Когда они въезжали во внешний двор крепости, Люк восторженно оглядывался по сторонам. Пока они ехали сюда, Фарук показывал им природные красоты своей родной страны и развлекал их ее богатой событиями историей. У них не было ни малейшей возможности даже шепотом напомнить друг другу о необходимости соблюдать осторожность. Люку пришлось просто понадеяться на то, что Эш знает, как себя вести и лучше действовать.
Появились два огромного роста гологрудых конюха в широких шароварах и украшенных драгоценными камнями тюрбанах и увели с собой их коней. Люк отдал поводья своего коня с явной неохотой. Как и Эш, он понимал, что они отдают не только коней, но и свою свободу. Без коня — или хотя бы верблюда — человек и полдня не проживет в пустыне. Фарук настоял на том, чтобы коня его пленника, обмякшее тело которого лежало поперек спины животного, привязали позади его жеребца. Спешившись, он презрительно толкнул пленника так, что тот неуклюже рухнул на вымощенную плитняком землю. Фарук что-то грозно скомандовал по-арабски, и сразу же материализовались еще двое стражников, которые, не обращая ни малейшего внимания на жалобные стоны пленника, куда-то поволокли его.
Взгляд, который в это мгновение Эш бросил на Люка, мог быть истолкован однозначно: в этом месте им следовало проявлять максимальную осторожность, чтобы тоже не оказаться в подземной темнице султана, где стражники убедят их раскрыть не только их изначальные намерения, но и свои самые сокровенные тайны.
Они почти пересекли двор, когда там появился бородатый мужчина средних лет с лысой головой, если не считать полоски волос с сильной проседью, окаймлявших макушку. Он торопливо приблизился к ним. Его длинные одежды шуршали при каждом шаге, и он без конца что-то говорил по-арабски.
Эш смотрел на него с любопытством, делая вид, будто совершенно не понимает того, что говорит этот человек.
— Говори по-английски, дядя Тарик, — приказал Фарук, указав кивком головы на Люка и Эша. — Из уважения к нашим гостям.
Мужчина с подозрением взглянул на них, потом снова остановил встревоженный взгляд на племяннике.
— Стражники говорят, что на тебя напали бандиты. Это правда, сын мой? Ты не пострадал?
— Боюсь, это были не обычные бандиты, — сказал Фарук, осторожно прикасаясь двумя пальцами к синяку на левой скуле, — а убийцы.
Тарик снова метнул взгляд в сторону Эша и Люка. На сей раз взгляд был нескрываемо враждебным.
— А что это за незнакомцы, которых ты привел в наш дом? Тоже убийцы?
Фарук, запрокинув голову, от души расхохотался.
— Скорее это ангелы Аллаха. Если бы не их своевременное вмешательство, пустыня окропилась бы моей кровью, а не кровью моих врагов.
— Вот как? — произнес Тарик, по физиономии которого было заметно, что объяснения озадачили его еще больше. — Ну что ж, в таком случае пусть примут мою вечную благодарность за спасение племянника от его собственного безрассудства. Разве я не говорил тебе, как опасно выезжать за пределы этих стен без телохранителей?
Фарук любовно обнял массивной рукой своего дядюшку за плечи.
— Как ты можешь ругать меня за желание побыть несколько драгоценных часов в одиночестве? Когда ты вечно муштруешь меня, словно я все еще школьник в коротких штанишках, а мои жены вечно воркуют надо мной, я даже не могу разобраться в течении своих мыслей!
Жены.
Была ли Кларинда теперь одной из этих жен? Стоило Эшу подумать об этом, как его руки сами по себе сжимались в кулаки. Он с трудом мог представить себе, что независимая здравомыслящая девушка, какой он ее знал, согласится делить любовь мужчины с другой женщиной, тем более с несколькими.
— Идемте, друзья, — пригласил их Фарук и, отпустив дядюшку, обнял за плечи каждого из них. — Я пригласил вас сюда не для того, чтобы вы стояли во дворе, словно пара голодных собак. Мы будем есть. Мы будем пить. И каждый из нас проведет следующую ночь драгоценной жизни в объятиях красивой женщины!
Люк тотчас насторожился, но до Эша слова Фарука дошли не сразу, и их успели увести со двора, где на них неодобрительно поглядывал дядюшка Фарука.
Распахнулась массивная двустворчатая дверь, оправленная в полированную бронзу и украшенная резными изображениями двух одинаковых львов, и они вступили во внутренний двор, наполненный пьянящим ароматом цветущего жасмина. У Эша учащенно забилось сердце. Ему вдруг показалось, что приближаются какие-то неожиданные события. В течение почти десяти лет он с успехом убегал от прошлого, а теперь прошлое было готово взять реванш и захлестнуть его.
Что сделает Кларинда, когда узнает его и поймет: он явился за ней? Сможет ли он остановить себя и не заключить ее в объятия, чтобы защитить своим телом, если она бросится к нему, рыдая от благодарности и облегчения? Сможет ли не прикоснуться губами к ее волосам и не вдохнуть чистый и свежий запах ландыша, который до сих пор преследовал его всякий раз, когда он обнимал другую женщину?
Если Кларинда вызовет подозрение своей реакцией на его непредвиденное появление, это может всем им стоить жизни. Эш мог лишь надеяться подкупить какого-нибудь жадного слугу чтобы тот передал в гарем записку с предупреждением.
На противоположном конце внутреннего двора открылись ворота. Судя по всему, ни времени, ни надежды на везение у Эша больше не осталось.
Там, словно в позолоченной рамке, в дверном проеме, подобно акварельной иллюстрации к «Похотливому турку», стояла Кларинда Кардью. Эш с потрясением понял, что она не просто миловидная, какой он ее помнил.
Она красивая.
Если не считать пары гребенок, украшенных драгоценными камнями, ее волосы не сдерживались ничем, и кудрявые пряди свободно ниспадали по спине, словно волны пшеничного цвета. Тонкая черная линия подчеркивала по-кошачьи приподнятые уголки ярко-зеленых глаз. Она была закутана во множество слоев пестрой шелковой ткани, преднамеренно обрекая мужчину на мучения, поскольку при каждом движении, при каждом вздохе намекала на сокровища, спрятанные под этой одеждой.
Должно быть, Эш издал какой-то глубокий гортанный звук, потому что Люк вскинул голову и глаза его тревожно округлились. К счастью, Фарук не заметил состояния Эша. Султан, тоже словно завороженный, во все глаза смотрел на олицетворение женской чувственности, появившееся в дверном проеме на другом конце двора.
Боже милосердный, подумал Эш, увидев выражение ее глаз. Видно, им всем не сносить голов. Но продолжал впитывать в себя этот взгляд, чувствуя, как насыщаются влагой все пересохшие уголки в его сердце.
В ее глазах было все. Все, чего не хватало в его собственной жизни в течение последних девяти лет — влечения, нежности, страсти, желания чего-то большего, чем мимолетное удовлетворение от встречи чужих друг другу людей.
