— Тише! Кто-то идет! — воскликнула золовка.
Она выбежала во двор и тотчас же в испуге вернулась.
— Они... — пробормотала она сквозь слезы.
Во двор въехали верхоконные — товарищи Хауда. Эти всадники должны были сопровождать невесту на ее пути к жениху. Двое сошли с лошадей возле самого крыльца, остальные спешились у ворот и стали там полукругом.
Хикур кинулась к детям и в страстном порыве обняла их. Они проснулись и, почувствовав недоброе, принялись кричать и цепляться за мать ручонками. О тоска, о несчастье! Хикур разрыдалась, как ребенок. Сестра и золовка, будто слепые, метались по комнате. Злой, похожий на волка, Хабыдж шагнул через порог. При виде плачущих женщин он пришел в ярость.
— Это еще что такое? — свирепо закричал он.
Женщины, отвернувшись, поспешно утирали слезы концами головных платков.
— Стыда на вас нет! Там люди ждут! — не унимался Хабыдж. Женщины, бедные женщины... Куском тяжелого льда горе лежало у них на груди. Что растопит его? Хабыдж ничего не хотел слушать.
Оторвав мать от плачущих детей, он повлек ее из дома.
Наутро Хабыдж, напустив на себя вид озабоченный и решительный, зашел в сельское правление.
— Здравствуй, Хабыдж, добро пожаловать! — вставая, приветствовали его старшина и писарь.
— Садитесь, садитесь, ради бога, — снисходительно сказал Хабыдж и, придвинув табуретку к столу, сел на нее.
— Слышали, что случилось сегодня ночью? — начал он. — Хикур вышла замуж за Хауда! Да, да, за жалкого и никчемного Хауда! И бросила своих детей на произвол судьбы! Как вам это понравится?
Старшина и писарь переглянулись в изумлении.
— Хикур? — воскликнул старшина. — Да как же это могло случиться?
— Приглянулся ей Хауд, и дело с концом. Никого не спросилась, даже я не знал!.. — в голосе Хабыджа прорвалось возмущение.
— Как же теперь с детьми? — спросил старшина, стараясь изобразить на лице своем огорчение, которого, признаться, совсем не испытал.
— Ума не приложу... — пожал плечами Хабыдж. — Истинно, беда свалилась на мою голову... Столько забот! Как вам это понравится? Уходя к своему милому, она объявила мне: бери мой дом и хозяйство, делай с ними, что хочешь... А? Слыхано ли? — Вот так ведьма! Бросила малышей!.. А-а-а!
Выразив таким манером свое возмущение еще разок, старшина многозначительно умолк. Писарь cтал убирать со стола бумаги.
— Пойдем, — сказал старшина писарю, когда тот закончил свои дела.
— Надо описать имущество, пока не растащили.
— Да, да, немедленно! И назначить опекуна, — торопливо добавил Хабыдж.
Старшина и писарь пропустили мимо ушей это замечание Хабыджа.
— Послушайте! Я говорю: надо назначить опекуна, — чувствуя беспокойство, повторил Хабыдж.
Он был задет. Старшина не приглашал его с собой.
— А для чего ж мы идем? — огрызнулся старшина, неприязненно взглянув на Хабыджа.
— Если вы собрались для этого, — крикнул Хабыдж, багровея от гнева, — то почему же не приглашаете меня? Уж не собираешься ли ты, старшина, стать опекуном всего нашего села?
— Что ты, Хабыдж? С чего ты взял, что я хочу быть опекуном? — Старшина тут же присмирел: что ни говори, ссориться с богатым и влиятельным Хабыджем — дело неумное.
Опекунство, надо признать, составляло выгодную статью дохода. Посему старшина никому на селе не уступал этой привилегии. На этот раз он решил сделать исключение. Легче нажить вpaга, чем друга. Догнав Хабыджа, который, обозлившись, ушел вперед, старшина вступил с ним в оживленные переговоры. Не прошло и минуты, как дело было слажено. Опекуном был назначен Хабыдж.
Так беззаконие обернулось во благо Хабыджа. Получив имущество Хикур, он распорядился им по желанию своему, разворовал и расхитил на законном теперь основании. Все постройки продал, скотину присвоил, доход с виноградника положил себе в карман. Дети Хикур жили у Хабыджа горемыками: всегда голодные, оборванные, немытые, они не знали ни ласки, ни заботы.
А Хикур не перенесла разлуки с детьми. Она стала чахнуть и вскоре умерла.
Прошли годы. Сыновья Хикур — Джат и Джанхват — стали взрослыми людьми, густые бороды украшали их лица. Старший, Джанхват, вытянулся с доброе дерево, говорил могучим басом, но характером был простодушен и доверчив. Никто не слышал, чтобы он перечил кому-нибудь.
Младший, Джат, ростом был ниже брата, но природа и его не обидела — одарила могучими плечами и грудью, крепкими и сильными мускулами. А в бесстрашии Джат не уступал бешеной собаке. По наущению Хабыджа, который крепко держал его в руках, Джат наделал немало темных дел: грабил людей на проселочных дорогах и всегда носил за поясом веревку — на случай, если встретится чужая скотина.
Однажды ночью ударил мороз и так сильно сжал землю в своих ледяных объятиях, что, казалось, она треснет и распадется на части. В такую ночь спят только в теплых домах. А бедняки, в своих худых жилищах, ворочаются на постелях и поджимают ноги, чтобы хоть как-нибудь согреться.
Джат встал на этот раз раньше обычного. Только начинало светать. Он разложил в кухне костер, потом натянул поверх длинных шерстяных носков тугие чувяки из коровьей кожи и влез в длинную шерстяную блузу. Только после этого он немного согрелся.
Медленно поднималось багровое солнце, освещая сад, потом окрестные леса и, наконец, поля и луга. Постепенно все ожило, теплый, утренний парок, пронизанный солнечными лучами, потянулся к небу.
В кухне собрались Джанхват, Хабыдж и его мать, которая зябко куталась в черную шаль. Они сели в кружок у огня. Джат хотел идти выпускать скотину, когда открылась дверь и вошел Чикмыж, близкий родственник братьев. Даже собаки не залаяли, так тихо вошел он. Джат и Джанхват обрадованно поднялись навстречу гостю, которого почитали. Стряслась какая-нибудь беда, если Чикмыж пришел в такую рань.
— Нет ли у тебя неприятностей? — спросил Джат.
— Дa, — со вздохом ответил Чикмыж, — тяжко заболел отец. Надо скорей везти его в Очамчиры. — И сказал нерешительно:
— А денег не хватает... Все, кроме Джанхвата, поняли, что он пришел просить взаймы.
— Э! Жалко старого Едги, — с притворным сочувствием откликнулся Хабыдж. — С его хилым здоровьем опасно болеть. — И сделал вид, что не догадывается, зачем пришел Чикмыж.
— На дворе резкий ветер, смотрите, как бы в дороге не застудить старика, — сказал Джанхват.
— А-а! Какое несчастье! Чем же он болен? — участливо покачала головой мать Хабыджа.
Чикмыж стоял, понурив голову. «Если люди так любезны, думал он, — это означает, что они не откажут в помощи».
— Деньги мы тебе дадим, — неожиданно сказал Джат.
Лицо Чикмыжа прояснилось.
— Вот это хорошо, дети мои. Люди должны помогать друг другу в беде, — похвалил Хабыдж Джата и добавил с теплотой в голосе: — Дайте Чикмыжу денег, дайте, если они у вас припасены...
Чикмыж понял, куда клонит Хабыдж. Лицо его снова потемнело.
Джат нахмурился.
— Я сказал о деньгах, надеясь на тебя, — сказал он Хабыджу с явной обидой.
Хабыджу, видимо, тоже показались обидными собственные слова. Он стал оправдываться. — Откуда у меня деньги, молодой человек? Ты же сам знаешь, что я гол, как сокол.
Джат вспыхнул, но не стал спорить.
— Я думал, что у тебя есть деньги, — заметил он. — А Чикмыж родня нам...
— Были бы деньги, почему не дать?.. Твой родственник, это все равно, что мой родственник. Ты не первый день меня знаешь.
— Знаю, давно знаю, — сердито буркнул Джат и кинул полено в огонь.
Наступило молчание.
Наконец Чикмыж вполголоса обратился к Хабыджу:
— На тебя я надеюсь больше, чем на них, почтенный Хабыдж.
И верю, ты не откажешь. Сам знаешь, что это такое; когда несчастье постучится в дверь. А я готов платить проценты.
— A-a!.. Зачем так говорить, сынок? И не стыдно предлагать мне проценты, словно чужому человеку? Да будь у меня деньги, клянусь вот ими, моими сыновьями, не думая ни минуты, положил бы их в твой карман. Я одалживал деньги посторонним, а ты свой! Но поверь, сейчас нет ни копейки. Хабыдж еще раз поклялся именами Джата и Джанхвата, еще раз посочувствовал Чикмыжу, а денег так и не дал.
— Делать нечего. Счастливо вам оставаться, — сказал Чикмыж и, понурившись, вышел.
Джат не на шутку обиделся. Сколько раз он слышал от Xaбыджа: «Нет у меня родных ни сына, ни дочери, вы — мои cыновья, и на вас вся моя надежда!» Сейчас выпал случай убедиться, что все это были пустые слова.
«Если он не хочет помочь в тяжелую минуту родному человеку, если отказывается ссудить несколько рублей, то какой же он нам «отец»? Так думал Джат. Раздражение против Хабыджа все сильнее росло в нем. «Он бессовестный, низкий и лживый человек!» — таковы были плоды его невеселых размышлений.
Хабыдж догадался о мыслях Джата. Как будто ничего не произошло, он сказал с наигранной бодростью: — Ну, дети, сегодня будем возить дрова! Смотрите-ка, погода начинает портиться. Видно, много снега выпадет в этом году. Чтоб нам после не мучиться, давайте-ка заранее запасемся дровами и соломой.
