Зинаида Венгерова
Английские футуристы
— Английские футуристы…
— Мы не футуристы, прежде всего не футуристы, — прерывает меня с злобным упрямством высокий, тонкий блондин с закинутыми назад длинными волосами, с угловатыми чертами лица, с крупным носом и светлыми, никогда не улыбающимися глазами. Это Эзра Поунд, обангличанившийся американец. Он вместе с офранцуженным Уиндгэм Люисом — главные вдохновители нового движения.
Эзра Поунд подводит меня к стене, где развешаны оттиски манифестов, заготовленных для «Blast»-а, первого программного сборника новых поэтов и художников. Он указывает на слова: «Маринетти — труп».
— Вы видите?
Я вижу. Их пафос в том, чтобы отмежеваться, чтобы стереть слова, сказанные накануне.
— Мы «вортицисты», а в поэзии мы «имажисты». Наша задача сосредоточена на образах, составляющих первозданную стихию поэзии, ее пигмент, то, что таит в себе все возможности, все выводы и соотношения — но что еще не воплотилось в определенное соотношение, в сравнение, и тем самым не стало мертвым. Прошлая поэзия жила метафорами. Наш «вихрь», наш «vortex» — вот пункт круговорота, когда энергия врезается в пространство и дает ему свою форму. Все, что создано природой и культурой, для нас общий хаос, который мы пронизываем своим вихрем. Мы не отрицаем прошлого — мы его не помним. Оно далеко и тем самым сентиментально. Для художника и поэта оно средство отвести инстинкт меланхолии, мешающий чистому искусству. Но и будущее далеко как и прошлое, и тем самым тоже сентиментально. Оно повод для оптимизма, столь же тлетворного в искусстве, как и печаль. Прошлое и будущее — два лупанара, созданные природой. Искусство — периоды бегства из этих лупанаров, периоды святости. Мы не футуристы: прошлое и будущее сливается для нас в своей сентиментальной отдаленности, в своих проекциях на затуманенном и бессильном восприятии. Искусство живо только настоящим, — но лишь нестоящим, которое не подвластно природе, не присасывается к жизни, ограничиваясь восприятиями сущего, а создает из себя новую живую абстракцию. Мы — вихрь в сердце настоящего, и те углы и линии, которые создаются нашим вихрем в нашем хаосе, в жизни и культуре, какой мы ее застали, и есть наше искусство. Мы — «новые egos», и наша задача «обесчеловечить» современный мир; определившиеся формы человеческого тела и все, что есть «только жизнь», утратили теперь прежнюю значительность. Нужно создать новые отвлеченности, столкнуть новые массы, выявить из себя новую реальность…
Схватив карандаш и бумагу, Эзра Поунд чертит воронку, изображающую вихрь, и делает математическая выкладки, показывающие движения вихря в пространстве. Я тщетно пытаюсь отвлечь беседу от программ и формул в сторону живых художественных достижений «вортицистов» и «имажистов». Им владеет соблазн теории и ему кажется, что, создавая программы для «новых egos», он точно волшебными заклинаниями вызовет их к жизни.
И не только в беседе с Эзрой Поундом, но и во всем, в чем выявилась деятельность английских вортицистов, сказывается роковое расхождение смелых и несомненно интересных программ с полной беспомощностью их осуществлений. В жизни вортицисты процвели и — что как будто бы идет вразрез с их отрешением от вкусов современности — «вошли в моду»'. Правда, их упорно называют в Англии футуристами, не считаясь с их ученым самоопределением. но зато их декоративный стиль признан последним словом английского вкуса. Они заменили весь цвет упорным blanc et noir, соответствующим синтетическому представлению о пространстве, прорезанном вихрем, и столь же настойчиво утверждают обнаженную геометричность форм, истребляющую витиеватую округленность, волнистость и детальность. Эта схема окраски и форм воцарилась в Англии — до полной назойливости. Зайдите в театр — и даже в пьесах старого репертуара вы неизбежно натолкнетесь на постановки в «новых футуристических тонах». В глазах начинает рябить от черных с белым полосатых обоев, от пола в черных с белым квадратиках, от черных бархатных портьер, черных с белым полушек. абажуров и т. д. В домах, декорированных Уиндгамом Люисом и его собратьями, утомительная замена индивидуальных деталей стремлением к геометрическому узору. Футуристская мастерская «Омега» устанавливает каноны синтезирующего обесцвечивания и их образцам следуют весь «рынок». В посудных магазинах витрины уставлены «футуристическими» чашками и чайниками в широких и мелких черных и белых полосах… Словом, футуризм в моде. вплоть до дамских туалетов, до книжных переплетов и т. д.
В литературе новое движение, уже не соприкасаясь так близко с искажениями промышленников, смогло оградить себя от клички футуризма и твердо держится наименований «вортицизма» и «имажизма». Все внешние признаки жизнеспособности у него налицо. Есть два специальных журнала, объединяющих «новых egos», журнал «The Egoist» и американский журнал «Poetry», главные сотрудники которого — английские вортицисты. Есть специальное издательство в Лондоне (The Poetry Bookshop), издающее имажистов, выпустившее в свет антологию новых поэтов под французским заглавием «Des Imagistes». Там же, в помещении издательства, читаются лекции о «вортексе». Наконец, незадолго перед началом войны, появился большой сборник «Blast» с манифестами, со стихами и прозой, а так же с рисунками представителей новой школы. Весь «оркестр средств» — по их собственному выражению — собран и симфония вортицизма должна зазвучать, заглушив все ей предшествовавшее.
Но где, в чем эта новая симфония?
Раскройте «Blast». Начиная с внешности и всей книги и каждой отдельной страницы, в ней много бьющего на эффект, на то, чтобы запугать добронравного и простодушного читателя. Но, увы, вся эта пугающая внешность — примой сколок с уже приевшихся приемов футуристов, и итальянских, и в особенности французских. Само заглавие «Blast» («Долой») — смягченная замена более грубого ругательства, стоявшего в заголовке знаменитых манифестов Guillaume Apollinaire'a, который сводил счеты с прошлым и в своих перечнях давал сжатые и меткие формулы прежних литературных школ и направлений.
Следуя его образцу (и не сознаваясь в в этом), составители «Blast»-a тоже производят ревизию всего культурного прошлого и настоящего; подводя итог всему, что следует смести (Blast), они противопоставляют сметенному то, чем они шлют свое благословение (Bless). Гийом Аполлинэр «пел славу» всем большим и малым борцам в своих рядах — и это понятно и естественно в манифесте новой литературной школы. Нелепо было бы ставить ему в упрек незначительность прославляемых им имен в сравнении с величием отвергаемых представителей старого. Нов «Blast»-е суд производится в более широких размерах: признание или остракизм распространяется не только на имена и явления из области искусства, но и на города, на национальные черты, на учреждения, даже на предметы и на лекарства. После мотивированных классификаций на приемлемое и неприемлемое идут два списка просто имен, учреждений и предметов, приятных сердцу вортициста, или же вызывающих его неудовольствие. Шутнику достаточно было бы отметить. что в список «Blast» попал «рыбий жир», а в список «Bless» — «касторовое масло», чтобы уже утвердиться в «дешевом» вышучивании озорства «вортицистов», которые принимают «касторку», но отвергают «рыбий жир» во имя космической теории вихрей…
К той же области курьезов относится поставленный во главе списка «Blast» почтамт — которому в списке «Bless» противопоставляется почтовый адрес: «33 Church Street». Правда, посвященные знают, что по этому адресу проживает Эзра Поунд, но какое это имеет отношение к искусству, культуре и жажде «новых отвлеченностей»?
Но допустим, что эти и подобные курьезы были, быть может, даже нарочно придуманы, чтобы поддеть удобных для рекламы насмешников. Гораздо занимательнее то, что и все «всерьез» названные имена не связаны никаким соответствием какой бы то ни было идее. Можно разрушать отжившие святыни — но очевидно не во имя столь же старой пошлости. А между тем в список «осужденных» попали: Вейнигер, Рабиндранат Тагор, Бергсон, Анни Безант — а в список «благословенных» — каскадная знаменитость Габи Делис, опереточная певица Герши Миллер, враг ирландской свободы, пресловутый политик Карсон, самая сентиментальная из общественных организаций в Англии — армия спасения, а из писателей почти единственное имя — Д. М. Барри, почти официальный представитель лживой слащавости, бытописатель шотландских «пейзан» и ловкий мастер банальных комедий. Вот кого гордо свергают с пьедесталов и кого умиленно благословляют пророки новой «реальности настоящего». Увы, заимствовав у французских «футуристов» программные классификации, они воспользовались чужим приемом себе же во вред, обнаружив отсутствие вкуса и — главное — идейности.
Свои проклятия и благословения вортицисты расточают не только отдельным людям. Они сводят счеты и с психологией англичан и, мало того, с силами природы. Эта расправа производится в мотивированных проклятиях и благословениях, написанных уже с явной целью запугать доверчивого читателя. Его пугают прежде всего самым видом страниц, произвольным чередованием разнообразных шрифтов, то крупных и жирных, как на афишах, то тут же мелких, неожиданностями распределений слов на строчках и т. д. Разумно наивный читатель может даже простодушно принять большую часть сборника, в особенности же страницы обоснованных «Blast» и «Bless», просто за каталог шрифтов — и, право же, не будет так неправ. Но, если превозмочь первое недоумение и прочесть эти страницы так, как будто бы они были напечатаны нормально, то сразу становится ясно, что пугаться было нечего; читатель видит, что ничего действительно нового ему не сообщено. Только одно «проклятие» и одно «благословение» стоит выделить — одно за его оригинальность, другое за его стильность и внутреннюю логику. Первое зарегистрировано под номером 1 (все приговоры по судейски пронумерованы; проклятий всех шесть, а если присоединить к мягким «Blast» более энергичные «Curse» и «Damn» — к чорту, — то целых семь; «благословений» меньше — всего четыре) и относится к климату Англии вообще, а в частности — к гольф-стрэму, «к тому водному пространству в тысячу миль длины и в два километра глубины, которое пригнано к нам из Флориды, чтобы сделать нас кроткими». Проклинать живительную струю тепла, приносящую туманному Альбиону солнечный свет и жизненную силу — до этого не додумался до вортицистов ни один поэт, так же как никогда еще Англия не была заподозрена в чрезмерной кротости и женственности. Жажда северной силы и «русских снегов» довела вортицистов до солнцебоязни и до мечты о каком-нибудь изобретательном химике, который бы доставил им необходимую для духовного развития Англии возможность отмораживать себе руки или ноги… Солнце оказывается таким же врагом «созидателей нового хаоса», как Бергсом и Тагор.
