Дусины глаза приобрели знакомое Андрею страдальческое выражение – так посмотрела она на него впервые, когда увидела после трогательного рассказа ее отца о бедном сироте, разом лишившемся обоих родителей.
«Откажет! – с отчаянием подумал Андрей. – Вон как смотрит... Господи, и за что мне такая мука!»
– Андрюшенька... – растерянно прошептала она. – Вот тебе крест, я умереть готова, чтобы тебе хорошо было...
– Да не надо для меня умирать, я совсем другого хочу... Я хочу, чтобы ты для меня жила!
– Ну да, ну да... – торопливо кивнула Дуся, видимо, испугавшись, что огорчила его. – Я согласна!
– Согласна быть моей женой?
– Да! – прошептала она и зажмурилась. Из-под дрожащих ресниц быстро скользнули две слезинки.
Совсем не того ждал Андрей – он мечтал о том, чтобы его признание Дуся приняла с радостью, чтобы не было никаких слез... Или он вообще не знает женщин, не знает, как они ведут себя в подобных ситуациях? Наверное, так...
– Я, правда, люблю тебя... – тихо произнес он и взял Дусю за руку.
– Ты милый. – Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала, отчего с ресниц слетели еще две слезинки. – Ей-богу, я относилась к тебе, как к родному! Но это что же тогда... Тогда надо все по-новому, по-другому к тебе относиться?
– Я тебя не тороплю и вообще ни к чему не принуждаю...
– Да отчего же! Я вот тебе прямо сейчас отвечаю – я тебя тоже люблю и хочу быть твоей женой. Ты хороший человек, добрый – лучше тебя, пожалуй, я никого и не знаю... Так отчего же не составить тебе счастье?
– А ты... будешь ли ты счастлива, если станешь моей навеки?
– Буду! – ответила Дуся, не раздумывая.
Он взял ее руку и поднес к губам. У Дуси была тонкая, узкая ладошка с необычайно длинными, изящными пальцами, с какими впору на скрипке музицировать, и подумал – «моя»...
– Отчего же руку... – с укором произнесла она, – мы же теперь...
О подобном счастье Андрей и не мечтал – Дуся сама обернула к нему свое лицо, на щеках едва обозначились ямочки, губы ярко рдели на солнце, и было видно, как под тонкой кожей пульсирует кровь.
Он осторожно прижал ее к себе и поцеловал, не веря своему счастью. Он никогда не испытывал ничего подобного. Поцелуй длился лишь несколько мгновений, но он запомнил его на всю жизнь, возведя ему храм в своей душе.
– Пора... – сказала Дуся. – Пойдем? А то, пожалуй, нас искать начнут...
Они быстро привели себя в порядок, Андрей пригладил ладонью волосы, и они пошли к дому.
– Никому не скажем?
– Нет-нет, что ты... это теперь будет наша тайна! – с энтузиазмом воскликнула Дуся.
«Какое же она все-таки еще дитя... – с умилением подумал он. – Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»
* * *
– Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности – это даже меньше, чем мгновение, но для России этот век стал едва ли не самым роковым, и перемены, которые он повлек, были поистине непредсказуемыми. В 1899 году вышел в свет первый номер журнала «Мир искусства» – с него-то все и началось, выражаясь формально. Впрочем, понятие «Серебряный век» – не столько научный термин, сколько время своего рода интеллектуального Ренессанса, подарившего миру яркие шедевры, отличающиеся изысканностью форм и глубиной мысли. Как вы знаете, наверное, и без меня, в то время существовало множество течений: символизм, футуризм, акмеизм, новый реализм и прочая, и прочая... На самом деле, не столь важно, к какому именно направлению принадлежал тот или иной поэт, ибо бессмертие дается не за принадлежность к какому-либо направлению, а за талант. А людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов... Вот, послушайте:
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя...
Не потому, что я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа.
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо...
Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему – русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но... Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.
Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал... Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью – судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.
Звонок, как всегда, прозвенел некстати – на лицах многих отразилось некоторое разочарование – они готовы были еще слушать.
Ко мне подскочила девчонка с первой парты:
– Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос...
– Господи, милочка, семестр только начался... Не слишком ли рано?
– Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам...
Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.
– Лиза, ты освободилась?
– Теперь да, – сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.
Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.
– А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер...
– Да что ты, никто не умер!
Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере – только что закончилась последняя лекция.
– А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес...
– Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма... Очень интересный материал. – Я замялась – рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: – И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя...
