тебе вредно продолжать пялиться в него. Вам, ребята, нужен перерыв.
– Удалила вчера, – вру я.
– Так в чем дело? Как работа?
– Они продают Долорес, – выдавливаю я, а потом сразу же жалею об этом, потому что Рэйчел переспрашивает «Кого?», и теперь мне приходится объяснять, о ком я, а это последняя вещь в мире, которой мне хочется заниматься.
– Долорес. Осьминога, которого нашел Апа. – Я прикусываю губу. Мне так и не удалось ни с кем толком поговорить об Апе после того, как он исчез.
Наступает пауза. Что-то с грохотом падает на пол, а Рэйчел тихо ругается.
– Черт. Извини. Я пытаюсь делать десять дел одновременно, и как обычно, все выходит из рук вон плохо. Значит, они собираются продать ее? Они и правда могут это сделать?
– Они уже нашли покупателя. Какой-то богатый придурок строит свой собственный домашний океанариум.
– Может быть, это и к лучшему, раз он может позволить себе предоставить ей более комфортное жилье? Ты всегда жалуешься, что начальство сокращает расходы.
– Но это место, где она прожила последнее десятилетие своей жизни. – Такое чувство, будто у меня в горле дыра, и мой голос вытекает из нее.
– Подожди секунду, извини. Хейли, положи это на место. Я сказала – положи на место.
Когда Рэйчел возвращается к разговору, то вздыхает и включает особый тон крутой мамочки, который использует, когда учителя или другие родители пытаются говорить с ней или с Хейли свысока.
– Ладно. Это отстой. Мне жаль. Тебе нужен совет или ты хочешь выговориться?
Одна из многих вещей, которые мне нравятся в Рэйчел – она никогда не пытается сгладить углы, и не делает того, чем часто грешил Тэ: не задает мне кучу вопросов, пытаясь выяснить, что меня расстроило, чтобы попытаться «найти решение». Иногда совершенно не хочется искать никакое решение проблемы, особенно тогда, когда ее вообще не должно было быть.
– Не знаю. У тебя, случаем, не завалялось полмиллиона, которые ты могла бы пожертвовать океанариуму? – говорю я. – Очевидно, он может закрыться.
– Ты думаешь, я бы все еще жила здесь, будь у меня такие деньги?
– Как ты? Как Хейли? – спрашиваю я. На другом конце провода воцаряется недолгое молчание.
– У нас все в порядке, – ее голос становится тише, будто она нырнула в коридор или в соседнюю комнату. – Она продолжает спрашивать, когда мы поедем домой и увидим папу, из-за чего, знаешь, сердце разбивается на тысячу осколков.
Бывший муж Рэйчел, Саймон, работает хирургом, и, по ее словам, то, что он раскладывает людей на детали и копошится в их внутренностях днями напролет, повредило его рассудок. Когда я спросила, что пошло не так, она выдавила одно: «Невозможно спорить с тем, кто думает, будто все на свете может разобрать на части, а затем вновь собрать воедино».
Они постоянно ссорились на протяжении всех шести лет брака, пока однажды он не толкнул ее на глазах у Хейли, которой в то время было четыре года. На следующий день Рэйчел собрала сумку, забрала Хейли и машину и спокойно уехала от него. «Я не хочу, чтобы мой ребенок рос, думая, что это нормально», – сказала она. Она до сих пор судится с Саймоном, потому что он не хочет платить алименты и настаивает на полной опеке, хотя у него нет времени заботиться о ком-то, кроме себя.
– Тетя Ро! – кричит Хейли на заднем плане. – Сегодня я научилась пукать подмышкой!
Я улыбаюсь, когда Рэйчел велит ей замолчать.
– Не перебивай, – командует она, стараясь перекричать ужасную какофонию. – Как ты можешь слышать, в остальном у нас все хорошо. Я просто боюсь испортить ей будущее, наградив массой проблем с отцовской фигурой. Не хочу возиться с этим, когда она станет подростком.
– Знаешь, в некотором роде это неизбежно. Можно облажаться, даже если очень сильно любишь кого-то.
– Может быть и так, но это не значит, что я вообще забью на воспитание своего детеныша. Я должна хотя бы попытаться подарить ей детство, которого не было у меня, – почти шепчет она. Ее голос немного срывается, и я начинаю чувствовать себя дерьмово, прежде чем она снова переходит в режим крутой мамы: – Послушай, я написала тебе, потому что нуждаюсь в небольшой услуге. Ты можешь присмотреть за Хейли в субботу? У меня накопились дела, с которые срочно надо разобраться.
– Конечно!
Я не очень хорошо лажу с детьми, но мне нравится Хейли. Она немного странная, и я ценю это в ней. Я слышу, как она пукает подмышкой на фоне, одновременно притворяясь автобусом.
– Отлично. Тогда я подброшу ее к тебе, – говорит Рэйчел, и в ее голосе слышится облегчение. – Ты уже поела?
Я подавляю желание намекнуть Рэйчел, что сейчас она невольно подражает нашим матерям, которые постоянно спрашивают, что мы ели или собираемся съесть. С этой фразы обычно начинается разговор с Уммой, хотя вместо этого ей следовало бы спросить, как у меня дела. Фраза «Ты поел?» – тайный шифр, скрывающий слишком многое в корейских семьях.
Я останавливаюсь на светофоре, в машине рядом со мной сидит пара, парень и девушка, которые делят на двоих пакет картошки фри. Их окна опущены. Девушка ведет машину и рассказывает парню какую-то историю, а он смеется. Я помню, как приятно было смешить Тэ. Как иногда мне казалось, что я готова на все, лишь бы услышать его смех, увидеть, как на его лице появляется улыбка.
– Ро? – зовет меня Рэйчел. – Ты здесь?
– Я тебе перезвоню, – произношу я. – Только что вспомнила, что мне надо кое-что сделать.
– Кое-что, – повторяет она. – Ладно. Послушай, не беспокойся о Долорес. С ней все будет в порядке. Я хочу, чтобы сейчас ты сосредоточилась на себе.
– Я в порядке, Рэйч. Мои дела уже идут намного лучше.
– Да, точно. Ты даже не пообедала, не так ли?
Я понимаю, что она права, и мой желудок бурчит что-то кислое в мой адрес. Она вздыхает на другом конце провода.
– Иди поешь, – мягко говорит она, – поговорим с тобой позже.
Я возвращаюсь домой, в моей квартире такая влажность, что я едва могу дышать, когда захожу в парадную дверь. Я открываю окно и чувствую, как сырой вечерний воздух бьет мне в лицо. У одного из моих соседей, живущих напротив, заработал кондиционер. С каждым годом все больше кажется, что мы должны начинать готовиться к жаре немного раньше, чем обычно.
Я рассматриваю содержимое своего холодильника, в основном состоящее из нескольких баночек с приправами, небольшого запаса пива и кое-каких старых объедков, на которые я не обращала внимания, наверное, несколько недель. Мне приходит мысль залезть в ванну с полным стаканом джина со льдом и вообще отказаться от ужина.
Раньше я задавалась вопросом, стали бы мы лучше заботиться о своем теле, если бы наша кожа была прозрачной, если бы каждая мелочь, которую
