– Двое мясников поймали какого-то мальчишку. Лет десяти, – спокойно объясняет Сол. В этой истории, на его взгляд, нет ничего такого, что может рассердить Однада. – Взрыв бы отправил мальца прямиком на небо. Я его вытащил.
Нодж вскидывает бровь.
– Да неужто? Какой благородный поступок. Церковникам бы понравилось.
– Не думаю, что церковникам нужно знать о том, что случилось на скотобойнях, – Эд всеми силами старается сохранить спокойный вид. Медный коготь играет с ним, издевается. А может – проверяет на прочность.
Однад отправляет в рот приличный ломоть жареной свинины, запивает его вином из допотопного кубка, помятого и покрытого черными пятнами.
– Хорошо, если так, – кивает он. – Главное, не забывай, алхимик, что от моего глаза ничего не спрячешь. Вздумаешь плести против меня – умрешь. Медленно и в муках.
Эд не отвечает. Ответить на угрозу можно только ударом. Все остальное – бессмысленная клоунада.
– Свою часть ты исполнил, – продолжает Нодж. – И я от своей отказываться не буду. Теперь ты с нами, жонглер. Но Королевского орла на жилет ты не получишь. Это – привилегия коренных олднонцев, чистокровных шилгни. В остальном же ты будешь своим среди чичестеров. Жить будешь здесь. Платить тебе буду я. За каждое дело, в котором ты станешь участвовать. Будешь делать порох для ружей и пистолетов – буду покупать за честную цену. Все понял?
– Понял.
– Тогда иди.
Эд проталкивается сквозь толпу, пробираясь к выходу. Все, чего ему сейчас хочется, – это глоток свежего воздуха. Смрад в «Королевском орле» такой, что хоть топор вешай. Остановившись на убогом крыльце, Сол достает из кармана пачку. Вообще, он решил, что стоит бросить, раз уж обстоятельства располагают, но сейчас перекурить просто необходимо. Последняя, сломанная пополам сигарета выглядит неутешительно.
– Еще одна алхимическая штука? – Черный Салли застает Эда врасплох. Инстинктивно шагнув в сторону, он резко оборачивается.
– Не делай так больше, – говорит он хмуро, узнав товарища по набегу.
– Я тебя не боюсь, жонглер, – оскаливается щербатыми зубами Салли. – А вот тебе стоит бояться. Медному Когтю, может, и понравились твои фокусы, но Медный Коготь нам не хозяин, а мы ему не шавки. И многим в банде не нравится, что с чичестерами бродит чертов иностранец.
– Это угроза? – Эд не мигая смотрит в глаза собеседнику. Через несколько секунд Салли становится неуютно, он отводит взгляд и громко прокашливается.
– Я тебя просто предупреждаю, жонглер. Почаще оглядывайся.
– Я запомню, – кивает Сол.
Черный Салли сплевывает, переминается с ноги на ногу и, наконец, возвращается к своим, оставляя Эда в одиночестве. Тот снова смотрит на пачку, которую до сих пор держит в руке.
– Папиросной бумаги у них точно нет. Надо трубкой разжиться, что ли… – вздыхает он.
– Старик Лемори делает хорошие вишневые трубки, – доносится из темноты тонкий голосок, женский, а скорее даже – детский. Эд сжимает зубы.
– Проходной двор, – бормочет он, после чего обращается в сторону подворотни. – Кто там?
– Это я, – раздается в ответ. – Подойди, дело есть.
– Хороший ты парень, – хмыкает Эд, надеясь, что голос принадлежит все-таки мальчику. – Но я не хочу получить дубиной по затылку.
– До твоего затылка я не дотянусь. Ты здоровый, как огр. Лучше побереги яйца.
Эд улыбается. Ну что – вариант, конечно, рискованный, но голос и правда кажется знакомым, а единственный здешний ребенок, с которым Сол разговаривал, – это мальчишка со скотобоен. Если это он, то вроде как зла на Эда держать ему не за что.
– Сразу предупреждаю, – говорит Эд, шагая в темноту, – денег у меня нет.
– Сойдут и ботинки, – голос паренька слышится совсем рядом. – Иди, не останавливайся. Мы же не хотим, чтобы нас вся чичестерская братия слушала.
– А что, дело серьезное? – шутливо интересуется Эд. Под ногой что-то неприятно чавкает. – Вот дерьмо, – бормочет он.
Мальчик хихикает:
– Не, это цукини. Правда, уже хорошенько подгнивший.
– Какое облегчение, – Эд шаркает подошвой, пытаясь счистить с нее налипшее. – Ладно, стой. Чего хотел?
– С тобой хотят поговорить.
Эд незаметно достает из кармана зажигалку, быстро щелкает. Мальчик, стоящий от него в паре шагов, испуганно прикрывает глаза ладонью. Да, это тот самый ребенок, которого Эд вытащил со скотобойни.
– Убери! – возмущенно шепчет парнишка. – Нас заметят!
– Хорошо, хорошо, – Эд прячет зажигалку. – И кто же такой хочет со мной поговорить? И, самое главное, зачем?
– Я не могу сказать. Мне только сказали привести тебя на место.
– А с чего бы мне за тобой идти?
– Ну как же, – в голосе мальчишки слышаться удивление и обида. – Ты меня от смерти спас. Я тебе помочь хочу.
Сол делает глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями.
– Может, ты мне все-таки скажешь? Знаешь, трудно тебе довериться вот так…
– А зачем тогда ты меня спасал?
Вопрос по эффекту сравним с крепким ударом в челюсть – проходит секунд десять, прежде чем Эд отвечает:
– Грех на душу брать не хотел.
– Не взял грех, взял душу, – детский голос звучит пугающе серьезно. – Если я вернусь один, меня точно убьют.
Сол задумчиво скребет бороду. Малец, конечно, привирает насчет «убьют», но и по голове его точно не погладят. Жизнь беспризорника и в цивилизованном двадцать первом веке стоит недорого, а в этом жутком клоповнике – и того меньше. Всыплют на орехи, кулаками и палками, а если разойдутся и убьют ненароком – никто даже не пожалеет.
– Если все это, – задумчиво произносит Сол, – плод моего воображения, то насколько же сильно я болен…
– Чего? – удивленно переспрашивает мальчишка.
Эд мотает головой, разгоняя непрошеную рефлексию.
– Да так. Как тебя зовут?
– Спичка.
– М-да, – усмехается Эд. – Это прозвище. А имя у тебя есть?
– Имя? Наверное, есть – только я его не знаю. Так ты что, идешь?
Сол вздыхает. В конце концов, с чичестерами перспектива у него не самая радужная. Будет варить пироксилин, пока не взорвется от случайной искры или не получит дубиной в висок в очередном набеге. Стоит задуматься о смене покровителя.
– Давай сделаем так. Ты посиди пока здесь. Пусть ребята в «Королевском Орле» как следует напьются. Когда вечеринка станет затухать, я выйду к тебе. Тогда и двинемся. Хорошо?
Какое-то время мальчишка не отвечает. Эд начинает даже сомневаться, здесь ли он еще.
– Ладно. Я тебя тут ждать буду.
Глава четвертая. Монстр из старой пивоварни
Свет газовых фонарей, бледный и дрожащий, словно растворяется в темноте, неспособный одолеть ее. Все что он дает – слабые ореолы вокруг светильников. Влажный, полный тяжелых ароматов воздух поглощает звуки как губка: Эд едва может расслышать звук собственных шагов. Спичка идет немного впереди, тихонько насвистывая незамысловатую мелодию, – его совершенно не беспокоят ни темнота, ни сырость. Дома вокруг все как один темные – даже случайного огонька не пробивается сквозь закрытые ставни.
– Где это мы? – спрашивает Сол негромко.
Спичка перестает насвистывать, удивленно оборачивается.
– Заблудился? Это Мэдчестер-стрит.
– Я не местный, – непроизвольно оправдывается Эд, хотя название кажется ему знакомым.
– Ну так и что? – удивляется мальчишка. – Все знают Мэдчестер-стрит.
– Может, и все, – Эд играет желваками, пытаясь вытащить из памяти нужный кусок. – А мост, который мы прошли, как называется? Адмиральский?
– Он, – довольно кивает Спичка. – Узнал?
– Догадался. Погоди-ка.
Они останавливаются. Спичка, ростом чуть больше метра, смотрит на Эда, запрокинув голову.
– Чего?
– Ты меня в Старую Пивоварню ведешь, так ведь?
Мальчишка улыбается. Переднего зуба у него не хватает. Хочется верить, что выпал молочный.
– А ты соображаешь. Пойдем, – улыбка исчезает с лица. – Он ждать не любит.
Эд понимает, кого имеет в виду Спичка. И от этого понимания ему становится немного не по себе.
– Лучше бы ты сразу мне сказал, – говорит он веско.
Спичка пожимает плечами:
– Ты бы не пошел.
– Я и сейчас еще могу уйти, – Эд в этот момент действительно размышляет о том, не лучше ли вернуться в «Королевского орла».
– Не. Уже не можешь, – вдруг заявляет мальчишка. Вид у него слегка виноватый. Эд оглядывается. Улица кажется пустой, но темнота и туман надежно укрывают ее закоулки и повороты. Они со Спичкой доходят до небольшого паба, уже закрывшегося, за которым сворачивают в узкий переулок.
– Крысиный тупик, – шепчет Сол.
Увидеть живьем место, так подробно описанное Алиной, для него что-то вроде откровения. До этого мгновения он лишь косвенно чувствовал связь города, в котором оказался, со снами своей жены. Теперь это уже не связь – это ворота, широко распахнутые и неумолимо затягивающие. Покрытые плесенью стены, кислый запах помоев, грязь под ногами, едкий, обжигающий ноздри туман – зарисовка из чужого дневника становится объемной, живой. Настолько, что сердце в груди замирает, словно льдом скованное.
