— Жил да был некий человек по имени Кимпал Киапач. И была у него старая-престарая шуба. Но, как вы наверняка знаете, разные бывают старые шубы. Бывают такие старые шубы, что их не зазорно надеть и самому почтенному человеку. И уж никак не скажешь, что ему не подобает ходить в такой шубе: нигде не видно ни одной дырочки; чуть шуба порвется в каком-нибудь месте сразу же положат аккуратную заплату, всегда она чистенькая как стеклышко; воротник, пусть он из простого меха, а пришит как следует. Вы никогда не скажете, что эта шуба с чужого плеча так она ладно скроена и пригнана в талии. Ну, словом, про такую шубу не скажешь, что это на все сто процентов старая шуба. Нет, скорее можно назвать ее настоящей, добротной шубой! Дал бы господь всем нам такие шубы, всем тем, кто сидят здесь у потухшего очага скупердяя Шиакира и мерзнут. И было бы всем нам тепло — нет, мало сказать — тепло, жарко было бы нам всем.
Ну, а если говорить о шубе Кимпала Киапача, то это, по правде сказать, была не шуба, а что-то несусветное, по-настоящему несусветное...
— Сегодня ненастье задержало нас всех на мельнице, и ты, как видно, решил этим воспользоваться и обвести нас вокруг пальца какой-то несусветной, как ты выражаешься, небылицей, — прервал рассказчика вислоусый смуглый крестьянин со шрамом на лбу.
Под его длинными усами пробежала беззлобная улыбка, и все добродушно рассмеялись.
Но рыжебородый обиделся.
— Замолчи! Ты всегда такой ехидный — рта мне открыть не даешь, — сердито сказал он. — Неужели ты думаешь, что кимпаловская шуба, о которой я рассказываю, похожа на какую-нибудь обыкновенную старую шубу?
— Нет, вы только послушайте его, — не унимался вислоусый. Можно подумать, что он своими глазами видел эту необычайную шубу!
— Чтобы я да не видел шубы Кимпала Киaпача? И ты смеешь так говорить! Эх, и горемычная же мать родила такого дурня! Самого Киапача мне — врать не стану — увидеть не пришлось, я его в живых не застал, а шубу его я видел, ну вот как сейчас вижу шубу мельника. Был я тогда, правда, невелик, лет мне с десять, не больше, было. А о Киапаче я от стариков слыхал, что дожил он до глубокой старости и все сидел в последние годы жизни у очага сгорбившись, никого не узнавал, не мог даже сам взять уголек из очага, чтобы прикурить: смерть, видать, о нем забыла, а почему — не знаю.
Тут рассказчик ударил концом палки по единственной чуть тлеющей еще головешке и, положив уголек в потухающую трубку, с наслаждением затянулся.
— Однажды, ранней весной, — не спеша продолжил он медлительное повествование, — родители повели меня в церковь поклониться святому Георгию. Зимой я тяжело переболел, и они дали обет, что я, если останусь жив, приду поблагодарить святого за исцеление. На обратном пути мы все свернули к дому Кимпала Киапача. Его самого, как я вам уже говорил, давно не было в живых, и в доме хозяйничал его наследник — толстопузый Кып.
— Когда зашли и уселись, я увидел через открытую в чулан дверь старую-престарую шубу, всю в дырах. По дороге домой я рассказал об этом отцу.
«Да, это шуба покойного Кимпала», — отозвался отец и тут же рассказал мне всю историю этой знаменитой шубы.
Рыжебородый сделал передышку, чтобы всласть покурить и дать отдохнуть своему языку, без устали моловшему наравне с жерновами, которые все сеяли и сеяли желтовато-белую муку нового урожая. Дождь за окном лил все сильней и сильней, и мельник Шиакир, который принес вязанку дров и сбросил ее у двери, вымок до последней нитки — вода ручейками стекала с его желтой домотканой куртки. Он положил несколько полен на затухающие угли очага и начал дуть во всю силу легких, чтобы разжечь огонь.
— Следите за жерновами, — обратился он к крестьянам, выжимая из башлыка дождевую воду. — Как только они перемелют всю засыпанную кукурузу, пусть сыплет следующий по очереди, а то жернова могут испортиться, работая вхолостую.
Предоставив собравшимся самим поддерживать огонь, он снова ушел за дровами. Мокрые поленья в очаге начали разгораться, от них шел горячий пар, концы покрылись мутной пеной. И рыжебородый, водя палкой по горячей золе, продолжил свой рассказ.
— Вот как было дело, — сказал мне отец, когда мы шли от Кимпаловой сакли домой. Кимпал Киапач был бедняком. Но и бедняки бывают разные. Не каждого из них, пожалуй, и назовешь бедняком. Но Киапач был, можно сказать, из всех бедняков самый что ни на есть бедный. Что называется — ни кола ни двора, дальше некуда. Семьи у него не было, и он бродил целыми днями по селу, все принюхиваясь, откуда потянет сладким запахом горячей мамалыги. Почует — и шасть за порог. Ну и подкармливали его, только неохотно — за лодыря почитали. Бывали иной раз дни, когда никуда он на обед не попадал. Тогда уж волей-неволей варил он себе фасоль на два дня сразу в единственном глиняном горшочке с обломанными краями, который составлял всю его кухонную утварь. Работать то ли он сам не хотел, то ли его не брали — не поймешь, а только всю жизнь он так и околачивался по чужим дворам. Впрочем, нет, как-то раз он женился, но жена попалась ему хмурая, неразговорчивая, и он от нее убегал, чтобы по-прежнему слоняться без дела по селу.
Словом, не сошлись они характерами, и, не прожив с Кимпалом и года и не нажив с ним ни детей, ни хозяйства, жена его ушла восвояси к родителям, которым, впрочем, она тоже была в тягость. Летом и зимой Кимпал ходил в своей рваной, ветхой шубе, пальцы его ног всегда выглядывали на свет божий в дыры сухих, из невыделанной кожи, чувяков, которые, впрочем, не каждый решился бы назвать чувяками — так, опорки.
Но ведь выпадет же человеку иной раз счастье! Именно так и случилось с Кимпалом: он каким-то образом внезапно разбогател... Как это случилось, спрашиваешь ты, усач? Опять не веришь мне? Ну, разбогател человек и разбогател — что же тут удивительного! Неужели обо всем решительно надо рассказывать здесь, у очага мельника Шиакира? Впрочем, если уж всю правду говорить, отец мне ничего об этом не рассказывал, и я сам не знаю, как разбогател Кимпал. Одно известно: был Кимпал нищим, несчастным — и вдруг стал богачом. А как стал — никто не знает. Ну, думать можно по-всякому: может, нашел Кимпал кошелек с золотом, может, наследство получил после смерти богатого дядюшки — привалит же счастье человеку! А может, — далеко ли до греха, — каким-нибудь темным делом добыл Кимпал состояние.
Кто знает? Никто не знает, да и не к чему. Мы знаем одно: была у Кимпала старая шуба, и о ней мы и ведем разговор.
Да, так на чем, бишь, я остановился? Забыл! А все ты, усач, сбил меня своими расспросами. А, вспомнил! Так, значит, разбогател Кимпал и, разбогатев, возгордился так, что и близко не подходи. Отрастил себе такое пузо, что вот-вот, гляди, лопнет, ни с кем из простых людей знаться не захотел, забыл, кем был, забыл всех, кто его кормил в трудные годы, забыл и свою старую шубу, служившую ему безотказно и в жару и в холод.
И вот однажды пришли крестьяне на сельский сход. И, как водится, до того, как начали обсуждать важные вопросы, стали они говорить о хозяйственных делах. Был там и Кимпал Киапач.
С тех пор как он разбогател, он стал садиться только среди зажиточных хозяев, которые раньше и знать его не хотели. Он не обращал внимания на тех, кто победнее, а порой и издевался над ними, не давая им сказать ни слова, донимая их насмешками.
И простые люди, которые раньше, жалея нищего Кимпала, помогали ему, теперь стали его побаиваться — как-никак богач, а от богача того и жди какой-нибудь обиды или притеснения! В его руках сила — деньги в его руках.
...Ну вот, сидели, значит, крестьяне на сходе, подходили опоздавшие, появился и сосед Кимпала, Дзадзала, человек прямой, честный, неглупый. Он был рачительным хозяином, никогда никого не обижал, помогал как мог попавшим в беду — словом, был достойным человеком. Как и подобает, поздоровался он с односельчанами, те ответили ему — кто почтителъно, с уважением, а кто и так, спустя рукава: не больно, мол, важная птица. Однако все приподнялись как подобает. И только один Кимпал Киапач не тронулся с места. Он важно прищурился, мельком взглянул на соседа и, издевательски ухмыляясь, выпалил: «Что, Дзадзала, тебя тоже пригласили на сход или ты сам пожаловал?» При этом он умышленно, чтобы сильнее оскорбить Дзадзалу, нажал на слово «тоже».
Дзадзала вскипел, но сдержался и ответил как только мог спокойно, хотя не без язвительности: «Конечно, специально ко мне не присылали гонца с сообщением — всех известили, известили и меня. Ну, а если требовалось твое особое разрешение на это, то прости — я не знал. Я пришел сюда наравне со всеми, как член общества».
Кимпал насмешливо улыбнулся.
«Ну конечно, ты член общества, раз сам себя так называешь.
Вот народ и поджидал твоего прихода. Как же было без такого важного члена общества начать обсуждение важных дел?» — продолжал он издеваться над своим соседом.
