в царстве всемогущества. Ты бог! Ты бессмертен! Ты властен над жизнью и смертью других людей. Ничто не может тебя затронуть, ничто не может остановить. Этот «подчиняющий опыт», находящийся далеко за пределами утилитарности, Жером и стремился обрести, совершая преступления.
Жером поведал мне обо всех побуждениях и последствиях своих действий. Безусловно, несмотря на всю обстоятельность, его рассказ служил лишь реконструкцией психической реальности, и его нельзя воспринимать буквально. Повествование выглядело скорее иллюстрацией фантазий, чем реальной биографией. Именно так он определял ход своего существования; здесь мы обнаруживаем ряд элементов, характерных для извращенной психической деятельности, включая иллюзию материнского присутствия.
Это описание идиллического детства до того, как появился испортивший все отчим, безотчетно устраняло из сознания Жерома серьезное травматическое событие: сразу после рождения и вплоть до двухлетнего возраста он впервые остался без матери. Именно поэтому мой подэкспертный умалчивал о том, что, на его взгляд, могло пролить свет на совершенные им поступки. За одной заявленной травмой скрывается другая. Я присоединяюсь к мнению Алена Костеса[24], который пишет: «У истоков извращенной позиции, в ответ на дезорганизующую ситуацию заброшенности, стоит принятие определенного решения. Оно базируется на воображаемой реальности, которая раз и навсегда интерпретируется как невыносимая и впредь освобождает пострадавшего от предрассудков и мук совести: отныне ему позволено все». С тех пор как меня бросили, я разрешаю себе больше не испытывать вины. Я умываю руки. Учитывая произошедшее со мной, я могу творить все, что угодно. У меня есть все права, включая право не испытывать вины. Разве чувствуешь себя виноватым за то, как обошлись с тобой? Большинство серийных убийц, которых я обследовал, формулируют подобные логические доводы, опираясь на свой жизненный опыт. Субъект ссылается на то, что ему пришлось пережить. Сам факт самооправдания стирает то крошечное чувство вины и возможность сочувствия, которые он мог бы испытывать к жертвам. В результате рушатся последние моральные установки – все, что служит маяком и защитой.
Впрочем, неизменно искренний Жером не утруждал себя снисходительной жалостью к жертвам. В его душе преобладало безразличие. Он ничего не имел против этих женщин. Он убил их «без ненависти», «не испытывая ощущения, что причиняет зло».
Как это происходит почти у всех серийных убийц, Жером с облегчением упоминал о факте своего ареста: «Какое счастье, что меня остановили!» Но в этом «какое счастье» не следует усматривать проявление чувства вины или сострадания к потенциальным жертвам. Это не значит, что он считает себя мразью. Вовсе нет! В этих словах заложен следующий смысл: «Я это знаю наверняка и заявляю открыто: если бы меня не остановили, я бы продолжил». Ощущение собственного всемогущества в условиях безнаказанности могло привести только к одному результату – новым преступлениям и нарастанию процесса.
Однако Жером отличается от большинства себе подобных тем, что согласился начать в тюрьме настоящую терапевтическую работу. Очевидно, что он обладает способностью к рефлексии, которой нет у других. Будет ли этого достаточно для того, чтобы выудить на поверхность ненависть к материнскому образу, упрятанную в его подсознании? Я не могу этого утверждать, но в таком осознании наряду с другими процессами для него возможна «точка исцеления». До тех пор, пока ненависть к материнскому образу будет оставаться расщепленной, замаскированной, – а значит, возможно, и действующей, – идеализацией, за это могут поплатиться другие женщины.
В тюрьме Жерому часто снится один и тот же кошмар: он видит себя вампиром. По его признанию, совершив убийство, он окунал мизинец правой руки в струйку крови жертвы и подносил его ко рту. Подобно остальным убийцам, Жером сам отвечает на свои же вопросы и в попытке навести некоторый порядок во внутреннем хаосе придумывает демонопатическое объяснение собственных действий: он был вампиром, который возрождался с помощью жертвенной крови. Почему ущербная психика пробует питаться за счет психики другого человека? Напрашивается ассоциация с племенами, в которых воины поедали мозги противников, чтобы присвоить себе их качества и жизненную силу. Жером находит в жизненной силе другого – силе, которая ускользает, поскольку этот другой находится на грани смерти, – способ оживить себя. На самом деле он использует уже существующие мифы, чтобы попытаться объяснить происходящее внутри него. Разве не в этом предназначение мифов? Задним числом он стремится восстановить обрывки фантастических представлений, которыми руководствовался, совершая эти действия. Все происходит так, будто он задается вопросом: я вампир? Словно собирается как-то это проверить в естественных условиях. Он питается другим человеком и продолжает свои изыскания, цель которых – владеть кем-то до последнего его вздоха и до последней капли крови. Это безраздельная власть. Я не только убиваю тебя, не только распоряжаюсь твоей жизнью и смертью, не только присваиваю твой предсмертный глоток воздуха, – я отыщу, чем мне подпитаться из самых глубин твоей психики, твоей крови и того, что осталось от твоего жизненного тепла.
В деяниях Жерома можно усмотреть прочное воссоединение с материнским телом посредством вампирического обладании. Смерть другого человека представляется необходимым условием для возрождения убийцы. Но можно также попытаться выяснить и описать то, что для него олицетворяет миф. Поэтому очень важно раз и навсегда уяснить: Жюльен – не дьявол, а Жером – не вампир. Если не провести этого четкого разделения, легко впасть в подобное заблуждение и увидеть вместо закомплексованного человеческого существа мифический персонаж, с которым он сам себя отождествляет. Вот что чуть не случилось со мной во время встречи с Жюльеном. Конечно, в основе бытующего мифа стояли люди, по всей вероятности, похожие на Жерома и Жюльена. Они обитали в мире, наполненном сказками и легендами. Это тайна не только для нас, но и для них самих – для тех, кто будет черпать вдохновение в фондах народной культуры. Исключение – Жюльен, который настолько безумен, что у него есть ответы на все вопросы. Но для Жерома и других серийных убийц, с которыми я встречался, это священная тайна. Отказаться рассматривать ее как таковую означает поддаться гипнозу.
Вот почему, встретив Жюльена, а затем и Жерома, я начал искать концепции, которые помогли бы нам продвинуться в познании этих внутренних побудительных причин.
3. Психопатия, извращение, психоз
Желание разобраться в том, что лежит в основе действий, выходящих за рамки человеческого понимания, означает принять вызов. Обычно мысль застопоривается, и мы прибегаем к самым элементарным объяснениям: «они чудовища» или «чтобы сотворить такое, надо быть сумасшедшим». У психиатров и психоаналитиков, особенно при отсутствии опыта работы с подобными исключительными случаями, интерпретация результатов обследования, как правило, не намного сложнее: иногда в качестве обоснования поступков субъекта
