– Мы ничего не отрицаем. А вот ученые отрицают. Но мне думается, что вы верите в любовь у птиц.
– Да, верю, – сказала она.
– Это честно с вашей стороны сознаться в этом здесь, в крепости биологии, ведь то, что вы говорите, – настоящее кощунство для орнитолога моего типа.
– Простите, – сказала она. – Художники не всегда мыслят прямыми линиями.
Беспокойный взгляд из-под бровей. Это длилось несколько секунд, а потом он поднял глаза к потолку и вздохнул с огорчением. Она усомнилась, так ли он прямолинеен, как хочет казаться.
– Мне хотелось бы забыть… некоторые вещи, – сказал он. – Консервативность мышления – это тоже западня, в которую попадают многие из нас…
– Консервативность – это всегда плохо, – прошептала она, глядя на его палец без обручального кольца и одновременно думая о Кевине, который дома в эти минуты лежал на диване с пивом и виски, щелкая кнопками телевизора в испарениях отчаяния.
– Обоснуйте свой тезис, – сказал профессор.
– Мой муж был самым талантливым художником на нашем курсе, – произнесла Стиви. – Но потом он оставил живопись, сказав, что у него нет вдохновения. Я много раз говорила ему, что дисциплина важнее вдохновения. Иди к себе в студию, и картины будут выплывать из-под твоей кисти. Это так и происходит – это алхимия быть художником. Яд, понимаете? Но для этого ты обязан подойти к мольберту.
– И он послушался вас?
Она покачала головой:
– Теперь он вообще больше не пишет. – Она чувствовала себя в полном одиночестве, будучи замужем за человеком, напивавшимся до предела.
– Простите.
Стиви кивнула.
– Вы действительно верите в то, что сказали? Что дисциплина важнее вдохновения?
– Да. Я это знаю. Мой отец говорил мне…
– А как это узнал ваш отец?
Стиви судорожно сглотнула:
– Мой отец был профессор, как и вы. Доктор Джон Мур. Он к тому же был поэтом. У него было все – степень доктора философии, должность и душа ирландца. А моя мать… покинула нас, как мать пингвина. Она поехала во Францию на экскурсию по музеям, этот тур ей подарил отец на ее тридцатипятилетие, и больше никогда не вернулась.
– Что с ней случилось?
– Она погибла в автокатастрофе.
– Мне очень жаль, – сказал он и, увидев, что теперь ей действительно нужен платок, предложил его опять.
Она высморкалась.
– Звук любви, – сказал он. – Он непременно зафиксируется в моем сердце.
Она рассмеялась, возвращая ему вновь свернутый льняной квадратик.
– А дисциплина – это часть вашей истории? – спросил он, потом покачал головой. – Что я за болван! Врываюсь в ваш чувствительный рассказ с единственной целью – сбить вас с курса. Видите, что я имею в виду под мышлением прямыми линиями?
– Это ничего. Я собиралась сказать, что мой отец с тех пор взял на себя все заботы обо мне. Ничто более не имело для него значения. Ни его преподавание, ни его поэзия. Он перестал публиковаться с тех пор, как мама умерла – я думаю, что он отдавал мне слишком много времени. Он перестал быть начальником департамента, потому что возил меня на уроки верховой езды и совершал со мной поездки вдоль Фармингтон-ривер.
– Он создает впечатление удивительного человека.
– Он таким и был, – сказала Стиви, – и таким же отцом.
– Вы различаете эти два понятия? Разве это не одно и то же? – спросил он, жадно глядя на нее. – Разве одно может быть без другого? Удивительный человек, удивительный отец?
Думаю, это одно и то же, – сказала она.
Черт возьми, я рад, что вы это сказали, – произнес он. – Что до меня, то я же был самым ужасным отцом для моего сына. Разве я смог бы простоять с ним на льду семьдесят две минуты, не то, что семьдесят два дня? Не смог бы.
– Я уверена, что он забыл вас.
– Забыл меня? Да он чертовски обожает меня! Земля, по которой я хожу, кажется Уильяму золотом с тех пор, как я бросил его мать. Разве это справедливо?
– Ваш сын любит отца. По мне, так это звучит справедливо.
Профессор улыбнулся:
– Ну, разве не мило, что вы сказали мне это? Очень, очень мило. Теперь пойдемте – я возьму вам выпить у Лэндфолла, и вы можете поучить меня преимуществам возвышенного или как не думать прямыми линиями. Как вас зовут?
– Стиви Мур.
– А я Лайнус Мерс. Пошли, ладно? Полагаю, вы знаете вещи, которые мне необходимо услышать.
– О вашем сыне?
– О моем сердце.
– О!
Она подумала о Кевине. Он не поест, пока она не вернется домой, и либо накормит его, либо заставит его позвонить и заказать еду в китайском ресторане. Впрочем, он вполне может уйти еще до того, как она вернется. Ее собственное сердце было жестоко ранено браком, которого она когда-то жаждала всей душой. Глядя на симпатичное, угловатое лицо Лайнуса, полуприкрытые ореховые глаза, она ощутила первые проблески зарождающегося чувства.
Теперь, в полном безмолвии своего дома в Хаббард-Пойнте, она провела кистью по шершавой поверхности бумаги. Птенец крапивника остался один.
Стиви потерла брови. Визит Нелл расшевелил ее. Она снова подумала об Эмме. Стиви, Мэделин и Эмма. Хаббард-Пойнт был отрезан от пляжей Коннектикута железнодорожной эстакадой, проходившей над шоссе. Проезд через ворота был подобен входу в волшебное королевство, в котором подруги становились близкими, как сестры. В те три года, когда они превратились из девочек в юных женщин, они валялись на своих полотенцах под солнцем, пропитываясь теплом, и обещали, веря в эту жизнь и в свою дружбу, сохранить ее навсегда. Они обещали стариться вместе, вместе становиться похожими на тех сухих леди, которые располагались в своих пляжных шезлонгах с пяльцами и не снимали в воде ожерелья своих бабушек.
«Как легко люди отказываются от всего, – думала Стиви, рисуя. – И почему я не подумала, на каком оттенке лучше остановиться?» Покрывая перьями крылышки маленького крапивника, она думала обо всем, что она делала в жизни, и о чем не знали пляжные девочки. Она вспомнила, как они лечили ее впервые разбитое несчастной любовью сердце – поездкой в «Парадиз Айс-Крим» за сливочным мороженым и тайным ритуалом закапывания мараскинового шерри в песок.
Она могла бы совершить эту церемонию и много времени спустя. Отложив кисть, она отодвинула рисунок с крапивником в сторону. Потом, поскольку она обещала Тилли пойти с ней на охоту, она открыла кухонную дверь и выпустила кошку в ночь. Босиком пройдя через двор, она остановилась на скале, обращенной к берегу. Она слушала волны и любовалась резкой белизной их гребней, колышущихся в чернильной синеве.
Друг за другом мелкие волны южного Лонг-Айленда ударялись в берег, в равномерном ритме. Стиви пыталась уловить их дыхание, достичь синхронности биения своего сердца с волнами. Тилли шуршала где-то в кустарнике. Почти беззубая кошка в поисках добычи. Это вызвало у Стиви улыбку – в самом деле, надеяться поймать кого-то при реально отсутствующих зубах.
