дверь, и едва различимая в темноте фигура, крадучись, направилась в угол участка.
– Ну, пора и мне выступать на сцену, – сказал Гуров. – Ну-ка…
Он шагнул к ограде, оттолкнулся и легко перескочил во двор. Выпрямился и, нисколько не таясь, вышел к веранде, куда должен был вернуться из своей «вылазки» беглый водитель. В этот самый момент беглец показался из кустов, окружавших будку туалета. Увидев стоявшего возле дома человека, он шарахнулся в сторону и собрался бежать, но Лев его окликнул:
– Слушай, Эдик, ты далеко собрался?
Это было сказано совершенно будничным тоном – так один сосед мог спросить другого, идущего, допустим, на рыбалку. Именно этот тон, а не смысл слов заставил беглеца задержаться. Он повернул голову и попытался вглядеться в человека, внезапно возникшего возле его убежища.
– Меня Лев Иванович зовут, – все тем же тоном сообщил ему Гуров. – Я специально из Москвы приехал, чтобы с тобой поговорить. Вот только тебя нашел, а ты опять бежать собираешься. Нехорошо!
– Из Москвы? – сдавленным голосом произнес беглый водитель.
– Из нее самой. Вот документы, хочешь, смотри.
Беглый водитель, которого подозревали в убийстве и готовы были схватить четверо сидевших в засаде полицейских, шагнул к полковнику, и тот показал ему свое удостоверение.
– Значит, все-таки полиция, – тяжело вздохнул Мягков, ознакомившись с документом. – Арестовывать меня приехали?
– Зачем же обязательно арестовывать? Мне с тобой поговорить прежде всего надо, потому что без твоих показаний мы ничего понять не можем. Расскажешь, как все было, и можешь идти к жене и детям. Жена вон с ума сходит, думает, тебя и в живых уже нет…
– Да я и сам беспокоюсь, как они там, без меня, – еще тяжелее вздохнул водитель. – Что ж, я все расскажу. Где говорить будем? Может, здесь, в доме?
– Нет, здесь будет неудобно, – заявил Лев. – Холодно, и вообще, от города далеко. Лучше поедем в город, по дороге и поговорим. Иди, собери вещи, какие там у тебя есть, запирай дачу, и поехали.
Спустя несколько минут Гуров и беглый водитель Мягков сидели на заднем сиденье той самой «Гранты», которая привезла полковника в пригород. Впереди, рядом с водителем, сидел капитан Муравьев. Группа захвата, которая так и не понадобилась, уже уехала в Управление.
– Ну, давай, Эдуард, рассказывай, как все было в тот день, – заговорил Лев. – Прямо с того момента, когда вы выехали из поместья.
– С того момента рассказывать, в общем, и нечего, – начал Мягков. – Ехали молча. Вообще не разговаривали. Красовский вообще-то поговорить любит… то есть любил. Но тут он молчал – понимал, что я ему если и отвечу, то сразу на «три буквы». Потому что ехать с ним я бы ни за что не стал – это Николай Сергеевич меня заставил. Вот так ехали минут двадцать, а потом вижу – мотор на глазах начинает терять мощность. Скорость падает, и я ничего не могу с этим поделать. Жму на газ – а толку никакого. Ну я давно езжу, знаю, отчего такое бывает – если ремень генератора перетерся, генератор перестает вырабатывать ток, и мотор работает только от аккумулятора. Но у меня этого случиться никак не могло!
– Это почему же?
– Потому что я всего месяц назад ремень менял! Поставил новый, качественный. Перетереться он никак не мог! Но делать нечего, надо идти проверять. Я остановился, поднял капот, заглядываю под него – и что вы думаете? Ремня на месте вообще нет! Исчез, будто его и не было! Но не успел я хорошенько выругать наш автопром с его запасными частями, не успел сообразить, как теперь поступить, как вдруг услышал сзади хруст гравия.
– То есть ты услышал чьи-то шаги?
– Даже не шаги, а один всего шаг, один звук я услышал. Вернее, два: в это же время Красовский, который остался сидеть в машине, крикнул что-то. Я разогнулся, чтобы посмотреть, что там, и в этот момент меня как долбанут сзади по башке!
– По голове или по шее?
– По шее. Это я потом нащупал, ну, и в зеркало разглядел. Вот и сейчас видно, смотрите.
Мягков повернулся к Гурову спиной, опустил пониже воротник рубашки, и полковник увидел на шее водителя багровый рубец, словно след от ожога.
– Вот это на шее. А еще у меня на лбу ссадина и на подбородке.
– В лицо тоже били?
– Нет, это когда меня по шее долбанули, я рухнул передом на мотор. А там все-таки не подушка мягкая, там кругом железо. Вот и ободрался. Но это я потом уже понял, когда в себя пришел. А в тот момент я вырубился полностью. Как долго я в обнимку с капотом валялся, не знаю. Но мне кажется, что не очень долго, несколько минут. Потом стало что-то до меня доходить. Первое – это боль адская. Голова болела, прямо раскалывалась, так что я, наверное, стонал. Но, к моему счастью, эти мои стоны никто не слышал.
– Почему же «к счастью»?
– Потому что кроме боли до меня и звуки стали доходить. Я услышал крик.
– Чей?
– Его, Борисыча. Визжал, прямо как поросенок.
– Просто кричал или слова какие-то произносил?
– Произносил. Кричал примерно так: «Стойте! Я все отдам! Я близко к ней не подойду! Я деньги дам!» Потом он вдруг замолчал.
– Может, упал? Его ударили, как тебя, и упал? Ты не слышал звука падения тела?
– Нет, не слышал. Просто замолчал, и все. Но пока он орал, я успел сообразить, что мне пробуждаться, пожалуй, рано. И таблетку от головы просить не стоит. Сообразил, что тут такие врачи, что они скорее голову оторвут, чтобы не болела. В общем, я застыл, стараясь не шевелиться, и услышал, как кого-то волокут прочь от машины. Сразу понял кого. Красовского, конечно, – больше в машине никого не было. Потом слышу чей-то голос: «Монтировку взяли? Его монтировкой надо». И потом такой удар… и хруст… Тут я сообразил, что это они о моей монтировке говорят! Что они только что ею Красовского убили. А потом ветки затрещали – они его куда-то в лес поволокли. И все стихло. Тут я глаза тихонько приоткрыл, огляделся. Лежал я все так же на капоте. Вокруг – никого. Только сзади нашей машины еще одна стоит.
– Что за машина, ты запомнил?
– Джип «Патриот», черный. А вот номер
