Миллз покосился на меня с ухмылкой.
– Не появится, – заверил он томно. – Ручаюсь. Пошли, парень. Надо прогуляться до ворот.
Я посмотрел на Натали. Она намазывала масло на хлеб и не глядела на меня. Если когда-нибудь учредят «Оскар» за игнор, то ей можно награду присуждать без голосования.
– Не хочу быть назойливым, – сказал я ей, – но если вы скажете, куда делась миссис Серф, это сэкономит массу времени и решит кучу проблем.
Но разговаривать с ней было все равно что с Великой Китайской стеной.
Блестящий юноша тем временем подошел ко мне вплотную.
– Тебе вон туда, приятель, – сказал он ласково и убедительно. – Я тебя провожу.
– Послушай… – начал я, но не закончил.
Он стукнул меня кулаком в челюсть. Не то чтобы очень сильно, но довольно быстро, и я не успел среагировать. Боль была сильная, хотя я даже не покачнулся.
– Ладно, – сказал я, потрогав разбитые губы. – Уговорил. Пошли к воротам. Если ты сам нарываешься, я помогу подавить твои импульсы.
Я был так зол, что даже не поглядел на Натали Серф. Мы быстро сбежали по ступенькам – я впереди, охранник за мной. Я был уверен, что справлюсь с ним: все-таки ростом я сантиметров на десять выше и килограммов на десять тяжелее. Да и злость во мне кипела.
Он держался поодаль, и так мы дошли до ворот – нас разделяли метра три. Затем я повернулся. Он сохранял томный вид, и это особенно бесило. Обычно те, кого я собираюсь вздрючить, так не выглядят.
Он двинулся вперед, и я сделал финт – как будто бью снизу левой, чтобы охранник опустил руки, и тут же нанес удар прямой правой в челюсть. От этого удара его голова должна была слететь с плеч. Отличный был удар, один из лучших, никогда раньше он меня не подводил. Отлично рассчитан, и расстояние было не больше фута. Удар молниеносный, как вспышка.
И все-таки я промазал на добрые три дюйма. По инерции я полетел вперед, так что ему оставалось только встретить меня ударом. Но он нанес не один, а пять быстрых ударов в живот. И сила, и скорость у этого парня были как у клепального молота.
Я сумел удержаться на ногах. Дыхание сперло, колени согнулись, и я тщетно пытался выпрямиться. Последовал удар правой в голову, уже почти расслабленный. Я видел этот удар, но не мог ничего сделать. Удар кувалды по челюсти – и темнота. Когда волна схлынула, я понял, что лежу навзничь на спине, глядя на ватные облака, спокойно проплывающие в утреннем небе.
– И не приезжай сюда больше, приятель, – сказал кто-то в отдалении. – Нам тут такие не нужны. Так что избавь нас от своих посещений.
Я смутно различал фигуру, склонившуюся надо мной. Потом что-то – должно быть, его сапог – ударило меня по шее, и мир исчез, как задутое ветром пламя свечи.
4Когда я добрел до своей машины, рядом с ней оказался полицейский. Здоровый коп сидел верхом на мотоцикле и со скучающим видом ждал. Было ясно, что он решил дождаться во что бы то ни стало.
Завидев меня, он ухмыльнулся, слез с мотоцикла, поставил его на подставку и направился ко мне.
Всю дорогу от ворот поместья до парковки я непрерывно ругался и теперь, хотя ругательных слов у меня не осталось, был по-прежнему страшно зол. По шее словно ударили боевым топором, хотя и тыльной стороной. Все тело болело, и это добавляло мне злости.
При этом я злился на себя больше, чем на Миллза. Как можно было позволить сопливому мальчишке так себя отделать? Моя гордость была уязвлена. А когда гордость Маллоя уязвлена, он становится хуже ку-клукс-клана.
– Ну, чего надо? – спросил я у копа, набычившись. – Мне и без полиции хреново, так что говори, зачем явился, и проваливай.
Коп разглядел здоровенный синяк у меня на шее и сочувственно ухмыльнулся. Потом тихонько присвистнул и покачал головой.
– А что случилось? – спросил он, опираясь на дверцу моей машины. – Лошадь лягнула?
– Лошадь? – повторил я с сарказмом. – Думаешь, лошадь может оставить такой след? Видел паровой молот, который забивает сваи на пересечении улиц Россмор и Джефферсон?
Он кивнул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Так вот, я сунул голову между ним и сваей и подождал, пока он пару раз ударит, чтобы проверить, какой я крутой.
Парень соображал туго. Он был из тех, кто верит каждому вашему слову. Поверит, даже если кто-нибудь назовет его красавцем. Однако чуть погодя он все-таки догадался, что я его разыгрываю.
– А ты, я вижу, шутник, – сказал он, ухмыляясь. – Ладно, шея твоя. Тебя капитан вызывает в управление. Мне поручено доставить.
– Поезжай в свое управление и скажи шефу, что у меня дел хватает и что мне некогда болтать со всякими пьяницами. – Сказав это, я уже собрался сесть в машину, но добавил: – Город у нас снобский, надо быть разборчивее в связях.
– Шеф приказал так: либо привести, либо привезти. Выбирай сам, – дружелюбно сказал коп. – А если старик говорит доставить во что бы то ни стало, значит считай, что я получил разрешение вдарить тебе разок дубинкой по башке. Тебе нужны еще синяки, дружище?
– Ты с кем разговариваешь? – завелся я.
– Да с тобой, с кем еще, – ухмыльнулся коп.
Сказано это было очень добродушно, так что я только ухмыльнулся в ответ.
– Да ничего страшного, – продолжал он. – Шеф хочет с тобой поговорить о вчерашнем убийстве. Поехали, брат.
– Поехали, – ответил я, включая двигатель. – Но только я еще встречу однажды этого ублюдка в темном переулке. И специально надену ботинки с острыми носами.
– Ага, – сказал коп, тоже включая двигатель. – Так оно и будет.
– И послушай, приятель! – заорал я, перекрикивая шум мотора. – Раз уж я еду с тобой, то еду красиво! А ну включай сирену!
И мы поехали красиво.
Хорошо передвигаться по городу в час пик на скорости девяносто, когда полицейский разгоняет перед тобой транспорт воем сирены. Мы ломились на красный на каждом перекрестке, подрезали направо и налево, поворачивали под знак «Поворот запрещен», и прохожие провожали нас изумленными взглядами.
Наконец остановились возле полицейского управления. Коп оглянулся на меня с ухмылкой.
– Ну как? – спросил он, паркуя мотоцикл. – Красиво получилось?
– Отлично, – ответил я, вылезая. – Надо будет потом еще раз повторить. Повышает настроение.
В холле меня встретил Мифлин. Вид у него был самый мрачный.
– Привет, Тим, – сказал я. – Что случилось?
– Капитан тебя ждет, – ответил он. – И не вздумай ему грубить. По его мнению, ты что-то скрываешь об этом убийстве. Он зол так, что может укротить крокодила. Будь поосторожнее.
Я поднялся за ним по лестнице и прошел по коридору до двери с табличкой «Эдвин Брендон, капитан полиции».
Мифлин постучал так осторожно, будто дверь была сделана из яичной скорлупы. Открыл и пропустил меня.
Брендон занимал большой, просторный, хорошо обставленный кабинет. Турецкий ковер на полу, несколько кресел, пара репродукций пейзажей Ван Гога, в углу между окнами – большой письменный стол. Одно окно выходило на гавань, а другое – на небоскребы даунтауна. За столом восседал Брендон. Для тех, кто был не в курсе, кто он такой и чем занимается, на столе стояла табличка из золота и красного дерева: «Эдвин Брендон, капитан полиции».
Брендону было хорошо за пятьдесят. Небольшого роста, полный, с густой седой шевелюрой. Глаза у него были столь же оживленные и столь же дружелюбные, как отполированная прибоем галька.
– Присаживайтесь, – сказал он, указав на кресло у стола. – Разговор будет.
– О’кей.
Я осторожно уселся в кресло. При этом у меня в животе что-то екнуло, и я моргнул.
С Брендоном я имел дело впервые. Видел его раньше на улице, но никогда с ним не разговаривал. Поэтому я внимательно смотрел на него. Он, впрочем, тоже меня пристально изучал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мифлин по-прежнему стоял у двери. Он с невозмутимым видом разглядывал потолок.
Про Брендона говорили, что он бывает крут. Инспекторы, с ним работавшие, его побаивались, а рядовые полицейские просто трепетали. Судя по тому, как притих Мифлин, преувеличения в этом не было.
