— Да.
— И говоря об убийстве в деревенской гостинице, вы сказали мне, что преступление было сделано весьма давно?
— Я не знаю, сказала ли я, сколько времени прошло после этого преступления, — ответила Эмили резко. — Какое нам дело до этого убийства? Кажется, Сесилия говорила мне, что оно случилось около четырех лет тому назад. Извините, если я замечу вам, мистер Моррис, — мне кажется, что ваше внимание занято чем-то другим, более для вас интересным. Почему вы не могли сказать этого прямо, когда мы пришли сюда? Я не просила бы вас помочь мне в таком случае. После смерти моего бедного отца, я привыкла одна бороться с моими затруднениями.
Она встала и гордо посмотрела на него. Потом глаза ее наполнились слезами.
Несмотря на ее сопротивление, Албан взял ее руку.
— Любезная мисс Эмили, — сказал он, — вы огорчаете меня, вы ко мне несправедливы. У меня в уме только ваши интересы. Я думал о единственном вопросе, приводящем в недоумение нас обоих, — и вопрос этот касается миссис Рук.
Ответив ей, он выразился не столь чистосердечно как обыкновенно. Он только сказал ей часть правды.
Услышав, что женщина, которую они сейчас оставили, была хозяйкой гостиницы, и что в ее доме было убийство, он невольно вспомнил воздействие, которое произвела на миссис Рук надпись на медальоне.
Подобная реакция возбудила в его душе подозрение. Оно побуждало узнать, которого числа случилось это убийство, и каким образом умер мистер Браун.
Судя по всему, день смерти мистера Брауна, отмеченный на медальоне, и преступление, сделанное в гостинице, настолько приближались одно к другому, что оправдывали дальнейшие поиски.
— Мы должны довольствоваться догадками, полагаясь на случайную возможность узнать истину, — продолжал Моррис, осторожно приближаясь к цели, которую имел в виду. — Я приведу пример, если вы желаете. Предположим, что эта женщина сделала каким-нибудь образом вред вашему отцу. Справедливо ли я заключаю, что по своему характеру он был способен простить сделанный ему вред?
— Совершенно справедливо!
— В таком случае его смерть могла поставить миссис Рук в недвусмысленное положение — возможно, она боится, что от нее могут потребовать отчета те, кому дорога его память. Я говорю об оставшихся в живых членах его семейства.
— Нас только двое, мистер Моррис, — тетушка и я.
— А его душеприказчики?
— Тетушка была его единственной душеприказчицей.
— Сестра вашего отца, я полагаю?
— Да.
— Он, может быть, оставил ей инструкции, которые могут быть чрезвычайно полезны нам.
— Я напишу сегодня же и узнаю, — ответила Эмили. — Я уже хотела посоветоваться с ней.
— Если ваша тетушка не получила никаких положительных инструкций, — продолжал Албан, — может быть, она вспомнит, не говорил ли ваш отец что-нибудь о миссис Рук.
— Вы не знаете, как умер мой милый отец, — сказала Эмили. — Он скончался скоропостижно, по наружности совершенно здоровый — от болезни сердца.
— Скоропостижно скончался в своем доме?
— Да, в своем доме.
Эти слова закрыли Албану рот. Расспросы не принесли никакой пользы. Он теперь узнал причину и место смерти мистера Брауна.
Глава XI
Признание
— Вы ничего другого не можете посоветовать? — спросила Эмили.
— Пока — ничего.
— Если тетушка нам не поможет, не имеем ли мы другой надежды?
— Я имею надежду на миссис Рук, — ответил Албан. — Я вижу, что удивляю вас; но я, право, думаю, что говорю. Экономка сэра Джервиса женщина впечатлительная и любит вино. У людей такого рода всегда есть в характере слабая сторона. Если мы будем ждать случайности и воспользуемся ею, когда она настанет, мы можем еще успеть побудить ее выдать себя.
Эмили слушала его с изумлением.
— Вы говорите так, как будто я могу быть уверена в вашей помощи и впоследствии. Вы, наверное, забыли, что я сегодня оставляю школу и не вернусь? Через полчаса мне предстоит длинный путь в обществе этой противной женщины — осуждена жить в одном доме с нею! Жалкая перспектива и трудное испытание для мужества девушки — не правда ли, мистер Моррис?
— По крайней мере, у вас будет один человек, мисс Эмили, который постарается всем сердцем и всей душой ободрять вас.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, — спокойно ответил Албан, — что летние каникулы начинаются сегодня, и что учитель рисования проведет их на Севере.
Эмили вскочила со стула.
— Вы! — воскликнула она. — Вы едете в Нортумберланд со мною?
— Почему бы и нет? — спросил Албан. — Железная дорога открыта для всех путешественников, если у них есть деньги на билет.
— Мистер Моррис, как вы можете об этом думать? Я знаю, что у вас намерение доброе, — вы хороший, великодушный человек. Но вспомните, как девушка в моем положении зависит от наружных приличий. Вы поедете в одном вагоне со мною! А эта женщина гнусно растолкует ваше присутствие и унизит меня перед сэром Джервисом Редвудом в тот самый день, когда я войду в его дом! О, это хуже, чем необдуманно, — это сумасшествие, положительно сумасшествие.
— Вы совершенно правы, — согласился Албан, — это сумасбродно. Я лишился и того немногого рассудка, который у меня был, мисс Эмили, в тот день, как я встретил вас в первый раз на прогулке с вашими школьными подругами.
Эмили молчала.
— Вы обещали мне сейчас, — сказал он, — никогда не думать обо мне несправедливо. Я уважаю вас и восхищаюсь вами слишком искренно, для того чтобы низко воспользоваться этим случаем — единственным, когда я могу поговорить с вами наедине. Не спешите осуждать человека, которого вы не понимаете. Я не скажу ничего того, что могло бы досадить вам, — я только прошу позволения объясниться.
«Это может кончиться только тем, — подумала Эмили грустно, — что я обману его ожидания!»
— Я много лет имел самое худое мнение о женщинах, — продолжал Албан, — и я могу только сослаться в оправдание на единственную причину, которая в то же время и осуждает меня самого. Со мною гнусно поступила одна женщина; и мое оскорбленное самолюбие стало мстить женщинам. Подождите немножко, мисс Эмили. Моя вина получила надлежащее наказание. Я был вполне унижен.
— Мистер Моррис!
— Пожалуйста, не перебивайте. Несколько лет тому назад, я, к своему несчастью, встретился с кокеткой. Я имел сумасбродство полюбить ее всем сердцем и всей душой. Она не позволяла мне сомневаться — могу сказать это без самонадеянности, вспомнив жалкий конец, — что мое чувство к ней вознаграждалось взаимностью. Ее отец и мать (люди превосходные) одобряли наш брак. Она принимала от меня подарки, позволила довести до конца все обычные приготовления к свадьбе; она не имела даже достаточно сострадания, или стыда, чтобы избавить меня от публичного унижения ждать ее у алтаря в присутствии большого общества. Минуты проходили — а невеста не являлась. Пастора, который ждал так же как и я, попросили вернуться в ризницу. Меня пригласили вместе с ним. Вы, конечно, предвидите конец истории. Моя невеста убежала с другим. Но можете ли вы угадать, кто это был? Ее грум.[2]
Эмили покраснела от негодования.
— Она пострадала за это! О, мистер Моррис, наверное, она пострадала за это!
— Совсем нет. У нее было довольно денег, чтобы вознаградить грума за то, что он женился на ней, и она легко спустилась до уровня своего мужа. Когда я слышал о них в последний раз, они имели привычку напиваться вместе. Я боюсь, что внушил вам омерзение. Продолжу свою драгоценную автобиографию. В один дождливый день, осенью прошлого года, вы, молодые девицы, пошли с мисс Лед гулять. Когда вы возвращались обратно под зонтиками, не приметили ли вы сердитого человека, стоявшего на дороге и пристально смотревшего на вас?
Эмили улыбнулась.
— Не помню, — сказала она.
— На вас была коричневая жакетка, которая вам шла так, как будто вы в ней родились, — а такой хорошенькой соломенной шляпки я никогда не видел на женской голове. Первый раз примечал я эти вещи. Мне кажется, что я мог бы с памяти нарисовать сапожки, которые на вас были. Вот какое впечатление вы произвели на меня. После того, как я думал искренно, что любовь была одной из потерянных иллюзий в моей жизни — после того, как я чувствовал — искренно чувствовал, что я скорее решусь взглянуть на дьявола, чем на женщину, — вот до какого душевного состояния возмездие довело меня, употребив своим орудием мисс Эмили Браун. О, не бойтесь того, что я теперь скажу! И в вашем присутствии, и без вас, я стыжусь моего сумасбродства. Я сопротивляюсь вашему влиянию надо мною в эту минуту с самой сильной решимостью — решимостью отчаяния. Посмотрим опять на юмористическую сторону моей истории. Что, вы думаете, сделал я, когда полк молодых девиц прошел мимо?
