Но Дусе такой образ жизни был не по душе, спать ей никогда не хотелось. Она очень обрадовалась, когда Андрей позвал ее покататься после обеда на лодке.
– Хоть ты меня понимаешь! – горячо воскликнула она.
– Дуся, возьми зонтик! – расслабленным голосом крикнула ей вслед мать, не вылезая из гамака. – Может быть солнечный удар...
За ними было увязалась младшая двоюродная сестра Дуси, но Андрей ей шепнул, что из воды может выглянуть страшный водяной, и девчонка отстала.
После утреннего сеанса рисования Дуся так и не переоделась – ходила в том же легком белом платье, с распущенными волосами, очень довольная тем, что все восхищаются ею.
– Андрей, как ты думаешь, Карасев – хороший художник? – спросила она своего спутника по дороге к пруду.
– Наверное, – пожал плечами Андрей. – Ты же слышала, что Третьяковка купила у него две картины.
– Ну, это еще ни о чем не говорит, – засомневалась Дуся. – Что ж, талантливыми считать только тех, чьи картины в музеях висят? А как же остальные? Бывают же, например, непризнанные гении...
– Я знаю, почему ты спрашиваешь! – засмеялся Андрей. – Тебе интересно, повесят твой портрет в Третьяковке или нет.
– Фу, как грубо! – рассердилась Дуся, покраснев, – слова Андрея задели ее за живое. – Ты что, думаешь, я тщеславная?
– Не вполне, но...
– Неужели я и вправду суетный, никчемный человек? – тут же переменила она тему. – Нет, ты прав, я тщеславная. Хожу в этом дурацком платье и радуюсь, что на меня все таращатся.
– Я с тобой как раз об этом хотел поговорить, – сказал Андрей.
Они уже подошли к воде.
Пруд был до неприличия живописен – недаром Карасев отказывался рисовать его, утверждая, что сейчас в мире переизбыток подобных пейзажей. Темная гладь подернулась у берегов ярко-зеленой ряской, желтые лилии неподвижно парили на воде, над зарослями камышей и осоки летали серебристые стрекозы, ивы театрально кручинились у берегов, склоняя свои кудрявые ветви к поверхности.
– Опять Михайлов здесь ел пирожные, – с досадой сказала Дуся, отряхивая сиденье в лодке. – Сам все о возвышенном, об инфернальном, а пирожные трескает целыми корзинами! Андрюша, о чем ты хотел со мной поговорить?
– Сейчас... – Он тоже залез в лодку и оттолкнулся веслом от берега.
Ему было страшно – он знал, что Дуся любит его, но какой-то чересчур заботливой, сестринской любовью. Раз и навсегда пожалев его, могла ли она увидеть в нем не только несчастного сироту, но и мужчину, с которым можно связать свою жизнь?
– Говорят, здесь, в пруду, живет огромный сом, – произнес он неожиданно вовсе не то, что хотел сказать.
– О да! – моментально оживилась Дуся и зачерпнула пригоршней воду. Она сидела на корме в живописной позе, разбросав складки своего воздушного платья по сиденью, и была нереально красивой. – Помнишь Антон Антоныча, старичка с соседней дачи, что заходил к нам на прошлой неделе? Так вот, он страстный рыболов и утверждает, что видел этого сома.
– Что же он не поймал его? – усмехнулся Андрей.
– Нет, ты не понимаешь, такое огромное животное невозможно вытащить в одиночку! Антон Антоныч тоже сидел в лодке, а сом выплыл откуда-то снизу, из темной глубины, открыл пасть и выпустил огромный пузырь воздуха. Пасть у него была величиной с отверстие в печке, а зубищи...
– А потом?
– Потом Антон Антоныч с испуга ударил сома веслом. Тот перевернулся и скрылся в глубине, только хвостом махнул. А хвост у него был величиной с целое бревно...
– Вот бы увидеть! – мечтательно произнес Андрей. – Ты бы хотела увидеть?
– Да, – вибрирующим от ужаса и восторга голосом произнесла Дуся, опять погружая пальцы в воду. – И ты знаешь, не просто увидеть...
– А что еще? Поймать?
– Нет, нет... Мне после рассказа Антон Антоныча сон приснился... как будто я плаваю, а эта рыбина подплывает ко мне откуда-то снизу, разевает свою пасть, а из нее пузырь воздуха, словно она хочет мне что-то сказать! И я вот с тех пор думаю... Знаешь, Андрей, я бы очень хотела хоть раз поплавать в этом пруду. Не там, у бережка, где купальня и воды по пояс, а именно здесь, на глубине, где никто никогда не плавал. Чтобы, знаешь, было так страшно и интересно – съест меня сом или не съест?
– Есть упоение в бою... – задумчиво пробормотал Андрей, с любопытством глядя на свою спутницу.
– Да, ты очень верно подметил – «есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю...». Как там дальше, не помню, но неважно... Чтобы было чувство опасности!
– Я где-то читал, что крупные экземпляры сома иногда нападали на малолетних деревенских детей и якобы утаскивали их на дно. Ведь это же хищник! – хитро произнес Андрей. Но его слова только еще больше раззадорили Дусю.
– Да-а? – поразилась она. – А я? Как ты думаешь, сом может принять меня за добычу?
– А зачем тебе? Ты что, собираешься здесь искупаться?
– Собираюсь! – выкрикнула она, видимо, криком отгоняя страх. – А что, ты думаешь, не смогу?
– А платье? – напомнил Андрей. – Если ты его испортишь, Иван Самсонович очень расстроится. Он ведь начал тебя рисовать именно в этом платье...
– А что платье! – лихо произнесла Дуся. – Я его сниму. У меня под ним рубашка длинная, вполне пригодная для купания.
Она сказала это столь просто и бесхитростно, что кровь бросилась Андрею в лицо. Ее слова выражали последнюю степень доверия к нему, но вместе с тем – так не стыдиться можно только брата или подруги...
– Нет, Дуся, пожалуйста... – умоляюще прошептал он. – А вдруг кто-нибудь увидит...
– Значит, тебе совершенно наплевать, съест меня сом или не съест, а вот каких-то посторонних людей...
– При чем тут люди! – рассердился он. – Это ты меня за человека не считаешь, готова все с себя скинуть...
– А ты отвернись, – сердито ответила Дуся. – Если ты порядочный человек, ты не будешь за мной подглядывать!
– Нужна ты мне очень, за тобой подглядывать! Но вот если сом на тебя нападет, как я тебя буду спасать с закрытыми глазами?!
– Как? – театрально рассмеялась она. – Меня уже тогда никто не спасет, Андрюша, голубчик...
Она играла. И ей очень нравилось играть! У Андрея тогда мелькнула мысль, что Дусе не минуть актерского пути... Но все это было сейчас неважно – потому что он увидел, что она стягивает через голову платье.
