— Интересно знать, что нам делать с белокурой красоткой, когда спасем ее? — спросил Люк.
— Если все пойдет в соответствии с планом, — мрачно сказал Эш, мысленно моля Всевышнего, чтобы именно так оно и было, — мы ее даже никогда и не увидим. Мы просто похитим султана, потом отправим в его крепость записку о том, что согласны обменять его… на девушку. — В Англии его план сочли бы варварским, но Эш был достаточно хорошо знаком с местными порядками и знал, что здесь и султан, и его придворные с уважением отнесутся к такому предложению. Такие похищения и переговоры часто случались в отношениях между наследными вождями племен и военачальниками, постоянно соперничавшими за превосходство. — Как только они согласятся выполнить наше требование, мы отправим ее к моему брату, который ждет ее с распростертыми объятиями.
Пока эти слова не были произнесены вслух и он не услышал намек на рычание в своем голосе, Эш мог сделать вид, будто Макс является просто одним из клиентов, нанявшим его спасти какую-то незнакомку. Но теперь он мысленно представил себе, как руки его брата гладят шелковистую кожу Кларинды, как губы брата прикасаются к ее щеке и бормочут те самые нежные слова, произнести которые Эшу не позволяла гордость… а может быть, глупость.
Перед мысленным взором, словно мираж, возникла картинка из прошлого. Он уже не прятался за камнем в раскаленной пустыне, а стоял под развесистой кроной старого дуба на лугу, где окончательно попрощался с Клариндой. Узнав, что он уезжает, она накинула плащ прямо на ночную сорочку и выскользнула из отцовского дома, чтобы перехватить его. Она примчалась по росистой траве босоногая, с распущенными белокурыми волосами.
Остановившись перед ним, она с укоризной взглянула на него большими зелеными глазами и пробормотала тот самый вопрос, который не давал ему покоя с того момента, как он принял решение уехать: «Как ты можешь покинуть меня?»
Эш стоял, держа за поводья лошадь и собираясь с духом, чтобы выдержать горькие упреки.
— Ты хорошо знаешь, что я уезжаю потому, что мне нечего предложить тебе.
— Это ложь! — воскликнула Кларинда. — У тебя есть все, что можно предложить мне. Все, чего я могла бы пожелать!
Эш беспомощно покачал головой:
— Мои предки за несколько поколений растранжирили семейное состояние. У меня нет ни гроша. А поскольку я всего лишь второй сын, у меня не будет даже титула.
— Но в моих жилах нет ни капли благородной крови. Я такая же простолюдинка, как любая доярка с молочной фермы!
Зная, что он будет еще очень долго сожалеть об этом, но не в силах остановиться, Эш протянул руку и погладил прядку льняных волос, поражаясь их мягкости.
— В тебе нет ничего грубого, вульгарного. — Его ладонь скользнула по округлой щеке, причем подушечка большого пальца оказалась в опасной близости от ее губ. — Как только я заработаю себе состояние, я вернусь за тобой. Клянусь тебе.
Она ужасно обрадовалась.
— Неужели ты не понимаешь? Тебе нет необходимости сколачивать состояние. У меня оно уже есть! Папины капиталовложения в морские перевозки сделали меня одной из самых богатых наследниц во всей Англии.
— У твоего отца будет веская причина искать для тебя более приемлемого жениха, если я окажусь неудачником.
Кларинда упрямо вздернула подбородок. Он отлично знал эту ее манеру.
— Если папа откажется нас благословить, тогда мы убежим. Тебе уже двадцать один год, а мне в следующем месяце исполнится восемнадцать, и я стану достаточно взрослой, чтобы самой решать, за кого мне выходить замуж. Мы могли бы бежать в Лондон или Париж и жить в какой-нибудь мансарде. Я даже могла бы зарабатывать глаженьем белья!
— Ты умеешь гладить?
Ее гладкий лобик сердито нахмурился.
— Нет. Но если я могу играть на клавикордах «Фантазию» Баха и спрягать латинские глаголы, то наверняка сумею научиться и этому. Мы бы каждый вечер ужинали хлебом с сыром и читали вместе при свете свечи Байрона и Мольера. — В ее голосе послышалась хрипотца, и ему посчастливилось на мгновение увидеть женщину, какой она станет со временем. — А когда свеча догорит, ты сможешь до рассвета заниматься со мной страстной любовью.
Произнося эту пылкую речь, Кларинда ухватила его за предплечье и приподнялась на цыпочки, так что ее губы оказались совсем рядом с его губами. Раскрывшиеся розовые лепестки губ были так соблазнительны, так мучительно притягательны и так хорошо вписывались в ее идиллическое понимание жизни, которую они никогда не проживут вместе, что он чуть было не поддался безумному соблазну сию же минуту заняться с ней любовью. Однако Эш знал, что если бы он поддался соблазну, если бы опустил ее на влажную траву и овладел ею на ее подбитом горностаем плаще, он никогда не нашел бы сил вырваться из ее объятий. Он презирал бы себя всю оставшуюся жизнь за то, что оказался эгоистичным мерзавцем, который испортил ей жизнь.
Эш схватил ее за плечи, и в ее глазах вспыхнула надежда. Однако его дальнейшие слова ее погасили.
— Много ли пройдет времени до того момента, как ты возненавидишь меня? За то, что увез тебя, — он жестом указал на ухоженные земли ее отца, на изящные колонны и трубы помещичьего дома в стиле греческого ренессанса, видневшегося на вершине холма, — от всей этой красоты?
Она поймала его руку и страстно прижалась к ней теплыми губами.
— Я не смогу тебя возненавидеть, я всегда буду обожать тебя!
Осторожно высвободив свою руку, Эш снова взял ее за плечи — на сей раз для того, чтобы удерживать на почтительном расстоянии.
— Боюсь, что все равно слишком поздно. Я уже зачислен в армию Ост-Индской компании. Пусть даже титулы Берков стоят в данный момент немногим больше, чем бумага, на которой они напечатаны, но они все же позволили мне купить офицерский чин. Завтра утром я должен отплыть из Гринвича в Бомбей. И если не хочешь, чтобы меня повесили как дезертира, ты должна меня отпустить.
Кларинда смотрела на него так, будто он ее ударил, и впервые за долгий период их знакомства не нашлась что сказать.
Эш заставил себя снова взять коня за уздечку, повернулся к ней спиной и пошел прочь.
Он никогда еще не видел, как она плачет. Она не плакала даже тогда, когда ей было девять, а ему двенадцать лет, и она упала с пони, пытаясь следом за ним взять трудное препятствие. Пробормотав ругательство, которое, как предполагалось, он не должен был знать, Эш взял ее на руки и пронес всю дорогу до дома ее отца. Она искусала до крови нижнюю губу, но не издала даже стона. Это у Эша щипало от слез глаза, когда ему пришлось наблюдать, как отчаявшийся отец приказал двум лакеям сесть на нее, чтобы доктор мог наложить шину на сломанное предплечье.
