– Оставь меня в покое.
– Всего три минуты, послушай, – попросил Войтек. – Байка-недоебайка: Рыцарь Страхбожий ехал через лес, в котором с незапамятных времен раздавался таинственный звук «дуп, дуп». Отважный Рыцарь решил разгадать загадку таинственного «дуп, дуп». Увы, прошло много лет, а Рыцарь Страхбожий так и не разгадал терзавшей его загадки таинственного леса, в котором слышен был звук «дуп, дуп». Конец. Правда, здорово? – уточнил Войтек.
– Я преклоняюсь перед тобой, о недоебайкописатель. Спокойной ночи. – Я повесила трубку.
Весь день был похож на недоебайку Войтека. Сначала меня попытались гильотинировать двери метро, а потом я позволила уговорить себя пойти на заседание клуба антропологов.
Я уже побывала на нескольких предыдущих заседаниях и на этот раз не хотела попусту тратить время. Меня не волнуют проблемы феминисток, гомосексуалистов или признания мужчины, который чувствует себя лесбиянкой. Председатель клуба, занимающийся экологией и изучающий понятие репрессии в европейской культуре, убеждал меня, что сегодня будет нечто особенное, безумно интересное, новаторское и вообще – бомба.
В зале собраний сидели человек пятнадцать, стулья расставлены по кругу, и трудно понять, кто здесь – приглашенная сенсация. Председатель, как водится, начал говорить о равноправии гомосексуалистов и лесбиянок, о предоставлении заключенным возможности вести нормальную половую жизнь, о борьбе с предрассудками и опровержении вредных мифов. Внезапно он сменил тему и напомнил историю японского студента, который, будучи в Париже на языковых курсах, пригласил к себе как-то вечером знакомую голландку. Пригласил на ужин – в буквальном смысле слова на ужин, поскольку после очаровательного вечера порубил ее на кусочки и частично съел. То, что осталось, убрал в холодильник.
– Японец был признан сумасшедшим, но не является ли термин «сумасшествие» условным? Разве наше общество не запирает в психиатрических больницах всех тех, чья индивидуальность не ограничена произвольными рамками нормальности? – обличительно вопросил собравшихся председатель клуба. – В человеческом организме скрыто много рецессивных черт, которые могут проявиться достаточно неожиданно. Общество – тоже своего рода организм. А значит, можно ожидать, что в человеческом сообществе, даже находящемся на очень высоком уровне развития, скрыты некоторые рецессивные черты, проявляющиеся нередко весьма бурно, но не в крупных масштабах, а в единичных случаях. Эти единичные события, как показывает упомянутый случай японского студента, квалифицируются как действия особей умственно неполноценных или – чаще – как преступления.
Общество хочет забыть о своем видовом прошлом и репрессивно относится к лицам, которые служат живым напоминанием о времени, когда каннибализм практиковался в ритуалах и был просто частью религиозных обрядов. Источником ритуального каннибализма была реальная потребность дополнения меню наших доисторических предков человеческим мясом. Вероятно, этого требовал наш первичный метаболизм – и до сих пор требует у некоторых особей, скажем так… рецессивных. Это факт, все чаще подтверждаемый криминальными хрониками.
Так давайте все вместе разрушим предрассудки и поможем нашим ближним, которые скрывают в себе первобытный метаболизм, свойственный некогда всем нам.
Мы пригласили на сегодняшнюю встречу Франсуа, который расскажет нам о своем опыте. – Председатель указал на типа лет тридцати, с запавшими щеками и глазами, обведенными темными кругами. Франсуа встал, поклонился и снова сел в удобное кресло. Председатель поощрил Франсуа к откровенности: – Пожалуйста, расскажи нам о своих проблемах, ты – среди людей, которые хотят помочь тебе, которые наверняка тебя поймут.
Франсуа по-прежнему молчал, но, вероятно, впал в глубокую задумчивость, поскольку начал – как делаю г в подобных ситуациях большинство французов – ковырять в носу. Вскоре он очнулся, посмотрел на улыбающегося председателя и как будто что-то вспомнил.
– Нет, я не верующий, ну, может, иногда, но чаще – нет. Уже несколько лет у меня голод, голод по чему-то, чего я еще никогда не ел. Как-то раз я увидел старушку, которую переехал грузовик, это было летом, от тела еще шли испарения, и я понял, что мой голод – это голод по человеческой плоти и человеческой крови, – признался Франсуа и замолчал.
– Тебе удалось удовлетворить свою потребность? – спросил один студент.
– Да, – коротко ответил Франсуа, – но потом я испугался, что застукают.
– Ты мог бы ответить подробнее, как ты удовлетворил свою потребность? – допытывался любознательный студент.
Франсуа неуверенно посмотрел на терапевтически улыбающегося председателя.
– Я иногда подрабатывал помощником в больнице в хирургическом отделении. Но на самом деле я брал то, что осталось после операции и больше уже никому не пригодится.
– А этот голод часто на тебя нападает? – спросила девушка, которая все время что-то записывала.
– Ну, может, раз или два в год.
– Ты можешь конкретно определить время года или месяц? – раздался весьма обстоятельный вопрос.
– Не знаю, – честно ответил Франсуа.
– А если бы не было работы с такими выгодными отходами, то ты мог бы напасть на кого-нибудь, вот так, на улице? – ненаучно забеспокоилась девушка с излишне богатым воображением.
Но тут председатель поблагодарил Франсуа и повернулся к несколько сконфуженной аудитории.
– Друзья, предлагаю подписать петицию, требующую открыть доступ в больницы и специализированные медицинские центры для таких людей, как Франсуа. Я считаю это обязательным по нескольким причинам. Во-первых, это позволило бы удовлетворить гуманным способом рецессивные потребности. Кроме того, мы избежали бы нежелательных для общества случаев нарушения закона. Во-вторых, с этих людей снимется комплекс неполноценности. В итоге все поймут, что каннибализм есть еще одно проявление богатства природы homo sapiens. В конце коннов такая акция позволила бы нам, антропологам, непосредственно провести фундаментальные лабораторные исследования этого интересного явления. И в-третьих, распределение человеческого белка, который уже никому не пригодится, как выразился Франсуа, проводимое под медицинским контролем, предохранит потребителей от заражения СПИДом. Предлагаю основать комитет защиты рецессивного каннибализма и…
Я ушла с собрания не потому, что имела что-нибудь против защиты рецессивного каннибализма – история Франсуа меня даже растрогала, – но я не люблю состоять в комитетах, являющихся узаконенной и окостенелой формой общественной активности.
15 ноября
Лучшая работа, посвященная иконографии Марии Магдалины, – книга мадемуазель Мадлен Дельпьер. Эта книга сохранилась в рукописи и находится в библиотеке Лувра. Я не являюсь студенткой школы Лувра, а значит, не могу пользоваться ее великолепным книжным собранием. Однако пытаюсь уговорить библиотекаря, чтобы он выдал мне в читальный зал одну-единственную книгу, которой нигде больше не достать.
– Нельзя. Вы должны записаться в школу Лувра.
Я не хочу записываться в эту снобистскую школу для благовоспитанных барышень, но ничего другого не остается.
– Ладно, на один семестр запишусь. Где тут секретариат?
– Очень жаль, но сейчас середина ноября, и мы не принимаем новых студентов, – с удовлетворением сообщил библиотекарь.
– То есть как это? Чтобы получить книгу, надо записаться, но записаться нельзя, потому что уже поздно?
Библиотекарь пожал плечами и пошел есть бессмертный petit déjeuner. Дама, которая его сменила, сказала, что не надо никуда записываться. Один раз, в виде исключения, мне можно прочесть книгу в читальном зале. Работа мадемуазель Дельпьер, написанная в 1947 году, оказалась докторской диссертацией и хранилась, согласно каталогу, в библиотечном архиве, то есть совсем в другом здании. Я прошла через Квадратный двор, достала пропуск и добралась до архива. Очень симпатичная дама проглядела каталог, в котором обнаружила, что работа мадемуазель Дельпьер находится в библиотеке музея Галлиера.
Что может быть приятнее, чем прокатиться на метро от станции «Лувр» до станции «Йена»? На месте я узнала, что музей Галлиера – это музей моды и костюма, а в библиотеку можно пройти после предварительного (не менее чем за день) заявления в секретариат. Я состроила страдальческую гримасу иностранца, в аккурат опаздывающего на самолет в свою заморскую страну, и в конце концов портье позволил мне войти.
Дамы-библиотекарши, удивленные моим вопросом о работе мадемуазель Дельпьер, сказали, что в Лувре, наверное, ошиблись, потому что у них ни одной книги о Марии Магдалине нет. Я вернулась в Лувр, протрясясь полчаса в набитом метро. Пропуск, Квадратный двор, очень любезная дама еще раз сверяется с каталогом и отправляет меня обратно в музей Галлиера. Там – снова переговоры с портье и вновь удивленные дамы-библиотекарши, но на сей раз удивленные несколько более конструктивно.
