хоть с дьяволом, но рисковать всем за чужие? Тома снова хлюпнула носом.
Бойники размотали веревку, обреченных толкнули друг к другу – как последнее утешение, ведь иных указаний не было. Связанную в последнем объятии парочку положили на траву. Каждый знал: не пройдет и дня, если не часа, как их найдут собаки. Точнее, волки, так теперь нужно говорить.
Мы понуро двинулись вперед. Не оглядываясь.
Бойники ступали неслышно, только копыта глухо стучали, вбиваясь в почву, да мы с Томой ломились сквозь зелень подобно бронетранспортерам, решившим срезать путь через торговые ряды деревенского рынка. Сто шагов… двести…
Скорбную тишину нарушил я. Криком.
– Где восьмой?!
– Стоп! – скомандовал Гордей.
Процессия замерла.
– Ты нарушил слово! – накинулся я на царевича, едва сдерживая наворачивавшиеся предательские слезы. Ноги запутались в тапках, губы в паузах сжимались и дрожали: – Даже из милости ты не имеешь права убивать их! Хоть маленький, но у них был шанс!
– Шанса не было, – буркнул Малик, в свое время внимательно отследивший действия вязальщиков.
Взгляд царевича ошалело пробежал по отряду.
– Вы, четверо, – покрытая металлом ладонь ткнула в носильщиков Шурика, – быстро назад.
Не договорив, Гордей сам развернул коня. Мы с Томой помчались сквозь лес за ним, и нас никто не удерживал.
Глазам предстала картина: Гордей гарцевал вокруг окровавленного тела бойника, нанизанного на копье, вставленное в ямку. Маска-колпак валялась далеко за деревьями, бородатая голова безвольно болталась. Балахон был задран по шею, отчего почти не пострадал. Штаны в одеянии павшего воина не предусматривались, их заменяла юбка вроде шотландской, только одноцветная.
Парочка исчезла. Из травы любопытными змеями торчали обрывки веревки.
– Кто это? – надменно бросил царевич подбежавшей четверке.
Один из бойников приподнял свешенную голову за волосы.
– Третьяк с Понизовки.
– Казенное имущество не испортил, семью не потревожу. Снимите.
Бойники поняли его правильно. Не как я. В один из мешков убрали чуть окровавленную вещь – бережно стянутую и заботливо свернутую, лишь после этого из тела выдернули древко с обтекающим красными каплями наконечником. Оставшееся тряпье тоже не забыли.
– Не понимаю. – Тома схватила Гордея за стремя. – Что произошло?
– Освободил, стервец. Вернуться после такого не мог, бросился на копье.
– Какое самопожертвование… – Томины глаза застило влагой. – А мы…
Бойник, вытиравший копье, небрежно бросил:
– Это Ивкин батька. Я тоже с Понизовки. У них единственная дочка была.
– Беглецов искать не будем, – решил царевич, покосившись на меня. – Волки найдут. Во всяком случае, я слова не нарушил.
Он повернул коня назад.
– А похоронить? – не удержался я.
Гордей поиграл желваками, глаза на миг сыграли в прятки.
– Похороните, – упало нехотя.
Обобранное догола тело взяли за руки-ноги и привалили к дереву. Голова осталась свешенной на грудь, а сложенные ладони упокоились на животе. Сверху накидали веток.
Вот и вся церемония. Раздалась команда:
– Возвращаемся.
Могу ошибаться, но, по-моему, похоронная команда посмотрела на меня с благодарностью.
Да, здорово быть ангелом. Даже царевич не мог сказать мне «нет». Ангельские права меня полностью устраивали, осталось выяснить, каковы обязанности. Не здесь ли собака… извиняюсь, волк зарыт?
Глава 7
В оставленном лагере ждал сюрприз.
– Он же черт, – оправдывался бойник, отирая разбитое лицо. – Как сиганет… Лбом – в нос. Я и вырубился.
Ни маски, ни балахона на нем не было. Ничего, включая портупею с ножом и дубиной. И копья. И мешка с провиантом. Только рубаха и юбка – как на самоубившемся. Видимо, это особенности местной моды.
Малик сбежал. Еще два копейщика потирали ушибленные места. Все были живы и в меру здоровы.
– Черт. Одно слово – черт! – твердили они.
– После этого, – царевич мотнул головой на устроенный разгром, – думаете, я еще раз нарушу закон и сохраню жизнь ему? – тяжелый взгляд остановился на Шурике.
Я достал нож и молча приладил к недавней ранке на шее. Кожа горла под острием страшно ныла. Чесалась. Не знаю, хватило бы у меня духу решиться. Но что-то толкало. Какая-то лютая неприязнь к происходящему.
– Ты слишком мало ценишь свою жизнь, – свысока (во всех смыслах) бросил царевич.
– А ты чужую.
В ответ с коня раздался переполненный яростью вздох.
– Ладно, – донеслось через некоторое время – Только до башни. И забыть вас, как страшный сон. – Гордей прикрикнул на бойников: – Подъем! Ты, раззява, надень вещи Третьяка, ему больше не понадобятся. Вперед!
Дорог в лесу не наблюдалось. Даже тропиночек. Мы тащились меж деревьями, ломая мелкие заросли и обходя крупные. Неужели здесь никто не ходит? Но где-то же ходят? Интересно, где.
Погрузившаяся в мысли Тома передвигалась как робот, который пытается понять, чем могут сидеть птичка и свитер, а меня мучил информационный голод – насчет разного конкретного и как оно все вообще. Распираемый вдрызг, я нагнал Гордея.
– Можно вопрос?
– Уже.
– А еще один?
Молчание – знак согласия.
– Зачем ангелов вести в крепость? – спросил я.
– Таков закон.
Я исправился:
– Имею в виду не тебя, а нас. Твой мотив понятен, не можешь иначе, но что там с нами сделают?
Гордей равнодушно повел плечами, поправил щит.
– Там решится ваша судьба.
– Чего нам ждать?
– Не знаю.
Я не выдержал:
– А кто знает?
– Никто.
Вот и поговорили.
– Скажи хоть что-то! – взмолился я.
– Хоть что-то.
Показав, что не ищет моего общества, гори оно любым пламенем, царевич умолк. Его взгляд в поисках возможного неприятеля вновь устремился в лес, прыгая по сторонам, как кот, упавший в вольер к собаке.
Думал, отстану? Ну-ну, думай, не жалко.
– Напомни-ка молитву встречи, – сыграл я на его законопослушании. – Встретив ангела, ты должен – что? Помимо крепости.
Гордей резко выдохнул, затем пробурчал что-то нечленораздельное, а выражение лица пообещало при случае сделать из меня нечто членораздельное.
– Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником…
– Ты встретил ангела, ему требуется помощь – нужны сведения о мире, куда его занесло, – удовлетворенно сообщил я. – Удружи и помоги. Что сделали с другими ангелами?
– Это было давно.
– Века назад?
– Годы.
Уже что-то.
– Их возвысили? – с надеждой осведомился я.
В ответ – очередное невразумительное пожатие плеч, показавшее полное равнодушие к судьбе снизошедших.
– Их убили? – качнуло меня в противоположность.
Последовало очередное разведение руками, теперь с надеждой со стороны царевича. Дескать, что бы с ними ни было, туда им и дорога. И мне, здесь присутствующему, тоже. И побыстрее.
– Не знаешь? – пнул я вопросом, чтобы пошевеливался.
– Не всех, – выползло что-то дельное. И весьма зловещее.
Или царевич ответил не только на последний вопрос?
– Значит, их убивают?
– Никто не смеет убить ангела. – Гордей, наконец, обратил на меня взор – уничижительно-уничтожающий, словно