Обычно, после этого начинался спор, сгорел ли это лагерь молодежного движения «Следопыты Йоханана», как провозглашал Яир, чтобы поддеть Дана и Аарона, или движения «Лагеря восходящих», как тотчас исправляли его эти двое, задетых за живое.
На этот раз дело завершилось иначе. Когда Яир закричал «Пожар в лагере», и глаза его вспыхнули хищной радостью истинного поджигателя, мы услышали над собой (ведь сидели, склонившись, на полу) голос господина Тироша, который вошел в комнату неслышно и следил за спектаклем.
«И как же ты пробрался в лагерь? Не было там охраны?»
Он спросил это с абсолютной серьезностью, без намека на улыбку, и смущенный Яир беспомощно пробормотал:
«Не было там часовых. Это же игра…»
«Допустим, не было там часовых, хотя это просто недопустимо. Ну, а что с ограждением? Думал ли ты, как его преодолеть? Не вижу в лагере даже признака на ограждение».
«Это же лагерь движения «Лагеря восходящих», – с издевательской усмешкой сказал Дан, – без часовых и без ограждения».
Яир оплатил ему грозным взглядом, собираясь высказаться по поводу «Следопытов Йоханана», но Габриэль не дал даже на миг соскользнуть спору по крутому склону подковырок и острых словечек.
«Где была палатка командования лагеря?» – продолжил он следствие.
«Я не выделял особую палатку командованию».
«И ты не полагаешь, что следует это знать, прежде чем атаковать лагерь?»
Яир не ответил, надеясь, что Габриэль отстанет или начнет относиться ко всему этому, как игре, но надежды его не оправдались. Габриэль продолжал:
«Где оружейная?»
«Но это же лагерь следопытов, а не военный лагерь».
«Я забыл. Мы ведь все еще играем в следопытов и наблюдателей».
Он глядел на нас, как взрослые глядят на малышей, играющих куклами. И все мы почувствовали себя ужасно неловко.
«Ладно. Видели ли вы вообще когда-нибудь военный лагерь?»
Мы рассказали ему о воротах в военный лагерь Алленби по дороге в предместье Иерусалима – Тальпиот, и о звуках горна, доносящихся оттуда. Аарон рассказал о британцах, которые, обнажившись по пояс, делают гимнастику за проволочным ограждением или играют в футбол. Все это были обрывочные впечатления, из которых нельзя было составить цельную картину.
Не думаете ли вы, что в этой стране, полной военных лагерей, вы знаете о них слишком мало?»
Спустя некоторое время мы уже шагали за Габриэлем вверх по дороге, пересекающей предместье Шейх-Джарах. Северо-восточнее этого предместья, на ровной площадке у подножья холма, располагался военный лагерь британцев, который мы обычно видели издалека в окно автобуса, едущего на гору Наблюдателей – Хар Ацофим, или с поворота, идущей параллельно шоссе проселочной дороги. Одно мы знали, что солдаты лагеря соревнуются в футбол с местными еврейскими командами на большом огороженном стадионе у Бухарского квартала. Они появлялись в красно-зеленых майках и черных толстых носках с белой полоской у колен, и их «свечи», когда мяч улетал высоко в небо, пробуждали зависть и страх в сердцах юношей Иерусалима. Несколько таких ударов уже при входе на поле вызывали у нас беспокойство за судьбу наших игроков. Но ребят из команды «Хасмонеи-Макабби» не очень впечатляли эти прямые, как выстрелы, удары или вертикальные свечи, и они упорно и мужественно боролись, и нередко выигрывали. Был среди них защитник, настоящее чудо. Все атаки британцев разбивались об него, как об железный столб и медную стену. Он, этот защитник, быстроногий, низенького роста да еще центральный нападающий и левый полузащитник видятся мне сегодня личностями легендарными, ведущими древние войны между богами Британии и богами Израиля. Детский страх перед британцами я наследовал, вместе со сверстниками, переживая футбольные бои на «поле Маккавеев». Они двигались с такой гордостью и высокомерием, возвышались своим ростом, что мы среди них ощущали себя какими-то пресмыкающимися, видя такими же наших игроков.
Теперь же, при взгляде с крыши полуразрушенного здания на находящийся рядом лагерь, во мне проснулся тот же страх перед великанами. И, вероятно, господин Тирош поставил себе цель – вывести начисто из нас этот страх перед сильным инородцем-блондином, проживающим в военных палатках и вооруженным винтовкой с примкнутым к ней штыком. И попутно извел из нас страх перед представителем другого народа, уроженца этой страны, смуглого, усатого, с ножом в руках. Но все это происходило намного медленней, чем пишется на бумаге.
2
Началась новая глава в нашей жизни с Габриэлем, глава патрулирования и слежения, затем – военных занятий и, наконец, период засад и нападений. Но меня пугает быстрота приближения к финалу, и это сдерживание дается мне с большим трудом, ибо тянет меня, как магнитом к железной стене, к тем ужасным двум ночам, завершившим все наши дела.
Пока же мы сидим с Габриэлем на крыше полуразрушенного здания, стоящего на подъеме дороги из предместья Шейх-Джарах, и наблюдаем за палатками и бараками воинского лагеря. Место наблюдения, кажется мне, выбрано удачно. Арабский квартал заканчивается за нами. Нет ни людей, ни домов, мешающих нашим наблюдениям ни справа, ни слева, и крыша высока и удалена достаточно, чтобы дать хорошую перспективу. Мы видим забор из колючей проволоки. Ворота. Будку часового и его самого, с винтовкой в руке, спокойно беседующего с другим солдатом. Вглубь лагеря от забора идут прямые дорожки между палатками и бараками. По краям этих дорожек тянутся окрашенные известью камни. На отдельной площадке выстроились рядами воинские машины. То там, то тут выходят из бараков и входят в них люди. Часть из них одета в форму, – длинные брюки и свитера цвета хаки, другая – в долгополые плащ-палатки, скрывающие фигуры. За бараками, частью ими скрытая, чуть видна пустая площадка по краям которой – шеренга деревьев. Все это видно глазу и четко различается. Но есть еще нечто, скрытое, не видное глазу, и об этом нам рассказывает Габриэль. К примеру, назначение бараков, которые ничем не отличаются друг от друга. Барак начальника лагеря отмечен флагом на флагштоке и большой доской объявлений и приказов, на которую Габриэль обращает наше внимание. От этого барака и к нему движется редкая цепочка людей с различными знаками отличия, разъясняемыми нам Габриэлем. У барака, тарахтя, останавливается военный мотоцикл, и мотоциклист быстро вбегает в барак. К воротам подходит строем взвод во всеоружии и в плащ-палатках, часовой отдает им честь особым образом. Господин Тирош сопровождает эту сцену разъяснениями, не упуская ни одной вещи и ни одного движения этого взвода на границе лагеря, говорит кратко и по делу. К этому мы уже привыкли на уроках.
«Ну, и как ты атакуешь такой лагерь?» – внезапно обращается он к Яиру.
«Чего вдруг мне надо его атаковать?»
«Предположим, выяснится необходимость его атаковать. Что ты будешь делать?»
«И вправду…Не знаю. Думаю, что не смогу», – бормочет Яир явно заплетающимся голосом. – «Там слишком много людей и оружия».
Через несколько лет, в дни Второй мировой войны, я с Аароном оказались на военной службе в Египте. Какое-то время находились в районе огромных воинских складов у Тель-Кабира, видели квадратные километры, заставленные бронетранспортерами и орудиями, горы обойм и пулеметных лент, горизонт, скрытый за тысячами джипов. Помню, как Аарон, который, как и я, был членом подпольной организации «Борцы за свободу Израиля» – «Лоха-мей херут Исраэль», сокращенно ЛЕХи, смотрел на этот грандиозный ландшафт орудий уничтожения, бормотал про себя в полной депрессии. «И ты собираешься воевать с британцами, украв у них один джип и одну пулеметную ленту…». Он горько рассмеялся и махнул безнадежно рукой. Хлопнул я тогда его по плечу: «Помнишь, что сказал Габриэль, когда мы впервые наблюдали за военным лагерем британцев с крыши в Шейх-Джарахе?» Он повернулся ко мне, лицо его просветлело от слов, которые я ему напомнил. Это были слова Габриэля, обращенные к Яиру:
«Смотри, можно одолеть сто вооруженных людей одной единственной гранатой. Не пугайся массы людей и массы оружия. Тебе надо лишь напасть внезапно и в том месте, где они вообще не ожидают. Неожиданное нападение заставляет людей забыть, как снимают предохранитель у винтовки, а внутренний предохранитель заставляет их застыть в страхе. Понял? Необходимо всего лишь ввести их в шок, заставить онеметь».
Были в лексиконе Габриэля определенные слова, при произнесении которых мне, казалось, слышался звук металла. Когда он произносил слова «Шок, застыть, онеметь», это было подобно щелканью затвора.
Вечерело. Из лагеря донеслись звуки горна. В лагере началась суматоха. Из всех палаток и бараков вышли люди с котелками для еды и выстроились очередью у большого барака, являющегося столовой. У входа толпилось множество людей в плащ-палатках, и все говорили одновременно.
«Вот, – продолжил Габриэль свое обращение к Яиру, – представь себе, как несколько гранат летят в толпу, сколько котелков тогда взлетит в воздух».
