Никогда с наводчиками не здороваюсь и не прощаюсь за руку, обращаюсь, как с пидорами. Впрочем, с пидорами я вообще не здороваюсь.
Это что за поебеньКрылышками машет?Это наша детвораВозле елки пляшет!
Мое возвращение во власть больше не потребовало драк. Одноклассники вновь стали ждать от меня приказаний и старательно выполнять их, а директорского сынка забыли, даже не подъебывали. Тем более, что мало быть хуястым, надо еще иметь голубую залупу, потомственную. Такую сосут с гордой радостью и хвастают этим. Отсюда и мода на предков-дворян. Какое чмо ни спроси, каждое голубых кровей, а на самом деле — просто голубое, пидорастическое. Мне хватало моей номеклатурной.
Но вернемся к тем баранам, которые учились со мной в одном классе. Они еще не хвастались родословными, пытались выебнуться попроще. Им важно было, чтобы на них обратил свой взор человек, которого считают выше себя, то есть я. Многие ради этого были готовы на все, даже сделать пакость учителю.
Первой жертвой стала классная руководительница химичка Раиса Максимовна. Она была копия мартышки и так же глупа, но считала себя красивой и жутко умной. Раньше она с таким рвением вылизывала мне очко, что я забывал о туалетной бумаге, а после смерти отца напала первой из учителей и попыталась вырыгать на меня все, что до этого проглотила. Она смогла мне только на хуй насрать. Поэтому переключилась на директорского сынка: вылизывать ей было сподручней. Веретеля, непривычный у таким ласкам, кончал с пол-оборота, лишая химичку многих положительных эмоций. Этого балбеса я и кинул в атаку первым. Храп по моей подсказке закинул ему:
— Веретеля, а вот и побоишься задрать юбку классной, когда она мимо тебя будет проходить!
— Хули нам пули-бумбули, еще и как задеру! — хвастливо ляпнул он.
— Хули в Туле, а здесь Саратов, — поддел я.
— Да я не только юбку, я и трусы с нее стяну!
Заявлено это было при всем классе, а хуй — не улей, вылетит — не поймаешь. Пришлось делать. На трусы его, конечно, не хватило, а юбку задрал ей до ушей, показав всему классу розовую комбинашку, застиранную и с обтрепанным подолом, сшитую из плотного материала, который сгодился бы на шторы. Какого цвета стало еблище химички — догадайтесь сами. Веретелю получил пиздюлей от папаши и кладанул Храпа, с которого спроса нет, потому что подпадал под статью 3– Д (Дебил, Двоечник, Драчун).
— Молодец, Веретеля! — похвалил я его на следующий день, а на остальных посмотрел с искренним презрением.
Чего только они не делали, чтобы я и их похлопал по плечу! Столько соли было насыпано на хуй учителям, что у многих залупы пооблезали. А уж про Раису Максимовну и говорить нечего — последние волосины с пизды обсыпались. За копейку медную заебали бедную.
Первым на мировую со мной пошел физрук. Как и положено неудачнику (удачливые спортсмены в учителя не попадают), он пил по-черному и, соответственно, имел напряги с начальством и женой, поэтому лишние хлопоты с учениками ему были ни к чему. Впрочем, удачливый спортсмен — то же довольно неясное выражение. Разве можно назвать удачливым человека, у которого к тридцати годам светлое будущее уже позади?! Физрук пригласил меня к себе в кабинет, набитый мячами, непарными кедами и спортивными трусами всех цветов и размеров.
— Ты, я вижу, спортсмен, не то, что эти хлюпики. Спортсмены всегда друг за друга! — он потряс в воздухе кулаком. — Будешь моим заместителем во время урока. Если козел какой-нибудь будет выделываться, наказывай от моего имени. Только чтоб без следов. Договорились?
— Договорились.
Он облизал губы и посмотрел на шкаф, в котором стояли кубки. Все ученики знали, что в одном из кубков запрятан шкалик водки, к которому учитель время от времени прикладывается. Физрук решил, что я еще слишком молод, и сказал:
— Ну, иди, я на тебя надеюсь.
Его надежды оправдались. Класса с восьмого мы иногда будем вместе выпивать, а после первой ходки я случайно встречусь с ним и обыграю в карты до трусов. Шмотки, часы и обручальное кольцо верну, на выигранные деньги куплю водки, и мы пойдем к нему в гости. Жена у него красивая и выглядит моложе своих лет, но с написанным крупными буквами на лице диагнозом «хронический недоеб». Может, потому и сохранилась так хорошо: ебля старит. Я отдеру ее по высшей категории в трех метрах от храпящего мужа. После этого при каждой встрече физрук передавал мне привет от жены и зазывал в гости. Я иногда заскакивал, поил мужа, ебал жену — и все трое были счастливы.
Вскоре на поклон ко мне пришли остальные преподаватели. И я воздавал: одним — простить и алтын на водку жаловать, другим — на конюшню и выпороть. Дольше всех мытарил Раису Максимовну. За что попала под раздачу? У нее пизда лохмаче. Вот я и причесал малехо.
В один прекрасный день она оставила меня после уроков на разговор.
— Овчинникова (староста класса) не справляется со своими обязанностями! — гневно сообщила мартышка. — Я думаю, у тебя получится, тебя и так все слушаются, — тут она скривилась, будто в говно вступила.
Могла бы и не кривить харю: сколько вороне не летать, все равно говно клевать.
— Не справлюсь.
— Я тебе помогу.
— У меня еще тренировки, и так уроки еле успеваю делать.
— Насчет оценок не беспокойся, — сдала мартышка всю педагогику разом.
— Мне не оценки, а знания нужны, — гордо заявил я. В общем, выебывался, как хотел.
Она потупила глаза, как старая дева при виде ссущего мужика, и жалобно молвила:
— Помоги мне, прошу тебя.
Тринадцатилетний школьник опустил сорокалетнего учителя — вот она власть, вкус ее свежей крови. Кто хоть раз попробовал, будет рваться к ней всю жизнь.
— Ладно, помогу, — нехотя бросил я.
— Только пообещай, что в классе всегда будет порядок, — потребовала Раиса Максимовна.
Шустра: дай залупу лизнуть — хуй с яйцами заглотнет.
— Это не смешно. Сами будьте старостой, — я решительно двинулся к двери.
— Подожди, ты не правильно меня понял! Твой авторитет, как старосты, ты должен… ты можешь… я прошу тебя…
— Хорошо, попробую, — прервал я ее невразумительное бормотание.
— У тебя получится, я верю, — лепетала она, — ты далеко пойдешь.
Далеко — эт-точно! К концу учебного года я стал комсоргом класса и членом комитета школы, на следующий год — комсоргом школы, а в десятом классе — членом комитета райкома комсомола. В университет на исторический — факультет партийных работников — я был принят практически без экзаменов и сразу избран комсоргом курса и членом комитета. Если бы и дальше шагал такими темпами, то годам к тридцати был бы членом Политбюро ЦК КПСС. Однако судьба моя знала, что коммунизм — это ненадолго, и я пошел далеко, но… по этапу.
Сидит парень на печи,Хуем долбит кирпичи.Хочет сделать три рубля —Не выходит ни хуя!
Как бы ты ни нравился бабе, она должна проверить тебя на подругах. Захотела хоть одна увести тебя, значит, действительно нравишься. Бабе не нужно то, что без надобности другой. Это у них от большого ума, наверное. Поэтому я первым делом начинаю подбивать клинья под подругу. Даже если я ей на хуй не нужен, все равно построит глазки в ответ. Моя же телка замычит на нас обиженно, оценит меня по достоинству и сделает то, о чем давно мечтала — боднет соперницу. Самые липкие гадости о бабах говорят их лучшие подруги.
— Представляешь, мама до сих пор заставляет ее мыть уши по утрам. Она по флакону духов выливает на шею, чтобы не слышно было, как они воняют, — в противовес паре моих комплиментов сообщила Ира о своей лучшей подруге Гале Федоровской, той самой худющей сучке.
Мы сидели в том же ресторане, за тем же столиком, за которым мажорные детки накачивались вчера и многие предыдущие дни. Компания приняла меня с ленивым любопытством, без особой радости или раздражения. Свиноухий Петя и рыжий Гена сунули, знакомясь, вялые ладони, а третий — очкарик с заплывшими глазами по имени Степан — даванул сильнее, чем я ожидал. Глаза его настолько затерялись в складках жира, что создавалось впечатление, будто очки служат увеличительными стеклами для собеседников, чтобы могли рассмотреть его гляделки. Галя при ближнем рассмотрении оказалась еще худее. У меня хуй толще, чем у нее ноги. Верхняя губа клювиком, значит, кто-то из предков молдаванин, а нижняя при разговоре раскатывается и как бы западает в рот. Она подкрасила их, увеличив вдвое, и это очень заметно. Какие у нее уши — не разглядел, потому что были спрятаны под волосами. Если они у нее такие же тонкие, как губы, то и я бы их не мыл, боялся дотронуться — вдруг отвалятся?! Каждый из этой компании привык пупом земли считать себя, других замечали изредка, от скуки. Немного интереснее стал я для них после того, как сделал заказ. Рыжий замолк минуты на две, свиноухий поплямкал губами, точно попробовал на вкус сумму заказа, а очкарик посмотрел подозрительно. Не удивлюсь, если узнаю, что его папаша был прокурором области. Степан переводит взгляд на Иру и немного успокаивается: если я чухну, не рассчитавшись, будет с кого спросить. Не трудно догадаться, что он давно имеет на нее виды, но еще легче — что рыбку он удит, а есть хуй будет. Ира смотрит в его сторону так, будто там пустое место.
