– Ну, я все-таки проходил стажировку в Стетсоновском институте информации.
– Ты был в Штатах?
– Нет, я работал по модему. Знаешь, есть такая форма – обучение по модему? Вот я и работал. Это было непросто, но кое-что это дало, кроме того, они в самом деле прислали диплом.
– На чем ты защитился?
– Методы защиты информации и методы использования дезинформации против конкурентов. Ну, если я, допустим, знаю, что у вас готовится сделка на тридцать миллионов долларов, я иду к конкуренту, предлагаю ее разрушить и получаю процент.
– Как же ты можешь ее разрушить?
– Есть разные способы, например, подрывают репутацию одной из сторон, как правило, выбирают слабую, чтобы отказ сильной выглядел более естественным. Или организуют утечку информации, но это сложно, потому что нужно подать ряд реальных фактов и характеристик, и в то же время преподнести это как очень неблагонадежную операцию, если удастся, даже противозаконную… Есть немало операций, которые у них носят обозначение – мошенничество с информацией.
Я подумал. Да, это могло быть интересно. Даже мне, хотя я и не собирался это использовать в своих играх. Вернее, использовал все время, но так, что об этом мало кто догадывался, даже я сам.
– А что по ценам? То есть по расценкам за информацию?
– Они очень велики. И, как правило, становятся гораздо больше, если информацию пытаются вытеснить с рынка. Ну это и понятно. Все, что секретится, сразу становится гораздо дороже. По этой схеме в пятидесятых годах было продано несколько очень любопытных проектов, которые засекретили специально, чтобы поднять цену…
– Стоп, мы все-таки не на лекции.
Я еще раз посмотрел на него. Он сидел обмякнув, едва ли не растекшись по сиденью. С одной стороны, это было неплохо, но с другой – я тащил его сюда силой, он должен быть хоть немного напряжен. Хоть немного. Или он был в действительности таким опытным, что контролировал ситуацию, оставаясь в роли допрашиваемого?
Нет, на это было не похоже. Да и я не чувствовал, что меня ведут. Немного дурит, крутит, прощупывает – пожалуйста, но не контролирует.
– Ты выглядишь нездоровым. Что-нибудь болит?
Он вздохнул и с тоской посмотрел на снег, который залепил уже все лобовое стекло. Я догадался и тронул включатель «дворников». Они заскрипели по стеклу, от этого почему-то изменилась вся обстановка в машине. Из почти доверительной она стала угрожающей, словно тут была жертва и был агрессор. И я не мог понять, кто из нас кто.
– У меня почки. Довольно редкое для мужчин заболевание.
– Ладно, у всех почки, в конце концов. Какой она была?
Он подумал.
– Веточка очень нравилась мне, кажется, больше всех, кого я встречал. Она могла бы повторить мой путь, отстажироваться в американском каком-нибудь институте и получить хороший диплом. Но у нее не хватало сосредоточенности на одной цели. Она очень любила носиться по редакциям, получать копеечные командировки, писать на заказ… Я предлагал ей более основательные методы работы, но у нее осталось слишком много детского желания просто двигаться.
– Скажи, она была дружна с Клавой?
– Секретаршей? Нет, они очень разные. Веточка была как бы вся в будущем, а Клавдия… Знаете, она же внучка очень известной актрисы тридцатых годов. Запашная – не вспоминаете?
Мне показалось, я что-то помню.
– Она живет в тех временах, когда все было прочно, незыблемо, лакировано. Она все фильмы тех лет знает наизусть, поговорите как-нибудь с ней о «Весне» или о «Беспокойном хозяйстве», она раскраснеется от удовольствия. – Он покачал головой. – Думаю, ей нужно было становиться актрисой. На характерные роли она вполне сгодилась бы.
– Она влюблена в вашего шефа?
– Федьку? Ну, в него всегда все были влюблены. Он такой тип, что… Да вы сами видели.
– Вы учились вместе?
– Я учился в провинции.
На его скулах заходили желваки. Конечно, меня это не очень трогало, но он явно переживал свой провинциализм. Иначе никогда не стал бы играть в эти модемные игры с Америкой. Ко всему прочему, это было и недешево.
– Последнее. Какое расследование Веточка вела перед тем, как ее убили?
Он посмотрел на меня с сожалением.
– И вы туда же?
– Куда?
– Ну, что ее убили из-за того, что она что-то знала? – Он вздохнул. – Это ерунда. Журналисты всегда рассказывают такие байки, это подлечивает их комплекс недооцененности, если хотите. Она работала в очень простых и дешевых изданиях, там изначально никто ни на что громкое не замахивается, откуда у нее знание каких-то тайн?
– И все-таки, что-то любопытное она могла узнать?
– Ну, не знаю. Мы были довольно дружны, но мне она ничего не говорила. Поговорите еще с Сэмом. Вам он понравится… – Вот так проговорка, он тоже считывал меня и даже сделал какие-то выводы. Не слишком ли я был мягок с ним, не пора ли это исправить? – Они одного поля ягоды. Оба шалели от свеженапечатанного номера газеты с их статьей, с их именем.
– Тебе Сэм не нравится?
– Он из тех, кто всегда подносит патроны. А стреляет другой.
Раздумывая, в какой мере это заявление можно считать переносным, а что в нем прямо и однозначно, я выпустил его и поехал обедать к Аркадии.
Глава 11
Я еще не привык к путешествиям с Аркадией, поэтому меня раздражала необходимость ждать там, где я привык все делать, не задумываясь. Например, садиться в машину, разгружаться, пропускать лихачей, потому что поездка для инвалидов дело трудное – у них кресло катается по полу.
Я в какой-то момент предложил пересадить Аркадию из инвалидного кресла в обычное, но она отказалась, чуть покраснев. Ее пугала мысль, что я прикоснусь к ней. Возможно, это было слишком уж сильным для нее переживанием, она не хотела, чтобы я что-то заметил. Как ни странно, когда я об этом подумал, это оказалось не так просто и для меня. Наверное, я очень долго не звонил моей Гале.
Дачный поселок, где находилась старая дача Ветлинских, куда Аркадия распорядилась отвезти все, без исключения, вещи Веточки и куда мы теперь направились, назывался Кратово. Кажется, это было одно из первых дачных поселений советского периода, и о нем что-то написано даже у Гайдара. Только не у нынешнего, а у того – старшего.
Дома здесь стояли, как я заметил, пока мы разбирались в путанице пересекающихся линий и поперечных, что было нелегко из-за еще более сгустившегося снегопада, самые разные. Иногда в просветах между облепленными белой ватой соснами выступали роскошные дачи-корабли, не уступающие иным постройкам «новых русских». А иногда на глаза попадалась такая халабуда, что делалось неудобным и смотреть на нее, словно в бидонвиле оказался или на советских выселках для социальных заложников.
Дом Ветлинских оказался так себе, серединка на половинку. Но все-таки у него был даже третий этаж, правда, он больше походил на маяк, но мне такие дома даже нравятся, в них, наверное, приятно в такой вот снегопад сидеть, слушать, как на кухне гремят кастрюлями женщины, и читать неторопливый роман, например, Писемского. Или писать письмо в Берлин с волнующими намеками, зная, что они взволнуют и адресата, и хотя ничего не изменят, конечно, но что-то, может быть, будут значить сами по себе.
Подходы к дому оказались глубоко завалены снегом. Но одна странная тропка там все-таки была, вероятно, ее протоптали собаки. Собак, судя по тем следам, которые еще можно было разглядеть, водилось тут немало. Я осмотрелся, в самом деле, в трех дачах я заметил свет в окнах. Это делало поселок живым и более теплым, чем он мне показался вначале.
Жить на дачах зимой стало почти модным, когда цены на сдаваемое в Москве жилье поднялись до небес, и для многих единственным доходным делом оказалась возможность сдавать свою квартиру, а жить на даче, если она позволяла без чрезмерных трудностей перенести осень, зиму и весну.
Пока Воеводин с помощью жены выгружал Аркадию, я стоял рядом, перебирая ключи. Аркадия, оказавшись на снегу в своем дурацком кресле, крепко вдохнула морозный воздух.
