыхлую почву почти по колено.
— Смотри! Тут подрыть можно!
Мы с Танькой принялись остервенело рыть землю, ломая ногти и вскоре докопались до конца дощатой стены, которая как оказалось была не так глубоко. Края ее подгнили и почти превратились в труху, что дало нам возможность, легко сломать ее, и дальше работа пошла легче. Когда почва с той стороны стала осыпаться, мы остановились, чтобы не выдать себя грешным делом и снова прильнули к щелям.
— По-моему уходят они! — сказала Танька, плюя на ладошки. — Черт, как сушит руки!
