— Я скоро вернусь.
— Куда ты? — спрашивает Маркус, поднимаясь с кресла.
— Выпустить заявление для прессы. Это может стать хорошей рекламой для The Kings.
Лицо Маркуса смягчается облегчением. Он, очевидно, думал, что я собираюсь сделать что-то радикальное вместо этого, и он не был полностью неправ.
— Баз прав. Мы должны опередить и раскрутить в нашу пользу, — вставляет Зак, приглашая всех на борт.
Я выхожу из палаты и с каждым шагом чувствую, как нарастает напряжение, а гнев поглощает меня. При мысли о том, что Маккензи умерла, мой желудок снова скручивается от этого странного ощущения. Я думаю о последнем разговоре с ней, и мои глаза закрываются.
Христос.
Я нуждаюсь в ответах. И мне нужно услышать их от нее. Я просто надеюсь, что это все еще жизнеспособная возможность. Потому что, если она действительно умерла? Не знаю, что буду делать. Когда я покидаю больницу, во мне закипает сдерживаемая ярость. Я чувствую, как она кипит прямо под поверхностью, угрожая воспламениться в хаосе. В ту же секунду, как я выхожу на прохладный воздух, у меня возникает желание ударить кого-нибудь. Причинить кому-то боль.
Ничего не имеет смысла.
Я встречаю Дэна у машины, припаркованной у тротуара, и сажусь. Гнев волнами просачивается из меня, мгновенно меняя атмосферу в машине. Мои руки сжимают кожаную обивку. Я слышу, как кожа скрипит под силой хватки, и удивляюсь, как я не ударяю кулаком по стеклу.
— Мне нужно, чтобы ты выяснил, почему Винсент находился в Ферндейле прошлой ночью.
Мы встречаемся взглядами в зеркале заднего вида, и что-то проходит по его глазам. Оно быстрое, но недостаточно. Это заставляет меня задуматься. У меня никогда не было причин не доверять Дэну, но я начинаю сомневаться в каждом человеке вокруг меня. Я кое-что упускаю. Я это чувствую.
И я собираюсь это выяснить.
Глава 3
Маккензи
Содрогаясь, я шевелюсь и открываю глаза. Быстро моргаю, разгоняя дымку, затуманившую мысли. Когда зрение приходит в норму, страх выжимает воздух из легких. Я пытаюсь подняться, но не могу пошевелиться. Мои глаза увеличиваются, ужас пробегает по спине, когда приходит осознание, и я ерзаю, в попытке понять, что происходит. Пытаюсь найти выход отсюда. Я издаю сдавленный, испуганный всхлип, когда смотрю вниз и понимаю, что привязана к кровати. Мое здоровое запястье и нога закована ремнями, удерживая на месте.
— Где я, черт возьми?
Слова царапают мне горло, когда слетают с губ. Я оглядываю стерильную комнату, и паника наполняет грудь. Стены такие белые, что кажется, будто кто-то приходит сюда каждый день, чтобы нанести новый слой краски. Свет ослепительный и флуоресцентный, заставляющий вас чувствовать себя как угодно, но только не комфортно. Дверь внезапно открывается, вслед за ней врывается порыв холодного воздуха. Дверь стонет, будто ее открывают нечасто. Я прижимаюсь всем телом к кровати, пытаясь исчезнуть, желая, чтобы она поглотила меня целиком, когда всё начинает возвращаться ко мне вспышками.
Мои родители действительно отправили меня в гребаную психушку. Ублюдки.
— Доброе утро, мисс Райт. Я доктор Поппи Астер, заведующая отделения психиатрии и психологии. Приятно наконец познакомиться.
Она только что сказала Поппи?
Поппи?
Женщину, отвечающую за мое психическое здоровье на данный момент, блядь, зовут Поппи. Боже.
Я перестаю бороться с ремнями. Уверена, что именно этого они и хотят. Они хотят, чтобы вы боролись с этим, чтобы вы могли выглядеть более сумасшедшими — словно действительно принадлежите этому месту. И я отказываюсь выглядеть еще более сумасшедшей, чем сейчас. Это похоже на новый низкий уровень, привязанной здесь с незнакомкой, которая смотрит на меня сверху вниз, а вопросы заполняют ее глаза.
— Как вы себя чувствуете сегодня?
Я сглатываю внезапный комок, перекрывающий дыхательные пути. Я не знаю, как ответить. Часть меня хочет потребовать, чтобы она выпустила меня к чертовой матери из этого места, но если это не пройдет хорошо, мне нужно, чтобы хотя бы один человек был на моей стороне. Я прочищаю горло, которое кажется слишком напряженным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— По большей части уставшей.
Она успокаивающе улыбается мне, проходя в глубь палаты. Она, кажется, проявляет особую осторожность, медленно заходя все дальше и дальше, будто я этого не замечаю. Неужели она думает, что я спрыгну с кровати и наброшусь на нее?
— Представляю. Вы готовы поговорить? — спрашивает она.
С идеальной фарфоровой кожей и седыми волосами доктор Астер выглядит как злодейка каждого фильма. На ней очки квадратной оправы, но она не скрывает расчетливого блеска в своих ярко-голубых глазах. С той секунды, как она вошла в палату и посмотрела на меня, я почувствовала расчет — она работает над внутренними решениями или способами сделать меня лучше. Она мало что знает. Я не нуждаюсь в восстановлении. Я не нуждаюсь во враче. Мне просто нужно убраться отсюда к чертовой матери.
Я коротко киваю, не доверяя своим словам. Она улыбается. Улыбка не мягкая, но и не холодная. Это просто улыбка, которую она приклеила на свое лицо, чтобы я чувствовала себя комфортно, хотя это даёт противоположный эффект. Взмахнув рукой, в палату проскальзывают две медсестры, каждая из которых освобождает меня от ремней. Не то чтобы я могла выбраться из этой кровати, но это лучше, чем быть привязанной, как животное. Обе медсестры молоды. Быть может, на несколько лет старше меня, приближаясь к тридцати с небольшим.
— Просим извинить нас за это, — произносит доктор Астер, глядя на мое покрасневшее запястье, которое я массирую. — Когда вас доставили сюда, вам дали успокоительное, но я хотела принять дополнительные меры предосторожности на случай, если вы проснетесь не такой... спокойной.
Я киваю, изо всех сил стараясь скрыть гримасу, которая хочет прокрасться по моему лицу. Я напрягаюсь в ожидании, позволяя медсестрам поддержать меня. Все болит. Тупая, наполненная боль пробегает по моему телу. Она настойчивая, требует, чтобы о ней узнали. Дерьмо, даже дышать больно. Боль, которая больше всего вызывает беспокойство, исходит из моего живота. Здоровой рукой я провожу рукой по жжению, исходящему от живота. Там что-то вроде перевязки.
Мои глаза закрываются, вспоминая о металле, пронзающем мою кожу. Они такие яркие, что я снова переживаю боль в тот момент. Как холодный металл пронзил мою плоть, разрывая кожу. Казалось, кто-то разрывает меня огнем и сухим льдом. Это горит, оставляя на языке леденящий, прогорклый привкус боли.
Окружив себя сдержанным видом, доктор с седыми волосами наблюдает за моим процессом. Ее голова наклоняется в сторону всего на несколько сантиметров, но я вижу, что шестеренки крутятся, и мне это не нравится. Чувствуя себя неловко от ее пристального взгляда, я провожу рукой по волосам, пытаясь укротить их. Все, что угодно, лишь бы я не выглядела такой сумасшедшей. Уверена, что моя нынешняя прическа идеально подходит к прическе душевнобольной.
Доктор Астер улыбается моим попыткам, и снова я начинаю презирать эту улыбку.
— Прежде чем мы продолжим, я задам вам несколько простых вопросов. Хорошо?
Я киваю. Даже малейшее движение вызывает боль, которая рикошетом отдаётся в позвоночнике. Я еще не смотрела на свое отражение в зеркале, но боль, которую я сейчас испытываю, пульсирует с головы до ног, и я могу себе представить, как выгляжу.
Она пододвигает стул к моей кровати и садится, скрестив ноги. Положив блокнот на колени, она уделяет мне все свое внимание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Не могли бы вы назвать свое имя и рассказать что-нибудь о себе еще?
— Маккензи Райт. Двадцать пять лет. Родом из Ферндейла, но сейчас живу в Нью-Йорке. Я внештатный писатель, иногда и журналист.
Доктор поджимает губы и кивает, что-то записывая в блокнот.
— Прекрасно. Не могли бы вы рассказать мне, что произошло в ночь аварии, Маккензи? Вы многое помните?
