А может, Джошуа вообще не любит женщин? При этой мысли Бет даже головой тряхнула. Да нет, вряд ли у него есть с этим проблемы. Днем, когда он обрабатывал ее ссадины, она явственно ощутила, что природа щедро наделила его мужской силой и чувственностью.
В этот момент Фил снова дернул ее к себе, как бы наказывая за недостаток внимания. Нет уж, с нее достаточно! Хватит ему распускать руки! И она резко наступила парню на ногу.
— Боже! — Удивление, боль и ярость смешались на его лице, а когда танец кончился, он прошипел: — Кажется, мне стоит поискать кого-нибудь, кто больше будет рад мужским объятиям. — И Фил пошел в сторону Даны.
Джошуа с легким поклоном отпустил Дану, и, как только Фил пригласил ее, эта роскошная женщина сразу прильнула к нему. Бет стояла, наблюдая за склеившейся парочкой достаточно долго, пока не убедилась, что не испытывает ничего похожего на ревность. Когда она собралась отойти к костру, чтобы посидеть возле него, большая жаркая рука легла ей на плечо. Она повернулась, взглянула прямо в эти загадочные глаза и довольно резко сказала:
— Я больше не хочу танцевать.
— Я тоже не хочу, тем более с вами. Но мне не оставили выбора.
От такого нахальства у Бет перехватило дыхание. А он уже властно притянул ее к себе. Испугавшись чувства, захлестнувшего ее однажды, Бет хотела оттолкнуть Джошуа, но не сделала этого и через несколько тактов подумала, как здорово у них получается. Танцуя с Филом, она чувствовала себя коротышкой. Джошуа держал ее так, что их тела волшебным образом совпадали, хотя ее макушка едва достигала его плеча. Стоило ей только отдаться ритму музыки, и тело стало почти невесомым. Но почему, почему в самом деле грубые слова Джошуа причинили ей такую боль? Они ведь и знакомы-то всего ничего.
Музыка кончилась, и Бет собралась покинуть партнера, но, ощутив сильные пальцы, нежно трогающие кудряшки у нее на затылке, обнаружила, что не может сойти с места. И длилось это, пока не зазвучала новая мелодия.
Звуки «Сентиментального путешествия» Гленна Миллера [2] переполняли душу, навевая прекрасно-печальные образы.
Джошуа вновь умело повел Бет в танце, прижав ее правую руку к своей груди. И даже сквозь плотную ткань его шерстяной рубашки она ощущала сильное и жаркое тело. Все чувства, казалось, слились с мелодией, ожили. Обоняние дразнил его чисто мужской запах, и ноздри трепетали. А смуглая кожа в открытом вороте рубашки притягивала взгляд помимо воли. Она пришла в смятение, оттого что его близость так сильно волнует ее, и не сразу заметила, что свет костра стал слабее, а когда осмотрелась, то увидела, что Джошуа, танцуя, увлек ее подальше, выведя из поля зрения двух остальных пар.
Паника охватила ее, она хотела освободиться от него и вернуться к костру. Но Джошуа склонил голову и, прижавшись щекой к ее волосам, потерся о них, явно получая удовольствие от прикосновения к этим нежным завиткам. Нет, она не смогла покинуть его объятий.
Они больше не танцевали, а просто стояли, обнявшись, испытывая непреодолимое взаимное влечение.
Когда Бет подняла большие глаза, Джошуа почувствовал, что тонет в глубине их зрачков, в этой изменчивой пучине тьмы, невероятным образом излучающей свет. Пальцы его ощутили, как волны жара пробегают у нее под кожей. Он, вздрогнув, всмотрелся в это лицо, пытаясь найти хоть какой-нибудь недостаток. Гладкие нежные щеки, дерзкий прямой нос, полные, спелые губы… Нет, он не находил ничего, кроме красоты.
Почему теперь? — кричала его душа. Почему здесь, на этой самой злосчастной из всех гор? Он чувствовал себя марионеткой, которую дергают за веревочки. Какого черта он пригласил ее танцевать? Какая сила принудила его к этому? Ведь он запретил себе прикасаться к ней. А теперь вот не властен над собой, и неведомая рука, дернув за веревочку, повернула его голову так, что ее губы оказались совсем рядом.
— Нет, черт возьми! Надо это прекратить! — умудрился возмущенно сказать он перед тем, как его губы прильнули к ее устам таким поцелуем, который пронзил его до основания. При первом же касании к нежным лепесткам ее губ огромная трещина образовалась в барьере, при помощи которого он отгораживался от нее последние несколько часов, пытаясь сохранить безразличие к чувственной стороне жизни, которое больше десяти лет было нормой его существования.
И хотя он не знал этого, их первый поцелуй на Бет оказал не менее ошеломляющее действие. Как он сладостен, нежен и чист… Она понимала, что не должна отвечать на него. Но как могла она не ответить? Особенно теперь, когда у нее вдруг явилась нелепая мысль, что он давно, очень давно не целовал женщин.
Это многое объясняет. То, например, почему он не мог преодолеть дрожи. Она находила подтверждение своей догадке даже в том, что, прикоснувшись к ее губам, его рот вначале так и остался сжатым, будто давно уснувшая чувственность не помнила, как сладостен миг, когда губы смягчаются и открываются навстречу поцелую.
Но эта мысль исчезла, когда характер его поцелуя изменился, будто он вспомнил прежний опыт чувственных переживаний. Рот его стал смелее и умудреннее, а язык проникал все глубже, и движения его становились все дерзновеннее.
Бет очнуться бы хотя бы сейчас. Да где там! Она не оттолкнула его, не спаслась бегством, тело предательски отказывалось подчиняться воле. Руки сами собой поднялись, пальцы коснулись его волос, и никакие доводы рассудка не могли усмирить трепета губ и жажды языка…
Боже, что со мной происходит? Но плоть ее, захлестнутая волной чувственности, почти не слышала голоса, доносящегося с маленького островка разума и призывающего к благоразумию.
Удивительно, но даже в этом чувственном приливе она понимала, что их первый поцелуй может быть и последним, и подспудно эта мысль угнетала ее. Никогда больше не ощутить прикосновения его рук?.. Жизнь соткана из парадоксов. Стоило встретить того единственного, кто способен исторгнуть у тебя слезы блаженства, заставить забыть о всех прошлых огорчениях, как угроза разлуки тотчас нависает над тобой, и ты ничего не можешь с этим поделать.
А Джошуа, как ни старался, не мог заставить свои пальцы покинуть это удивительно бархатное местечко на ее шее, под затылком, где так нежно поддавались его ласке шелковые прядки ее волос.
Он, как и Бет, тоже сознавал, что совершенно потерял контроль над собой, руки осмелели до того, что постепенно стали сползать вниз… Но почему она не прервет этого безумия? Разве не понимает, какими бедами грозит ей то, что она терпит его несдержанность? Дрожащие руки ласкали, исследовали ее тело, и он чувствовал, что период до следующей стадии познания не будет слишком уж долгим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
