– Это само собой. И еще за то, что ты крюк конский с собой взял. Которым и мультиотсек вскрыл, и специалиста едва не мочканул. Ты знаешь, сколько такой баул стоит?
– Да ну не я это, – заныл Рэм. – Скакун этот долбанный сам все. Забыл шифр и меня попросил чего-нибудь такое притащить. Ну, вскрыть что бы. Так мне жалко ли? Я ж по-человечески.
– А до этого тебе «малька» вискаря выдал.
– Так это у меня из запасов, давно, с того года еще. Для случая держал.
– Ага. Только произведена она четыре месяца назад.
– Да не может быть! Ошибка, ей-ей! Мой это «малек». А может… Это… Вспомнил! Точно вспомнил. Ну, в том месяце прилетали ж. Ага, точно! Вспомнил я. Подарили мне ребята. Точно подарили.
Колоть Рэма, мелкого уголовника, которого ему фактически навязали, было легко и противно. Все его уловки и мелкое вранье читались даже легче, чем детский букварь, потому что врал он по привычке и без большой надежды на то, что ему поверят. Просто отпирался, громоздя одно на другое. Он даже не знал, что на сувенирной бутылочке стоит метка гостиницы, причем довольно дорогой гостиницы, оснащенная радиокодом, по которому совсем не сложно проверить, когда эту бутылочку буфет принял, когда ее отпустили в номер, и когда она покинула пределы заведения. Ее отследила таможня, отследила аппаратура корабля, на который она попала, и – сегодня – базы. Ее следы остались и в мультикофре нового тренера, только вору этому говорить подобное Кинг не собирался. Многие знания – многие печали. Нет, не так. Дураком родился, пусть дураком и помрет.
– Значит, говоришь, пилот. Так?
– Откуда я знаю? Пилот он там у них или кто. Может, уборщица, – хихикнул Рэм.
– Уборщица, – согласился Кинг. Надоел ему этот урод до смерти. Скучный. И, как сам выразился, мутный. – Я так понимаю, – построжал он голосом, что уборщица выдала тебе бутылек за то, что ты ее подменил.
– Начальник! – взвился голос больного, но Кинг подавил его низким басом, который делал, вынося решение.
– Не хочу знать за что! В лучшем случае за уборку. Про другое и думать не хочу.
– Нет!
– Все! Поступаешь помощником к Костику. Убираться ты умеешь, так что по специальности.
– Погоди, начальник, – взмолился Рэм. – Так не справедливо. Я не при делах. То есть… Ну ладно, взял я. То есть, подарил он мне. Этот, новенький. Можешь сам у него спросить. Он подтвердит. Я вмазал, и еще захотелось. Ну? С кем не бывает? Но он обещал мне, обещал! Я только пузырь хотел, все! Законный!
– Законный, значит?
– Клянусь!
Тугая и широкая повязка, закрывшая не только глаза гаденыша, но и отчасти лишившая его мимики, подавляла не одни лишь его возможности видеть окружающее, но и давила на психику. Он потерялся в пространстве и эмоциях, которые проявлял собеседник в мимике, жестах и позах. Ориентироваться приходилось только на слух и собственный ущербный опыт.
– Так я ребятам это и скажу, да? Про твое законное. Как они на это посмотрят, как считаешь?
Порой полковник Ларусс ужасался тому, в каких условиях и, хуже того, с каким контингентом ему пришлось работать на этой долбанной планете. И все за что? За один маленький, малюсенький проступок, который, произойди он в другом месте и в другое время, никто и не подумал бы квалифицировать как преступление. Подумаешь, дал штабному в морду. И кому?! Всего лишь капитану. В жизни не нюхавшего пороха. Никогда не ходившего в поиск, пусть даже учебный. Даже не представляющему, что такое собственной рукой зажимать рану, из которой водопроводной водой хлещет красная человеческая кровь. Не бывавшего под обстрелом. Да и стрелявшему разве что в тире по нарисованной мишени. И самое паскудное то, что даже не «сыночку». С теми как раз все как-то решалось. Он был, во-первых, упертый, а во-вторых ВК. Внутренний контроль. Глаза и уши и, говорят, еще и совесть. Моральный облик окружающих блюдет. И еще на хорошем счету у начальства. Карьерист, сволочь.
И раскатали заслуженного полковника части специального назначения в блин горелый. Раздавили. Либо тюряга, либо сюда. Тоже не сахар, но – старшим. Хозяином. Контингент – извини, какой есть. Но – не рыпаться. Зато без судимости, со всеми выслугами, с премиальными, по утроенному счетчику сроков, а в перспективе и не без наград. Словом – чист и чуть ли не герой. А там как знать. Не исключено! Надо всего лишь потерпеть – это он про себя решил. Четыре года, да хозяином – не срок. Пусть и не курорт, но уж и не тюрьма тоже. И еще у него есть семья, о которой нужно заботиться.
– Начальник, – взмолился Рэм. – Погорячился я. Прости. Жара эта достала, мать вспомнил. Ну прости, а? Не надо парням.
Это понятно. Это правильно. Это хорошо. Рэм не хочет прослыть крысой, которая крадет у своих. Народ тут не простой. Даже, прямо сказать, проблемный. Как раз того сорта, который много-много лет назад придумал суд Линча. То есть на приговор и расправу скорый. Только дай повод. Справедливость для своих.
– Не знаю…
– Должен буду!
Вор не знал и не должен был знать, что весь разговор Кинг пишет, выставив свой микрик только что не ко рту воришки.
– Тогда дышать будешь, как я скажу! – грохнул голосом Кинг. И наплевать ему было, что это может услышать доктор, болтающийся где-то в этом же боксе. Тот тоже на крючке. Только на своем.
Тратя десять минут на этого придурка, полковник больше думал о новичке. Уже неделю досье на него хранилось в памяти его личного компьютера, доступ в который не имел никто, кроме Кинга. Кстати, хотелось бы в это верить. Чемпион и все такое. Вербанули его на пустяке. Подумаешь, какая-то там лошадь! Да таких здесь – миллионы. Впрочем, о деталях вербовки полковнику не сообщили, но, изучив материалы, в том числе открытые, он понял суть. Сюда, в эту дыру, просто так никого не брали. Брали за что-то. Ну и почему-то, конечно. Сначала нужность, а потом…
Просто деньгами, как оказалось, не заманишь, хотя платили хорошо. Но открытые контракты предполагают куда большую информированность наемника, чем того, кого наклонили. Это аксиома. Уж больно тут специфическая работа.
Поэтому на разговор с новичком Кинг пошел с куда большим напряжением, чем с мелюзгой, которую он только что вербанул, как говорится, от гланд до анала. Чемпионы, даже бывшие, люди с гонором, много о себе мнящие и, хуже того, индивидуалисты. В строю они стоят только для того, чтобы покрасоваться, попасть в объектив, а на самом-то деле каждый сам за себя и только.
Полковник много лет посвятил тому, чтобы у него был строй, команда. И добивался этого! Еще только став взводным он за четыре месяца сделал из дюжины оболтусов лучшее подразделение в части, пропадая в казарме сутками. Досрочно став ротным, за полгода он создал команду зверей, способных взять любой объект в рамках боевого предназначения, заставив командование оснастить его парней по самому полному объему, выиграв, вырвав абсолютно дурацкие с точки зрения профессионального военного призы, которые сам он, про себя, не для подчиненных и уж тем более не для начальства, называл скачками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
