Это было то место, где Род и Мукоки сделали привал и откуда они вернулись обратно к Ваби, услыхав треск пяти таинственных ружейных выстрелов.
Место было на редкость удобное, и трудно было найти что-нибудь более подходящее для стоянки после целого дня утомительной ходьбы по мягкому снегу. Мукоки уже разложил костер из благоухающих сосновых веток и пристроил на вертеле возле огня большой кусок консервированной дичи, но в тревожной спешке ухода старый индеец так и оставил его лежать у огня.
Оба мальчика, казалось, были в восторге и обменивались счастливыми взглядами, несмотря на внутреннюю тревогу, которая их угнетала. Они готовились устроиться на ночь в этом уютном убежище и начали уже раздувать огонь. Но, случайно подняв глаза на Мукоки, остановились, удивленные его поведением.
Старый проводник стоял совершенно неподвижно, опираясь на свое ружье, и вся его фигура выражала явное, хотя и безмолвное, неодобрение работы, которой они занялись.
Ваби, одним коленом опираясь на землю, посмотрел на него вопрошающим взглядом.
– Не делать огонь, – пробормотал старый индеец, качая головой. – Идти дальше, вверх по горе. – И он протянул по направлению к северу свою длинную руку. – Река, – сказал он, – обходить горы через скалы, потом образовать водопады и после больших болот хорошее место для лосей. Потом снова стать широкая и ровная. Мы пройти по верху горы, снег падать всю ночь. Утро наступить и никакого следа для вунгов. Если остаться здесь, сделать хороший след утром. Вунги гнаться, как дьяволы. Очень легко видеть.
Ваби выпрямился, и горькое разочарование отразилось на его лице. С самого раннего утра он безостановочно шел, а несколько раз ему даже приходилось бежать. Он чувствовал усталость, совершенно достаточную для того, чтобы, во имя возможности поужинать и выспаться, подвергнуть себя без колебаний небольшой опасности.
Положение Рода было еще хуже, хотя он прошел меньший путь. В течение нескольких минут огорченные мальчики молча смотрели друг на друга, всеми силами старались скрыть свою досаду, вызванную требованием Мукоки. Но Ваби был слишком рассудителен, чтобы решительно воспротивиться желанию старого индейца. Если тот утверждал, что было опасно провести ночь на этом привале, – ну что ж! – приходилось верить ему и сказать «нет» было бы безумием.
Тогда, скрывая под улыбкой свое огорчение и стараясь изо всех сил подбодрить Рода, который в этом очень нуждался, Ваби стал снова прилаживать на плечи свой мешок, уже сброшенный на землю. Мукоки в свою очередь подбадривал бедного мальчика:
– Взобраться на гору. Не очень далеко идти. Две или три мили. Идти медленно. Тогда привал и хороший ужин.
Кое-какой разгруженный уже багаж был запакован и привязан к санкам, путники двинулись в дорогу, оставляя новый след вдоль причудливого и дикого гребня горы.
Ваби шел впереди, неся свой мешок на спине, чтобы несколько облегчить сани, и выбирал самые удобные места, где они могли бы проехать. Лезвием своего топора он обрубал кусты и ветки, преграждавшие путь. Шагов на десять сзади шел Мукоки, таща сани, к которым крепкой веревкой привязан был Волк. Родерик, нагруженный легким тюком, заключал шествие.
Он дошел до предела усталости и совершенно утратил бодрость духа. С большим трудом различал он смутно вырисовывавшийся иногда в темноте силуэт Ваби. Мукоки, перегнувшийся пополам под тяжестью своей упряжки, был совсем неуловим. Один только Волк был от него настолько близко, что мог составить ему компанию.
Первоначальное восхищение Рода дикой красотой окружающей природы, прелестью вольной жизни было настолько велико, что не могло быстро исчезнуть. Однако сейчас, в эту печальную ночь, мысль Рода невольно переносилась в Вабинош-Хоуз, где он хотел бы теперь сидеть рядом с Миннетаки, которая рассказывала бы ему какую-нибудь прелестную легенду о звере или птице, встреченной ими днем. Насколько этот разговор был бы приятнее, чем теперешнее положение! Но его грезы, в которых царил призрак маленькой очаровательницы, были прерваны самым неожиданным и притом весьма неприятным образом.
Мукоки остановился на минутку, чтобы передохнуть, Родерик же не обратил на это внимания и продолжал шагать вперед, притом так усердно, что в конце концов наткнулся на сани и растянулся на них во всю длину. Пытаясь подняться, он ухватился за упряжку индейца, который от неожиданного толчка потерял равновесие, в свою очередь перевернулся и повалился на него.
Услышав шум, Ваби пошел посмотреть, что случилось, и застал их обоих в весьма комичном положении. Это происшествие оказалось очень кстати, потому что мальчик хохотал от души, помогая Мукоки выпутаться из упряжки. Потом поднялся Род и, отряхиваясь от снега, залепившего ему глаза, уши и даже шею, присоединился к смеху Ваби, и его мрачные мысли бесследно рассеялись.
Гребень становился все более и более узким; беспрерывно подвигаясь вперед, охотники слышали, как по левую руку от них, внизу, бурно ревел поток, быстрое течение которого еще не было сковано льдом. Там находилась пропасть, которую они чувствовали, не видя. Наносные камни и целые глыбы скал, разбросанные или нагроможденные друг на друга доисторическими катаклизмами, заграждали теперь их путь, и они могли подвигаться вперед только с большой осторожностью, следя за каждым своим шагом.
По мере того как они шли, рев потока становился все громче, и наконец перед глазами Рода с правой стороны выросла огромная неясная тень, высоко поднимавшаяся к небу. Наступил момент, когда Мукоки и Ваби поменялись местами.
– Муки уже проходил здесь, – крикнул Ваби в ухо Роду. – Я предоставляю ему вести нас потому, что переход небезопасен. Под нами поток устремляется в пропасть с головокружительной высоты. Слушайте!
Шум воды стал действительно так силен, что он почти заглушал голос Ваби. Волнение Рода дошло до апогея, и он забывал из-за него о своей усталости. Никогда в своих мечтах о самых безумных приключениях он не предвидел такого часа. Он широко открывал глаза и уши и старался уловить взором пейзаж, которого не видел, но слышал и чувствовал вокруг себя.
Вдруг, в минутном проблеске снежного затишья, он увидел, как огромная тень, поднимавшаяся в темноте справа от него, приняла четкие очертания, и уяснил себе впервые положение свое и своих товарищей. Эта тень оказалась гигантской горой, но они шли вовсе не по ее кряжу, а по скалистой горной цепи, которая тянулась по склону. Слева открытая пропасть отвесно низвергалась в бурлящий мрак. Наткнувшись случайно ногой на кусок дерева, Род поднял его и бросил в пустоту. Потом он прислушивался в течение одной или двух минут, но не услышал ничего, кроме того же оглушительного грохота, который не прекращался ни на секунду. Дрожь пробежала у него по спине. Да, это были ощущения, которых он никогда прежде не испытывал, да и не мог испытать на улицах большого города.
Скалистая горная цепь продолжала подниматься все круче и круче. Ноги наливались свинцовой тяжестью. Из-за окутавшего все мрака в двух шагах ничего не было видно. Особенно трудно приходилось Ваби, который тащил сани. Несмотря на свою рану и утомление, Род стал помогать ему, подталкивая их сзади.
Восхождение продолжалось в течение получаса, и шум водопада стал постепенно затихать, а потом и совсем заглох. В то же время казалось, что стена тени опустилась. Наконец она вовсе исчезла.
– Стоп! – закричал Мукоки.
Караван дошел до вершины горы, которая была хоть и достаточно внушительной высоты, но далеко не столь огромна, как сперва показалось Роду.
Ваби со вздохом облегчения сбросил свою упряжь, Родерик испустил радостный возглас. Что касается Мукоки, то он со своей обычной неутомимостью тотчас же отправился на поиски места, удобного для стоянки.
На этот раз снова громадная скала приняла их под свою сень. Род и Ваби помогли индейцу срезать сосновые ветки для устройства хижины и постелей, после того как с земли был тщательно сметен снег. Часом позже все было кончено и уже потрескивало веселое пламя костра. Мертвые тополя, валявшиеся на земле, – наилучшее топливо, какого только можно было желать, – в изобилии снабдили их дровами. Только тогда товарищи заметили, что они голодны, и Мукоки было поручено позаботиться об ужине. Кофе и консервы скоро были готовы.
Стена скалы выполняла роль рефлектора, отражая с удесятеренной силой благодетельную теплоту огня и его раскаленный свет. В этом жарком блеске Род, окончив еду, почувствовал, что его непреодолимо клонит ко сну. Не в силах больше бороться, он дотащился, уже почти спящий, до хижины и закутался в одеяло на своей пахучей сосновой постели. Через несколько минут никто уже не существовал для него.
Последним образом, который сознательно восприняли его глаза, был Мукоки, громоздящий на костре одно полено за другим, и пламя, которое взвилось почти на четыре метра в высоту и осветило во мраке сказочный пейзаж горного хаоса.
