людей в толпе и рассказывали друг другу истории о них.
Юнхи всегда выбирала парочки.
– Она расстроена, но старается не подавать виду, – говорила она о паре лет тридцати с пакетом из ювелирного магазина, оба ковырялись в своих бутербродах и не разговаривали друг с другом. – Она думала, что он собирается удивить ее кольцом, но оказалось, что он просто хотел посоветоваться насчет подарка для своей мамы.
– А что ты скажешь о том мужчине? – поинтересовалась я, указывая на старика с темными пятнами на руках, одетого в синий свитер и ярко-белые кроссовки. Он был один и, казалось, никого не ждал и даже не ел. Он просто сидел там, сложив руки на столе, и смотрел прямо перед собой в никуда.
– Он вдовец. Его жена умерла несколько лет назад, и он приходит сюда, чтобы предаться воспоминаниям о ней, потому что раньше она любила приходить в торговый центр и просто наблюдать за окружающими. Они надевали одинаковые кроссовки и вместе отслеживали свои шаги на фитнес-трекерах. – Юнхи вздохнула над воображаемой трагедией, случившейся в ее выдуманной истории.
– И это все, о чем ты думаешь? Любовь и отношения? – спросила я.
В те дни Юнхи только и делала, что твердила, как она одинока и как хочет завести парня.
– Ну да, пожалуй, – ответила она, и ее подведенные глаза расширились. – Отношения – это самая важная вещь в мире. Разве ты не хочешь когда-нибудь выйти замуж и завести детей?
– Не знаю, – задумчиво протянула я. – Часть про замужество еще ничего, но дети – многовато с ними возни, на мой взгляд.
– Думаю, тогда тебе придется стать чудаковатой тетей для моих детей, – беззаботно рассмеялась Юнхи.
Юнхи была младшей из трех девочек в семье, и их быт походил на бесконечную пижамную вечеринку. Всякий раз, когда я возвращалась от нее, наш дом казался мне слишком тихим и пустым. Мама Юнхи была невероятно очаровательна. Я почти никогда не видела ее без тяжелого макияжа на лице. Хотя Юнхи и ее сестер нельзя было назвать близняшками и они мало походили на мать, все женщины их семейства имели едва уловимое сходство, особенно что касалось глаз и носа. Вчетвером они напоминали русских матрешек. Мне кажется, Юнхи частенько ссорилась со своими сестрами, но я завидовала их близости, постоянному смеху и крикам, поддразниваниям, которые звучали в их доме беспрерывно. Походы в гости для меня стали спасательным кругом, способом выбраться из дома, где почти постоянная тишина нарушалась только ссорами родителей, в ходе которых они обрушивали друг на друга все то, что не умели нормально высказать.
Когда мы с Юнхи готовились к выпускному балу у нее дома, ее сестра Юнкен сделала нам прически и макияж: завила ресницы, посыпала блестками веки и скулы, и уложила волосы в завитки. Я сомневалась насчет блесток и кудрей. Раньше мне не приходилось краситься, и я была убеждена, что буду выглядеть глупо, и все решат, что я слишком стараюсь, – но Юнхи была непреклонна и поклялась, что заставит нас обеих остаться дома, если я хотя бы не попытаюсь приложить усилия.
– Видишь? – сказала она, когда наше превращение было завершено. Мы уставились друг на друга в зеркало в ее спальне. – Мы выглядим великолепно.
Юнхи действительно выглядела хорошо. Она всегда пользовалась этим методом: заставляла меня чувствовать себя красивой рядом с ней, помогала поверить, что эта красота – не волшебный дар, как я всегда думала, а нечто, чего легко можно достичь, подпилив ногти и смазав локти увлажняющим кремом.
Я решаю уйти с работы немного пораньше. Прежде чем покинуть зал, я задерживаюсь перед аквариумом Долорес, наблюдая, как она сворачивается калачиком вокруг второй головоломки. Не в первый раз я задаюсь вопросом, что она думает обо мне, об аквариуме. Устает ли она когда-нибудь от заточения? Продумывает ли план бегства? Однажды я прочитала в интернете об осьминоге из Новой Зеландии, которому удалось сдвинуть крышку своего аквариума, выскользнуть через маленькое отверстие и спуститься по водосточной трубе в открытый океан.
– Наверное, ты смогла бы провернуть нечто подобное, – говорю я Долорес. – Если бы действительно захотела.
Она щурится на меня, как бы отвечая: «Ты полагаешь, я не думала об этом?»
На парковке торгового центра у меня вибрирует телефон. Это сообщение от моей двоюродной сестры Рэйчел – фотография ее дочери Хейли в море картонных коробок посреди ее гостиной. Она сидит в самой большой из них, и на ее маленьком личике расплывается широкая улыбка. «Я сказала ей, что это космический корабль, – говорилось в сопроводительном тексте. – Позвонишь мне, когда у тебя будет свободная минутка?»
Рэйчел на шесть лет старше меня. Несколько месяцев назад она ушла от мужа и переехала из трехэтажного дома в Тенафлай[10] в маленькую квартирку на другом конце города. Этим поступком она шокировала всех, потому что разводов в нашей семье не бывает: ты либо находишь решение проблемы, либо смиряешься с тем, что будешь всю жизнь нести свое молчаливое несчастье – по крайней мере, по мнению моей матери, которая была обескуражена этими новостями. «Нельзя просто повернуться спиной к семье», – отрезала она. Как будто ее собственный муж этого не делал, как будто другие люди не делают так каждый день.
Я сажусь в свою старую «Камри» и тону в жаре кабины, растворяясь в сиденье. Сейчас только апрель, но на улице невыносимо высокая температура. Я помню, что, когда я была ребенком, весной было прохладно, даже морозно. На мгновение я представляю, что у меня нет костной системы, что мое тело быстро превращается в теплую жидкость, и это не так уж трудно себе представить. Иногда, бродя по голубым залам аквариума, я начинаю чувствовать, будто меня и нет вовсе, будто мое тело – всего лишь полупрозрачная мембрана, через которую изо дня в день проникают вода и свет, как и у всех других здешних существ. Это ощущение не покидает меня с тех пор, как мы с Тэ расстались. Мне приходится постоянно заставлять себя ложиться спать, просыпаться, есть, делать вдох и выдох.
Я звоню Рэйчел по дороге домой, и она берет трубку после второго гудка. На фоне странные звуки, словно она находится посреди карнавала, слышится бодрая электронная музыка, вероятно, из телевизора.
– Давненько от тебя ничего не было слышно, юная леди, – говорит Рэйчел.
Я представляю ее широкую улыбку, сверкающий пирсинг. По словам Рэйчел, присяжные в лице наших родственников до сих пор не определились, что больше расстроило ее мать, мою тетю, – сам развод или праздничное кольцо в носу, которым она обзавелась после ухода от мужа.
– Привет, Рэйч, – произношу я.
– У тебя странный голос. Ты уже удалила этот мессенджер для космонавтов? Знаешь ведь, что
