— И ещё такой момент, — вспомнил Романов, — в Америке были случаи, когда в небоскребы врезались самолеты. У нас предусмотрена какая-то защита от этого?
— Да как же такую защиту предусмотришь, Григорий Васильевич, — растерялся Корниенко, — ПВО разве поставить, но это будет опасно для окружающих жителей… а если вы волнуетесь, что здание может рухнуть от удара самолёта, то вы это зря — тут трёхкратные запасы по прочности во всех узлах заложены. Наш МИД даже ядерная бомба с места не сдвинет… стекла все вылетят, это безусловно, но здание как скала будет стоять.
— Понятно, — вздохнул Романов. — ну тогда пойдёмте на встречу, Громыко с Примаковым наверно уже заждались. Вы, кстати, давно здесь работаете?
— С 49 года, Григорий Васильевич, начинал с американского отдела при Комитете информации, а начальником у меня был Андрей Андреевич.
— Стало быть, с Хрущевым сталкивались?
— Конечно, сопровождал его в зарубежные поездки, в том числе в Америку в 59-м… с Эйзенхауэром за руку здоровался. Потом начал расти по служебной лестнице.
— Случай с корейским Боингом мимо вас, наверно, тоже не прошёл?
— Как же он мог мимо пройти? — улыбнулся тот, — горячие денёчки были в сентябре 83-го… я, кстати, придерживался твёрдого мнения, что нам надо было взять на себя вину и не выкручиваться на пресс-конференциях. Но увы, я остался в меньшинстве. А вот и кабинет министра, — Корниенко услужливо распахнул тяжёлую дубовую дверь с вырезанными листочками, и Романов проследовал в приёмную.
Громыко и Примаков встречали высокого гостя прямо в дверях.
— Ну как вам наш МИД? — справился Андрей Андреевич.
— Отличное здание,- ответил, присаживаясь в кожаное кресло, Романов, — века переживёт — умели всё же строить при товарище Сталине. Хотя и при Николае Александровиче тоже неплохие постройки возводили, тот же ГУМ взять…
Ни Громыко, ни Примаков не нашлись, что ответить на эту фразу, поэтому Романов взял и сразу перешёл к текущим делам.
— Дипломатия, товарищи, — так он начал выражать свои мысли, — это такое же оружие, как, например, ядерные бомбы. А иногда даже и помощнее будет…
— Григорий Васильевич, — не выдержал тут Громыко, — а например когда в истории дипломатия мощнее атомной бомбы была?
— Пример? — не растерялся Романов, — да пожалуйста, хоть два примера. Взять ситуацию после поражения России в Крымской войне — проиграли же наши, причем с разгромным счетом. Казалось бы, что и мирный договор будет подписан на условиях, которые продиктуют нам победившие друзья, ан нет, нашёлся человек, который сумел нейтрализовать усилия наших лучших друзей, и Россия получила вполне комфортные условия для мира. Он же чуть позднее, после русско-турецкой войны на Балканах сумел отменить создание антирусской коалиции и предотвратил Крымскую войну-2. Или возьмём Талейрана, французского министра иностранных дел — на Венском конгрессе по окончании наполеоновских войн он сделал все, чтобы Францию наказали как можно более мягко. В результате территориальных потерь у страны практически не было и уже через 5–10 лет она вернулась в ряды великих держав. Как такое сделаешь атомными бомбами?
— Да, Григорий Васильевич, вы абсолютно правы, — не стал спорить Громыко, да и не с чем тут спорить-то было, — однако давайте вернёмся к нашим насущным проблемам…
— Давайте, — охотно согласился Романов, — вернёмся. Сейчас настал небывалый момент, когда мы можем продвинуть свои интересы на международной арене… этот индийский ядерный удар, как это ни парадоксально, открыл для нас нишу очень широких возможностей. Окно Овертона — знаете, что это?
— Знаем, Григорий Васильевич, — подал голос более начитанный Примаков. — Овертон предложил свою шкалу из 6 ступеней для оценки идей, от нормы до немыслимых, границу же своего окна обозначил четвертой ступенькой, приемлемыми. То что выше, радикальные и немыслимые, находятся за окном и становятся доступны только в случае чрезвычайных ситуаций.
— Все верно, Евгений Максимович, — подтвердил Романов, — а у нас как раз и случилась такая чрезвычайная ситуация, позволяющая выйти хотя бы на уровень радикальных идей…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что же за идеи вы хотите предложить, выходящие из этого окна? — осторожно поинтересовался Громыко.
— Ну во-первых, это наша давняя идея по постановке на учет ядерного оружия в так называемых серых зонах — в Израиле, Пакистане и так далее, — начал излагать Романов, — там порог срабатывания гораздо ниже, чем в официальном ядерном клубе.
— Да-да — мы очень внимательны выслушали вашу речь в Совете безопасности, — откликнулся Примаков, — но это работа на ближайшую пятилетку, если не больше, крепкие орешки все эти Израили и Пакистаны.
— А во-вторых, на этой волне нам можно было бы решить проблему мирного договора с Японией, совсем не дело, что и через сорок лет после окончания войны мы все ещё находимся в подвешенном состоянии.
— Так они же Курильские острова требуют для этого подписания, — заметил Громыко.
— Не все острова, а четыре штуки, кажется, — ответил Романов, — самые большие из них, Кунашир с Итурупом отдавать никто не собирается, а остальную мелочь вполне можно было бы и бросить им, как собаке кость. Мы же с ними теперь, получается, собратья по несчастью, единственные две страны в мире, которые пострадали от атомных бомбёжек, на этом можно было бы сыграть.
— У вас, наверно, и в-третьих есть, — предположил Громыко.
— А как же — усмехнулся Романов, — есть и в-третьих. Цена барреля нефти медленно, но неуклонно падает — почем сейчас баррель Брента, Евгений Максимович?
— 20 долларов, — быстро ответил тот.
— Вот, а полгода назад была 35… а к концу текущего года будет 10–12, это я вам свой прогноз озвучиваю, конечно, но прогноз, основанный на реальных фактах. Наш общий экспорт нефти 200, кажется, миллионов тонн, стало быть уже при нынешних ценах мы теряем порядка 20 миллиардов долларов, а в следующем году потеряем все 30. А если ещё к этому приплюсовать и экспортный газ, цены которого строго привязаны к нефти, получится все 40 миллиардов. На эти деньги можно было бы построить пару сотен миллионов метров жилья или два полноценных автозавода.
— И как эти окна Овертона помогут нам преодолеть ценовой спад? — поинтересовался Примаков.
— Очень просто, — немедленно ответил Романов, — главный зачинщик такого беспредела на нефтяном рынке это Саудовская Аравия, она наращивает добычу сверх всяких планов, чтобы наказать соседей, Иран в первую очередь, но и нас они тоже имеют ввиду. А Соединенные Штаты наоборот сокращают свою добычу и стараются запастись дешевой саудовской нефтью. Здесь возможны действия в двух направлениях — некая договоренность со Штатами, чтобы они подсократили закупки, с одной стороны, и некое воздействие на Аравию с целью сокращения их добычи, с другой.
— Как же мы договоримся с американцами? — спросил Громыко, — это ж наш стратегический соперник.
— Пока не рассеялся дым от атомных бомбежек, есть небольшой шанс, — многозначительно посмотрел в потолок Романов. — А что касается второй части моего предложения, то я очень рассчитываю на помощь Геннадия Максимовича… расскажите пожалуйста о последней поездке в Багдад.
Глава 8
Нулевая терпимость
19 июня в газете «Правда» на второй полосе вышла огромная статья под названием «О некоторых недостатках советской торговли». В ней после обязательного трескучего и идеологически правильного вступления, состоящего из цитат классиков марксизма и ленинизма, было на удивление прямо и без обиняков высказано то, что уже не один десяток лет обсуждалось на лавочках и на кухнях. Что советская торговля превратились в чёрную дыру экономики, в которой бесследно исчезают огромные материально-технические ценности, всплывая потом в самых неожиданных местах. Что очереди стали настоящим бичом общества — в них трудящиеся граждане проводят от четверти до трети всей своей жизни. Что более половины лиц, находящихся в местах лишения свободы, принадлежат к группе торгово-закупочных работников. В конце даже прозвучало страшное для СССР слово «мафия».
