«Засыпаю с болью о тебе…»
Засыпаю с болью о тебе,Просыпаюсь с болью обо мне,И совсем моя ты лишь во сне,Лишь в текучем и неверном сне.
Как противиться земной судьбе?Верно, сбудется, что суждено,Мерно крутится веретено –Три сестры склонились в тишине.
Или алая порвется нить,Чтоб от тела нас освободить,Чтобы в синем пламени светилНас уже никто не разлучил.
«Только боль, только сон. И к чему все страдания эти?..»
Только боль, только сон. И к чему все страдания эти?Забываю себя, опускаюсь на самое дноНебывалых морей, где в томительно-призрачном светеГолубое руно.
Голубое руно золотистых волос оплетает,И недвижно покоюсь во влажно-текучем бреду.И, как пестрые рыбы, недели и годы мелькают,Я себя потерял и тебя не найду.
И тебя не найду. Только будет по-прежнему снитьсяКолыханье, мерцанье, пучины прохладное дно,Только зыбких волос, где текучая прелесть таится,Голубое руно.
«Вокруг волос твоих, янтарней меда…»
Вокруг волос твоих, янтарней меда,Уже давно мои витают пчелы.И сладостная, тихая дремотаНисходит в опечаленные долы.
И золотая юная кометаТам, в небесах яснеющих, пылает.Душа плывет в волнах эфирных света,В твой сонный мир незримо проникает.
И мы плывем – легчайшее виденье –Очищенные огненною мукой,Как две души пред болью воплощенья,Перед земною страшною разлукой.
«За это одиночество…»
За это одиночествоИ эту тишинуОтдам я все пророчества,Сердечную весну,
И полдня прелесть сонную,И тела древний хмель,И полночи влюбленную,Двужалую свирель.
Томленье недостойноеЯ в сердце победилИ слушаю спокойноеТечение светил.
К чему любви пророчества, –Душа, как сны, вольна.Такое одиночество,Такая тишина…
«Ты знаешь все пляски…»
Ты знаешь все пляскиСновидческих лет,Певучие краскиБлаженных планет.
Ты знаешь все ладыЩаветной игры,И ритмы Эллады,И Ганга костры.
Так почему жеРазлученыТела и души,Дела и сны?
К ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЕ
Поляны мглистаяБлестит слюда.Вверху лучистаяГорит звезда.
Сквозь негу соннуюСмутных ветвейТы благосклоннуюПечаль навей.
Уже склоняешься,Тиха, бела.Едва касаешьсяВетвей ствола.
Да, я был пламенный,Да, я был твой,НеотуманенныйСкорбью земной.
И что мне осталосьОт огненных сфер?Только боль и музыкаТвоя, Люцифер.
И силы забвенияВ душе моей нет,А пути искупленья –Миллионы лет.
О, если б именемПроцвесть иным,Радостным пламенем,Не моим, не твоим.
Беглой зарницейНебо обнять,Непорочной денницейВспыхнуть опять!
К ДЕМОНУ
Предвечный брат, ты грустью небывалойМир опьянил.Предвечный брат, ты вспыхнешь розой алойВ сердцах светил!
Прекрасен ты, как первозданный вечер,Ущербен, светел, тихИ, как альпийский непорочный глетчер,Превыше дел земных.
Но иногда космическою бурейИ огненной тоскойТы нарушаешь древний сон лазури,Ведешь неравный бой.
И вновь, мечом пронзенный серафима,Ты падаешь во тьму.Пройти ли мне в смертельном страхе мимо?Нет, я приму
И боль, и стыд, и непокорный гений,Огонь и ледТвоих путей, дерзаний, и падений,И роковых свобод.
И только я любовью невозможнойК тебе, мой брат,Порву твой круг томительный и ложный,Открою путь назад.
Напрасно ты склонился к изголовьюВ моем смущенном сне, –О, жертвенною вспыхнешь ты любовьюК себе, ко мне!
Всё, что томило, пело и мерцало,Распяв сердца,Тогда над миром вспыхнет розой алойВ садах Отца.
«Когда сойдет огонь лазури…»
Когда сойдет огонь лазуриНа обнаженные сердца,В алмазном токе звездной бури,В одежде пламенной жреца
Я встану над самим собоюИ опочивший мой двойникЭфирным саваном закрою,Чтоб не увидеть тленный лик.
И долго в странствиях духовныхЗа тонкою чертою днейМне будет сниться брат мой кровный,Истаявший среди теней.
«Я лежал на морском песке…»
Я лежал на морском пескеНа берегу, неизвестном мне,Никого не помня и не видя,Обломок погибшего корабля.И только крик чайкиВ тот кораблекрушительный часДоносился до тонкой граниПотонувшей души моей.И этот крик чайкиНад желтым неведомым взморьемСвязал непричастную душуСо странным миром земным… [6]
Париж, 1931
«Учись смирению у трав…»
Учись смирению у травИ щедрости – у диких лилий,Чтобы, земному всё отдав,Без отречений, без усилий
И празднословья перейтиВ эфирный пламень Параклета,Чтоб сердце вспыхнуло в груди,Где медленно змеилась Лета.
1933
«Благодарю, за всё благодарю…»
Благодарю, за всё благодарю,За страшное вещей обычных знанье,За нищую парижскую зарюНад хаосом полусуществованья,
За то, что вижу в древней наготеВседневных призраков богоявленьяИ приближаюсь медленно к чертеКонечного освобожденья.
За то, что в смене отреченных днейПорой таким восторгом сердце дышит,Что видит только торжество огней,Свое страдание не слышит,
Само собою пьяно, восстаетДо равнодушия лазури,Безумствует, пророчит и поетВ алмазном токе звездной бури.
«Я в плаще наступающих дней…»
Я в плаще наступающих дней.Имя в тайне пребудет мое.Им пронизанное бытиеВсё грозней, всё ясней.
И когда опаленным крыломЯ лазури прохладной коснусь,Эта боль, этот стыд, эта грустьСтанут звездным огнем.
1933
«Столько раз в порыве страсти гневной…»
Столько раз в порыве страсти гневнойЗакрывал лицоИ хотел швырнуть богам подземнымУзкое кольцо.
И тогда – средь огненных созвездийИ гремящих сфер –В самой крайней мне являлся безднеЯсный Люцифер.
Излучала гибельная силаМузыкальный свет,И в крылах надломленных сквозилаРадуга планет.
Ты рукою слабою хотелаЗащитить меняИ сама в бореньях ослабелаНа рассвете дня.
Сердце бьется медленно, устало.Эту скорбь надеждой не зови.Если бы ты душу потерялаДля моей любви!
1932
«Пройдут недели, месяцы и годы…»
Пройдут недели, месяцы и годы,Как тень теней,Ты не забудешь огненной свободыЛюбви моей.
Когда погаснет, заревом пылая,Вражда племен,Когда живым приснится призрак рая –Филадельфийский сон,
Мы встретимся в последнем страшном круге;У роковой чертыПротянешь мне тоскующие руки –Иная – ты.
И я узнаю, болью озаренный,Тебя в себе,Твой прежний лик, любовью повторенныйНаперекор судьбе.
1932
«Не счастья жду, но страшной полноты…»
