Обидеть девушку, от которой без ума, – как такое возможно?! Хотя теперь Токуча на свидания стала приходить гораздо реже. Наверное, ее родня тоже не приветствовала нашу дружбу и внезапно возникнувшую любовь с будущим геологом.
Ночи стали холоднее и гораздо темнее, чем в начале лета. Уже не звенели комары, спряталась и мошкара. Я уже несколько дней подряд поджидал Токучу у кедра, но она не приходила.
Воскресным вечером я долго сидел на черничной поляне, ожидая свою любимую. На небе появился молодой месяц – тоненький золотистый серп повис над верхушкой старой лиственницы. Тревожно вскрикнула кедровка. Пора уходить в лагерь. Я грустно подумал о том, что мое пребывание в экспедиции подходит к концу. И если дальше так дело пойдет, то придется улетать, не увидев Токучу. Я неделю уже носил в кармане листочек из блокнота со своим столичным адресом, но как передать его девушке, пока не придумал. Неохотно поднявшись с ягеля, я повернулся, чтобы выйти на лесную тропинку.
– Подумать только, – сказал я. себе вслух, – ведь это я за два месяца протоптал тропинку от лагеря прямо до черничной поляны. Ведь, кроме меня, по этой тропинке никто из геологов не ходит.
Я пошагал прочь от кедра. Поляна без Токучи сегодня мне показалась какой-то враждебной и чужой. А через мгновенье я услышал, как где-то сзади сухо треснула ветка. Я остановился и прислушался. Кто-то быстро шагал по дорожке, догоняя меня. Сердце дрогнуло, защемило под ложечкой.
– Токуча! Моя Токуча! – крикнул я и бросился назад.
Она стояла на тропинке у старой сосны. Ленивый месяц освещал ее будто фарфоровую фигурку. Я заметил, что сегодня девушка была не в ненецкой одежде. Я обнял Токучу за плечи, крепко прижал. Ее темные длинные волосы пахли багульником, а на пухлых розовых губах я ощутил вкус княженики. Я поднес к губам и поцеловал маленькие, почти детские ладошки.
– Токуча, Токуча, где ты была? Почему не приходила? Я целую неделю ждал тебя у кедра на черничной поляне, думал, что так и уеду не попрощавшись…
– Я не могла прийти.
– Почему?
– Братья против наших встреч, да и родители тоже.
– Почему?
– Понимаешь, мы – дети тундры, а у тебя совсем другая жизнь.
– Токуча, родная, я увезу тебя с собой в столицу, мы там будем вместе учиться, потом поженимся и будем жить долго и счастливо.
– Какой же ты глупый, Ваня, все это очень не просто. Многие ненецкие девушки уезжали с парнями, да быстро возвращались, я не хочу быть одной из них. И родные мои не хотят, их можно понять.
Она не ждала от меня ответа, да и что я мог ей ответить?
– Разве нам плохо было с тобой, Ваня? – спокойно сказала она. – Но лету конец. Пора тебе возвращаться домой.
Она сорвала белую ромашку и, нервно отрывая один лепесток за другим, торопливо пускала их по ветру.
– Ты такая же беззащитная, как эта ромашка, – грустно сказал я.
– Похоже…
– Ты напишешь мне письмо? – спросил я, вкладывая в ее ладошку маленький клетчатый листочек с адресом.
– Не знаю.
– Почему не знаешь? Разве это не от тебя зависит? Кто может помешать тебе написать письмо? Ведь я люблю тебя. Я думал, ты меня любишь тоже… Или у тебя это не любовь была, а просто так, интересный случай из жизни?..
– Просто так только у вас, у парней, бывает. Знаешь, Ваня, я люблю тебя, честно. Думаю, что ты у меня был первым и будешь последним. Единственным на всю жизнь. Давай с тобой так договоримся: ты приедешь и пришлешь мне весточку, а я тебе отвечу, так будет справедливо.
Всегда первым пишет тот, кто уезжает, а не тот, кто остается. Договорились?
– Договорились, – ответил я. А что я мог еще сказать? Ведь она не оставила мне право выбора.
Больше мы с Токучей не встретились. Я бежал к ней на свидание вечером по тропинке и попал ногой прямо в медвежий капкан, который кто-то поставил на дорожке. Вертолетом меня отправили в город, а через пару недель экспедиция свернулась.
По приезду в столицу меня захватили дела. Сначала догонял учебу, пропустил целый месяц из-за раны на ноге. Затем образ Токучи как-то отдалился, отодвинулся. Нереально было представить ее здесь, среди длинноногих столичных модниц, которые упорно атаковали меня, добиваясь взаимности. В общем, письмо я таки не написал. Пролетела осень, прошла зима, наступила весна. Я изредка вспоминал нежную ненецкую девушку и клятвенно обещал себе, что завтра обязательно напишу ей письмо, но назавтра опять появлялись какие-то дела, и обещание снова откладывалось в длинный ящик. Токуча тоже молчала, не прислала о себе никакой весточки. Я лениво оправдывался перед собой, что, дескать, она тоже меня забыла, коль не пишет, но сам понимал, что оправдания эти яйца выеденного не стоят. Просто мудрая Токуча оказалась права, когда говорила о брошенных ненецких девушках. Она как в воду глядела, заранее предвидя все, что будет потом.
А когда зацвела в садах сирень, почтальон вручил мне белый конверт без обратного адреса. Почерк был незнакомым, но по почтовому штампу я догадался, что письмо пришло от Токучи. Я дрожащими руками оторвал краешек конверта и достал сложенный пополам голубой листочек, из которого выскользнуло легкое лебединое перышко. На тоненьком голубеньком листочке ничего написано не было, только стояла какая-то незнакомая дата – 19 мая. Я пытался понять, о чем хотела сообщить мне моя любимая, но ничего не приходило в голову. Хотел найти Токучин адрес, но он бесследно исчез. Мои бесславные поиски не дали никакого результата. Больше Токуча мне не писала.
Иван Матвеевич, горько вздохнув, закончил историю своей любви. Андрей вопросов не задавал. Знал, что если продолжение есть, то он его услышит.
Откашлявшись, начальник продолжил рассказ о своей жизни:
– Знаешь, семейная жизнь у меня как-то не сложилась. Я так и не смог больше никого полюбить. Я стал думать о том, что пора все же остепениться, создать семью, завести детей. В одной экспедиции встретил хорошую женщину, сделал ей предложение. Она была моей коллегой по работе, другом, умницей, добрым человеком. Наверное, она любила меня. Но я не смог сделать ее счастливой. Дети у нас так и не появились, хотя были мы женаты довольно долго. Я ее так и не полюбил, не смог. Она очень страдала, а потом как-то тихо ушла, оформив развод. Вот так я сейчас и живу один – ни жены, ни детей. А я ведь так мечтал о сыне!
В последнее время я все чаще вспоминаю Токучу и думаю: «А как у нее жизнь сложилась?» Ты, Андрей, сейчас летишь в те самые места, где я встретился с ней, где полюбил ее, где был счастлив много лет назад. Вот, возьми фотографию и пообещай мне, что найдешь ее или ее родных и хоть что-нибудь узнаешь о ней.
– Обещаю, – Андрей взял в руки старую фотографию, с которой улыбались молоденький Иван Матвеевич и хрупкая неночка необыкновенной красоты, бережно положил ее в блокнот.
…Вертолет сел на землю, примяв нежный ягель. Экспедиция под руководством Андрея Алексеевича выгрузила палатки, оборудование, продукты. Геологам предстояло здесь жить все лето, проводя изыскательные работы. За лето Андрею предстояло найти Токучу. Каждую свободную минуту он занимался поисками любимой Ивана Матвеевича, но фортуна отвернулась от него. Как-то вечером сидели у костра, когда к палаткам выскочил олененок. Кто-то из геологов помчался за ружьем.
– Не нужно его стрелять, – твердо сказал Андрей. – Верно, этот олененок хозяйский.
Он прошел в ту сторону, откуда примчался малыш, и очень скоро увидел целое стадо оленей. Вдали у озера стояло несколько чумов. Андрей торопливо пошагал к ним. Первыми его встретили породистые лайки, их было не меньше десяти. Возле чума носилась маленькая девочка, громко крича:
– Бабушка, бабушка, иди ко мне!
– А как зовут твою бабушку?
– Токуча, – просто сказала она, – мы с папой в гости к ней приехали из Москвы.
Я всмотрелся в лицо девочки. У нее на носу были веснушки. А из-под светлой челки на меня озорно смотрели раскосые темные ненецкие глаза.
– А как зовут твоего дедушку? – поинтересовался я.
– Дедушку зовут Ваня, только он уехал давно, я его ни разу не видела, – задумчиво сказала девочка, – а бабушка все смотрит на фотографию и плачет. Мы хотели с папой его найти, чтобы бабушка не плакала, да так и не смогли отыскать.
Мгновенная догадка пронзила мое сознание. Нужно было только получить подтверждение. Отодвинув полог, я тихонько окликнул хозяев и, получив разрешение войти, шагнул в чум. Под потолком горела яркая лампочка, гудела железная печка. За низеньким столиком на медвежьей шкуре сидела хрупкая пожилая женщина, нанизывая на иголку разноцветный бисер. Она тихонько пела ненецкую незамысловатую песенку. Увидев меня, замолчала, встала и пригласила присесть. Мысли путались, я не знал, с чего начать свой разговор с Токучей. Наконец, выйдя из оцепенения, негнущимися пальцами достал старую фотографию и протянул ей. Она взяла в руки фото, ее маленькие руки затряслись мелкой дрожью. Она приложила фотографию к губам:
