меня всегда останавливают. Существа потусторонние, знающие о моём существовании, среди каких те же ядвиги. Полностью изжить меня нельзя. Но с каждым разом… лучше изучив мою природу, враги изобретают всё более сильные оковы. Вот сейчас… Ты не заметила, что я мил, любезен, пушист и положителен?
— Ты сварливая, ворчливая, колючая железка, по-моему, — криво усмехнулась Дашка. История походила на склеенный по швам бред.
— Хмм… Значит, моё активное сопротивление что-то да даёт. В общем, сейчас оковы не только держат в кулоне, но и полностью подавляют характер, трансформируя жажду злобы и разрушений в прямо противоположные чувства. Я должен бы мечтать освободиться, а вместо этого за тебя тревожусь и пытаюсь развлечь. Дрянное заклятьице. Ещё вдобавок вверен ядвиге для пущего контроля. Только тут неувязочка вышла. У неё неожиданно и очень резко проявились признаки помешательства, характерные для ядвигов в куда более позднем возрасте. Стукнуло милочку что-то в голову, она и сбежала.
Со мной. От многочисленного комитета по моей нейтрализации. Совершенно не отдавая себе отчёта в том, что творит. А теперь вообще почила с миром. Так что я близок к свободе, как никогда. Дьявол, и даже не могу ощутить торжества по этому поводу.
— Что, ты говоришь, будет, если тебя освободить? — Дашка перекатилась на живот, неожиданно заинтересовавшись и испытав прилив бессильной ненависти ко всему миру.
— О, я начну сосать из мира разумное, доброе, вечное. Положительную энергию. Оставаться, соответственно, будет отрицательная. Мир сам себя изничтожит. Скорее всего, состоится не то чтобы глобальный армагеддон, а медленное угасание, погрязание в зверстве и жестокости, нищета, войны, общество покатится по наклонной… Как-то так. Конечного результата даже я не знаю. Не проверял. Вернее, мне не давали проверить.
Последняя фраза растворилась в Дашкином мозгу неразборчивым гулом. Зашумело в ушах, картинка перед глазами утратила чёткость. На перекатывание, казалось, ушли все силы, тело обмякло и девушка бесславно ткнулась лицом в грязь. Несколько минут она лежала, судорожно дыша.
Потом полегчало, так что Даша смогла растянуться на земле, снять с шеи кулон и положить его у лица, в поле зрения. Её качало, даже несмотря на лежачее положение. Стало страшно, тошно не только физически, но и морально, а главное — обидно до злых бессильных слёз.
— И как же тебя освободить? — выдавила девушка жалким, тонким голосом.
— О, сущие пустяки. Всего-то разбить камень, в котором я заточён.
— Разбить вот этот вот… — Дашка погадала над названием камня и решила не заморачиваться, — …рубин? Не смешно. Раз так, я тебя сейчас здесь закопаю, — напоследок хотелось сделать гадость хоть кому-то, и Дарья начала целенаправленно ввинчивать украшение в землю.
— Разбить вот эту вот видимость рубина, — поправил кулон, сильно занервничав. — Символическим является сам акт разбиения… разбивания… да хватит мною грязь ковырять!
— Ну ладно, — Даша с трудом поднесла кулон к глазам, всмотрелась в огромный, местами залепленный грязью кровавый камень. — Сейчас попробую разбить.
— Чего-о-о?!! — голос завопил так, что у Дашки чуть не взорвались барабанные перепонки. — У тебя от ядвигового яда крыша поехала? Не смей!
Даша сухо, без какого-либо выражения засмеялась. Потом из последних сил села и из последних же сил заорала в ответ:
— То есть я умру?! Я?! Я! Просто так возьму и умру? Вот тут, в грязи, вся мерзкая, раздувшаяся, дряхлая? А они будут жить все? Сотни и тысячи лет, когда для меня уже ничего не будет, не будет вечно и бесконечно, они будут жить?! Любить, радоваться, смеяться… воровать, обманывать, напиваться и драться, в конце концов, но жить?! Конечно, я разобью этот чёртов камень, и пусть они все сдохнут! Пусть всему миру будет так же погано, как мне! — и Даша громко, обиженно завыла, бессмысленно стукая кулоном по коленке в такт рыданий.
— Знаешь, ты вполне дитя своего времени, девушка, — задумчиво-печально, с претензией на философию протянул голос. — После нас хоть потоп, и своё бесценное «я» на первом месте. Ты — квинтэссенция индивидуализма. То, что только и могло вырасти в поколении потребительства, виртуального общения, оцифрованных мозгов и установок «купи-продай-предай». Ради света, дева младая, где ваша мягкость? Ты кого-нибудь любишь? Тебе кого-нибудь жаль?
— Я себя люблю! — рявкнула Дашка. — И мне себя ещё как жаль! Ну придумай, придумай, как мне выжить, придумай! Или, я клянусь, со мной умрут все! Я не видела ещё этого мира, не сделала и десятой части того, о чем мечтала, так почему я должна оставлять все им?!
— Фантастическая сучка. Навязанную мне ипостась от тебя просто воротит. Зато истинный вампир, который освободится, будет в восторге. Но тебя это уже не спасёт. Обещаю за разбитый кулон самую жаркую сковородку в аду, раз ты так о себе заботишься. Не освобождай его! — кулон убеждал так жарко и убедительно, что Дарья нутром чувствовала фальшь. Она хотела ответить, презрительно и насмешливо, как и должно погубительнице мира, но воздух застрял в лёгких. Девушка схватилась за горло, захрипела. Сердце забилось мучительно, ускоренно, больно и везде — в ушах, в голове, в кончиках пальцев. Глаза заволокло кровью.
А Даша до последнего момента не верила в смерть. Она боялась, грозилась, обижалась и горела местью, понимала смысл обещаний скорой кончины, хотела спастись или забрать с собой весь мир, но сполна так и не поверила. До этой вот минуты, когда сердце пустилось вскачь, а лёгкие обжигало невозможностью вдоха. Девушка почувствовала, что заваливается на бок. Девушка почувствовала, что всё ещё не верит. Девушка почувствовала под пальцами холод кулона и из последних сил сковырнула длиннющим наращённым ногтём гранёную поверхность рубина. Камень легко и звонко треснул. В груди что-то взорвалось — долго, сильно, обжигающе больно. И наступила темнота.
***
В лицо подуло ветром так яростно и внезапно, что девушка заморгала и сощурилась от яркого света. Она, несомненно, где-то летела, потому что внизу просматривались пейзажи пыльного летнего города.
Неужели ад и сковородка всё-таки будут? Несмотря на это, Даша ощутила прилив иррациональной радости, обнаружив, что здесь не вечный сон и не вечная тьма.
— О, очнулась наконец, — лениво растягивая слова, промурлыкал в голове сытый довольный голос. — А я уж думал, буду обитать в этом теле в одиночестве. Ты, деточка, полдня где-то на задворках сознания валялась.
Даша постепенно, словно отходя от наркоза, начала ощущать прочие части тела. Ладони холодил металл… поручней, как она обнаружила, опустив
